Я поймаю тебя, Лисица!

Худенькая девушка в черном платьице и некогда белом фартуке вскочила с хлипкой табуретки и исполнила реверанс, как только я вошла в кухню.

– Доброе утро, миледи! – воскликнула она и встревоженно покосилась на холодную плиту. – Вы сегодня рано… Пока ничего не готово, но я мигом могу что-нибудь состряпать. Чего желаете?

На губах невольно поселилась благодарная улыбка. Розанна и ее мать – единственные, кто не пожелал покинуть дом, когда мы столкнулись с финансовыми трудностями и не имели больше возможности платить многочисленным слугам. Несмотря на крохи, что доставались им, они по-прежнему обращались с нами, как с представителями высшего общества, то бишь почтительно и с толикой благоговения.

– Ничего, Розанна. Я не голодна, – к счастью, голос прозвучал достаточно убедительно.

На самом деле мне ужасно хотелось есть, но в доме практически не осталось продуктов. Хорошо, если у девушки получится отыскать пару луковиц, с десяток яиц и шесть-семь картофелин. Конечно, я запросто могла умять два пирожка с вишней, один из которых предназначался Аралим, и не напоминать ей лишний раз о Пирсе, но предпочла поступить по совести – разделить их между сестрой и маленьким братом.

Я взяла табуретку, тоже шаткую, аккуратно опустилась на нее, запустила руку в кошель, достала четыре серебряника и положила на стол перед горничной.

– Держи, Розанна. Это тебе с мамой за два месяца работы. Прости, что снова задержали плату.

Карие девичьи глаза загорелись от восторга.

– Будет вам, миледи, – махнула она рукой и сгребла в карман деньги. – Мы все прекрасно понимаем, видим, как вы крутитесь. К тому же ваша семья очень добра была к нам с матушкой в свое время. Да и теперь не обижаете. Пусть боги пошлют вам хорошего и очень богатого мужа, – обычно неразговорчивая и стеснительная служанка болтала без умолку.

Меньше всего в данный период жизни я помышляла о замужестве. Опешив от услышанного, поблагодарила горничную за пожелание. Впрочем, в следующий миг пришла в себя, снова порылась в кошеле и достала еще три серебряника.

– Сходи, пожалуйста, на рынок, купи мяса, ветчины, овощей и еще чего-нибудь на свое усмотрение. И чая не забудь, а то уже пару дней как только воду пьем.

Розанна смела со стола деньги, сбросила фартук и схватила дырявую корзинку со словами:

– Есть ромашка моего сбора, но у вас от нее сыпь по телу, – осознав, что ляпнула лишнего, девушка залилась румянцем и смущенно выпалила: – Скоро вернусь. Завтрак сегодня будет по истине императорским.

Через мгновение горничная, словно гонимая невидимой метлой, вылетела из кухни. В итоге я осталась одна. Холодная плита отчего-то не давала покоя. Призвав магию, разожгла угли небольшой искоркой. Едва разгорелся огонь, поднесла к нему руки и простояла так около пяти минут, затем развернулась и поплелась на второй этаж. Стоило подняться на верхнюю ступеньку, как мне навстречу выскочил мальчик шести лет. Сонный, весь взъерошенный и явно испуганный.

– Сибилла! – воскликнул он и сомкнул тоненькие ручки за моей спиной, точно искал защиты и утешения.

– Чего не спишь, головастик?

Прозвище было нелепым, но оно прилипло к Адимусу с того дня, как отец впервые произнес его.

Я ласково провела ладонью по светлой макушке и приподняла указательным пальцем угловатый подбородок брата, вынуждая показать лицо, которое оказалось заплаканным.

– Мне приснилось, что я остался один. Совсем один. Меня все бросили… – всхлипнул он и выпалил со злостью: – Как папа!

Я опустилась на колено, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и вытерла мокрые дорожки с детских щечек.

– Мы очень любим тебя, Адимус, и ни за что не бросим. И папа тебя не бросал.

– Тогда почему его все еще нет? – пробормотал брат так тихо, что мне с трудом удалось разобрать слова.

– Он скоро вернется. Вот увидишь, – я старалась говорить твердо, но голос дрожал. От гнева, обиды, накопившейся усталости. – Папа не уехал бы от нас, будь его воля. Он сделал это только ради тебя, родной, чтобы в будущем ты не знал нужды, – заметив недоумение на лице брата, пояснила более простым языком: – Смог покупать, что угодно.

– Что угодно? – вмиг оживился он. – Даже апельсиновый зефир?

– Даже апельсиновый зефир, – устало кивнула я.

– И пончики в шоколаде? – не унимался Адимус.

– Их тоже. При условии, что твоя жена не будет ярой пропагандисткой здорового образа жизни и не посадит тебя на овощи, как сейчас модно.

– Не хочу становиться кроликом. Да и зачем мне жена, если у меня есть ты, мама и Аралим? – озадаченно спросил брат.

– Мы не вечны, головастик. Вдобавок на тебе лежит долг по продолжению рода, и ты обязан его выполнить. Иначе к чему будут все папины старания?

– Конюх сказал, что у женщин после свадьбы сильно портится характер и внешность, – привел он очередной довод.

– Не слушай старого дуралея. У него шесть сыновей и пять дочек. Как думаешь, появилось бы на свет столько детей, не люби он свою жену?

После короткого размышления Адимус помотал головой. Вряд ли брат понимал, о чем я толкую, главное, он совершенно успокоился. Однако заниматься им в столь ранний час после безумной ночи абсолютно не было сил. Я мечтала забраться скорее в постель и хоть немного отдохнуть, правда, оставить головастика без присмотра тоже не могла. Казалось, ситуация безвыходная, но мне в голову пришла замечательная идея – подкупить брата. Вернее, попытаться.

– Сейчас пять утра. Давай ты поспишь еще пару часов или тихонько посидишь в своей комнате, а за это получишь кое-что вкусное? – предложила я елейным голоском.

Голубые глаза брата загорелись, живот жалобно заурчал. Он готов был наобещать мне с три короба, лишь бы получить обещанное. Я прекрасно это понимала, поэтому собиралась предпринять меры по присмотру за неугомонным ребенком. Выудив из бумажного пакета пирожок с вишней, протянула Адимусу и поднялась.

– Ух ты! – восторженно воскликнул он и вприпрыжку бросился в детскую.

Я прошла за ним, поставила несколько маячков, пожелала приятного аппетита, хотя сильно опоздала, поскольку от пирожка к тому моменту остались рожки до ножки. Проследила, чтобы брат улегся в постель, закрыла дверь и направилась в свою комнату с мыслью, что не мешало бы поговорить с конюхом. Нужно попросить его избегать подобных бесед и неуместных реплик при Адимусе, который тянулся к тому, как к единственному мужчине в нашем окружении. Именно попросить, поскольку разговоры в приказном тоне чреваты последствиями.

Мистер Коньяни не работал у нас более двух лет, но по-прежнему приходил дважды в день исключительно по собственной инициативе, нередко с ведром овса, чтобы накормить, напоить и почистить мою любимицу. Корзина продуктов и один серебряник – все, что мы могли позволить себе в знак признательности. И, пожалуй, перестань он получать даже этот мизер, продолжил бы проведывать своего откормыша. Такой уж мистер Коньяни был человек – добрый, сострадательный, любящий животных, только крайне словоохотливый.