Я путешествую одна

Миа кивнула.

– Яблочный пирог и пиво, – повторила девушка и снова исчезла.

– Так что он справляется со всем, что в его компетенции. Вопрос только в том, сможет ли он быть полицейским?

– А кто из нас смог? – спросила Миа.

– Да уж, это точно. Но я действительно очень рад вернуться, и тому, что ты здесь, Миа. Сегодня говорил с Миккельсоном. От этого дела все с ума посходили. Национальная безопасность, слухи о полиции, и знаешь, я думаю, там идет давление сверху, чтобы избавиться от всего этого. Видимо, там каждый день звонят из министерства, чтобы узнать новости.

– Хорошо, что они расшевелились.

Она допила пол-литровую кружку и нащупала пастилку в кармане. Официантка принесла пирог и новое пиво. Миа решила не пить, пока Холгер не поест немного пирога. Не хотелось выглядеть алкоголичкой. В конце концов, она сюда не напиваться пришла, а говорить с Холгером.

– Так что же, семейный адвокат, что он сказал?

– Да блин. Даже не знаю, с чего и начать. Как я уже сказал, ничего особо серьезного, просто много всего навалилось в последнее время… Мириам выходит замуж, ну и…

– Ой, как здорово, я и не знала.

Миа внезапно почувствовала радость. Ей очень нравилась Мириам. Они сошлись характерами сразу же. Она знала, что отношения Мириам с отцом были не самыми лучшими, но всегда думала, что они наладятся, должно только пройти немного времени.

– Да-да, это супер, – сказал Мунк.

– Все еще Юханнес, полагаю? Он уже закончил учиться на врача?

Холгер кивнул.

– Ординатура. Год в больнице Уллевол.

– О, как повезло. Я думала, большинство застревает в провинции.

– Да, парню повезло, – Холгер криво улыбунулся. – Нет, все хорошо. Хороший парень. Будем надеяться, что его удача перепадет и Мириам.

– То есть?

– Да не знаю. Сначала она учила английский, потом решила, что это не ее. Потом литература, но тоже не пошло.

– Разве она не пошла в высшую школу журналистики?

Холгер кивнул и съел еще кусочек пирога.

– Почти закончила ее, но сейчас решила сделать паузу. Не знаю, чем она там занимается.

– Ты не думаешь, что надо быть к ней снисходительным? – сказала Миа, отпив глоток. – Вы с Марианне развелись, когда ей было пятнадцать. Она стала мамой в девятнадцать. Что ты ожидаешь от девочки? Дай ей время.

– Наверное, ты права, – вздохнул Мунк и зажег новую сигарету.

– У нее что-то случилось или у кого?

– Что? Нет, с чего ты взяла?

– Ну, я не знаю, это игра в угадайку что ли? – улыбнулась Миа.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне нужно догадаться, о чем ты хочешь поговорить?

Холгер тихо рассмеялся.

– Ты ни капли не изменилась. Всегда все напрямую в лицо. Без обиняков. Помнишь, что я твой шеф, а? Что вообще-то ты должна молчать и делать то, что я говорю?

– Давай говори уже, – улыбнулась Миа.

– Это довольно скользкая тема. Я даже не знаю, как сказать об этом. Дико меня раздражает.

– Давай уже!

– Ладно, – Холгер снова затянулся. – Ты помнишь мою мать?

– Да, что с ней?

– Ты знаешь, что я перевез ее в дом престарелых несколько лет назад?

– Ага, и как она там? Что-то со здоровьем??

– Нет-нет все в порядке. Ноги немного ослабли, поэтому теперь ее надо иногда катать в коляске, но дело не в этом.

– Ей там не нравится?

– Вначале не нравилось, но она быстро привыкла. Поняла, что там все похожи на нее, завела подруг, такой клуб больных, так что нет, не в этом дело. Она вдруг решила, что стала христианкой.

– В смысле? Верующей христианкой? Внезапно поверила в Бога?

Холгер кивнул.

– Вот как. Я думала, вас растили атеистами.

– Да, именно это и странно, я ни разу не слышал, чтобы она говорила о религии или о чем-то таком, но внезапно она изменилась. Стала ходить на встречи в приход каждую неделю вместе со своими подругами из клуба больных.

– Может, это возраст? – предположила Миа. – Что мы знаем об этом? Она, конечно, крепкая и все такое, но все-таки очевидно, что ей осталось меньше лет, чем она прожила. Может так и нужно. Во что-то верить.

– Да, в общем так. Я смотрел на это как на безобидное развлечение, боже мой, ей ведь почти восемьдесят лет и она сама может решать, но…

Холгер немного замялся.

– Но что?

– Нет, все намного серьезней, чем я думал. Поэтому мне и позвонил Курт.

– Курт – это адвокат?

Холгер кивнул.

– И в чем же дело?

Холгер затушил окурок и зажег новую сигарету.

– Она решила завещать все свое имущество этой своей общине.

– Дерьмо.

– Да уж.

– Теперь понимаешь?

– Там много?

– Черт возьми, нет, там не весь мир конечно, но все равно. Квартира на Майорстуен. Дача в Ларвике. И у нее есть деньги на счету, она не тратила их после смерти отца. Понимаешь, дело не в самих деньгах, просто я всегда думал, что это перейдет дальше, к Марион, чтобы ей было на что опереться. Семейное наследство и все такое.

Миа кивнула. Холгер трепетно и до самопожертвования любил свою внучку. Миа была уверена, что если кто-нибудь попросит его отрезать себе руку ради ее блага, Холгер сделает это, не задумываясь. Без сомнений. Вот, пожалуйста, моя рука, вторая нужна?

– Черт, вот дерьмо.

– Да, и что тут делать?

– Черт, это непросто.

– Я понимаю, что это просто деньги, и у нас сейчас есть дела поважнее. Две девочки шести лет мертвы, и еще восемь платьев. Настоящий кошмар, я не осмеливаюсь даже думать об этом. Только хожу кругами, не могу уснуть, жду, когда снова позвонят с сообщением, что пропала еще одна девочка. Понимаешь?

Миа кивнула. Она чувствовала то же самое.

– Поэтому я не хотел обсуждать это по телефону. Это просто малая часть всего. Я не хочу тратить на это время, вместо того чтобы ловить эту сволочь.

– Если там только одна сволочь.

– Думаешь, может быть несколько?

– Я не знаю, но мы должны быть к этому готовы, правда?

– Да, конечно.

Холгер на секунду замолчал, обдумывая ее слова.

– Ты не можешь просто поговорить с ней?

– Что?

– С матерью. Сказать ей все, что сказал мне сейчас. Про Марион и тому подобное.