Я пришел убить хорвата

На перекрестке мы повернули направо. Шлепали вдвоем по обочине, по грязи, не имея возможности идти по асфальту из-за часто пролетающих мимо машин.

— Ну а что дальше будешь делать?

Вроде бы я у сына должен выспрашивать. А получилось наоборот.

— Не знаю пока, — признался ему. — Осмотрюсь — тогда будет видно.

Опять зависла пауза. Однако мне показалсоь, что я понял, что хотел бы, но не решался спросить сын. А потому решил ему помочь, заговорил сам.

— Одно, сынок, могу сказать тебе точно: в преступники не пойду.

Мальчишка есть мальчишка. И Ярослав задал вопрос, который мог задать только ребенок.

— Батя, а правду говорят, что тем, кто оттуда выходит, дают адреса, где человеку просто так дают деньги, документы, одежду… Ну и все такое прочее?

Сразу вспомнился Корифей. Его неподвижный, немигающий взгляд и неторопливая речь. И слова, сдобренные холодной усмешкой:

— Запомни, Беспросветный: сколько бы ты ни держал марку, рано или поздно, к нам придешь. Потому что ты уже меченный. В нормальную организацию, где можно «бабки» честно зарабатывать, тебя не возьмут с твоей биографией. На завод, на стройку или в фермеры ты и сам не пойдешь. Так что единственный путь у тебя — к нам. Ты мужик умный, с головой, так что подумай и признай, что я прав… В общем, не сопротивляйся, а сразу как приедешь в первопрестольную — сразу к нашим. Первым делом тебе добрую бабу бесплатно дадут, которую ты сможешь «пилить», сколько силы будет. Потом денег дадут. Ну а дальше уже все сам решишь…

Ты бы знал, Корифей, как безумно хочется рвануть сейчас по указанному тобой адресу. А тут еще «администрация» душу разбередила…

— Да, сынок, это правда. И адрес я такой знаю. Только приходи, скажи, кто прислал — и считай, что ты уже сыт, пьян и нос в табаке. Вот только не уверен, что такие адреса дают каждому. Думаю, только тем, в ком тамошние «авториеты» уверены.

— И в тебе они были уверены? — поймал меня на слове Ярослав.

Что тут скажешь? Не врать же…

— Да, были уверены, — ответил я, стараясь не смотреть в сторону сына, который, напротив, старался заглянуть в глаза. — Но уверены не в том, что я их человек, а в том, что я этот адресок не сообщу кому не надо.

— А зачем же тогда дали? — опять подловил он меня на оговорке.

И вновь вспыхнуло в памяти, как поначалу, когда по приказу Домового, тамошнего «авторитета», враждовавшего с Корифеем, пытались меня сломать, я сумел «отмахаться» от четверых его головорезов, раздробив одному из них челюсть; как той же ночью сам подошел к Корифею; как мы тогда говорили полночи; как потом… Впрочем, это лучше держать в себе, да еще так глубоко, чтобы и вспоминать пореже.

— Да потому что хотят, чтобы я пошел к ним.

— Зачем?

— Это все слишком непросто, сынок, долго рассказывать, — уклонился я от ответа. — Если коротко: меня хотят пристегнуть к себе. А я этого не хочу.

Мы дошли до круглой площади с блюдечком зеленого газона посередине. Здесь когда-то разбился на машине прапорщик Павленков, которого я немного знал. Повернули направо, в город, в сторону автостанции. Впереди показались пятиэтажки — панельные и кирпичные. Почти все их выстроили военные строители, не стояли бы в городе на протяжении двух десятков лет эти государственные каторжане — Руза, наверное, до сих пор оставалась очень большой деревней.

— Ты к нам зайдешь?

«К нам»… Ярослав, наверное, почувствовал, что меня кольнули его слова. Хотя не уверен, что он понял причину.

— Да, зайду, — коротко обронил я.

Еще раз повернули, теперь налево. Прошли мимо магазина. Начались «федеративные грязи» — тут, на улице Федеративная, всегда было грязно.

— Слышь, батя, пока мы домой не пришли… — вдруг заговорил Ярослав. Наверное, он давно уже хотел мне что-то сказать, но не решался. — Только ты, пожалуйста, пойми меня правильно, батя…

— Да уж постараюсь, сынок.

Скорее всего, думал я, знаю, о чем ты хочешь заговорить. И это твое право. Хотя и обидно мне будет тебя выслушивать, сынок.

— Я понимаю, батя, что тебе все это нелегко, — зачастил он торопливо, сбивчиво, словно боясь, что я его перебью, не дослушаю. — Но только ты, когда будешь у нас, не сорвись, не сделай что-нибудь… Тебе ведь нельзя ничего сделать, тебя тогда опять сразу посадят…

Вон ты о чем! А я-то думал…

— Не переживай, — ускренне усмехнулся я. — Ни маме, ни ЕМУ я ничего не сделаю.

— Правда? — обрадовался, что самая трудная часть разговора уже позади, Ярослав. — Ну и хорошо. Батя, а ты еще приедешь?

— Посмотрим. Будет день — будет и пища, — опять уклонился от ответа.

— Ты приезжай, батя. Только домой не ходи, сразу в школу, хорошо? И когда устроишься, остановишься где-нибудь, сразу мне сообщи. Только не домой, я тебе адрес дам, по которому писать… Хорошо?..

— Ладно, обязательно.

От сына слышать такое… Надо же, совсем еще мальчишка, а мудрый какой он у меня. Молодец парень. Ну а домой… Если бы не необходимость, я бы и сейчас заходить не стал. В конце концов, я ведь не мазохист, чтобы самому себе в душу раскаленные иголки совать!

Мы остановились перед подъездом.

— Слышь, бать… — он снова замялся, не зная, как мне еще что-то сказать.

— Ну-ну, смелее, что еще?

Ярослав опустил голову, переминался с ноги на ногу. Сумку свою по-прежнему держал, переброшенной через плечо за спину.

— Бать, я пойду лучше немного погуляю, ладно?.. Не обидишься?

Не хочет присутствовать при нашем разговоре, — понял я. Что ж, может, он и прав. Даже, наверное, прав.

— Конечно, иди, погуляй, — хлопнул я сына по плечу. — Не обижусь.

Я вздохнул и вошел в подъезд. На душе было тяжело. Ярослав остался на улице. И не считал нужным скрывать, что остался с облегчением.

5

Знаете, бывает у людей на лице такое выражение… Как бы его получше описать… В общем, человек знает, что должно произойти что-то крайне для него неприятное или нежелательное, однако изо всех сил надеется, что это не произойдет или, в крайнем случае, если это неизбежно, пусть произойдет не сегодня, не сейчас — а оно, долгожданно-нежелательное, берет и случается. И человек смотрит на неприятность со смешанным чувством: покорностью, досадой и нетерпением — коль уж случилось, пусть побыстрее закончится.

Именно так глядела на меня жена, когда открыла передо мной дверь. По всему было видно, что до последнего мгновения она надеялась, что незнакомый дядя, о визите которого сообщил младший сын, это не я.

— Добрый день, — с демонстративной вежливостью поздоровался я. — Можно войти?

Супруга поджала губы. Отодвинулась вглубь прихожей.

— Проходи, — сказала оттуда.

И только после этого ответила:

— Здравствуй.

Я аккуратно, тщательно вытер подошвы туфель о коврик и только после этого переступил порог квартиры. Своей квартиры. В которую когда-то привел Людмилу — свою милую Людмилу, как я ее тогда называл. Сюда же принес когда-то и крохотный живой комочек, укутанный в теплое одеяло, которому уже давно было придумано имя — Ярослава. Отсюда же я уезжал на войну. И отсюда же меня забирали…