Я Распутин
Шрифт:
– Всех слуг отослала с поручениями, ну же! Не останавливайся.
Остановиться пришлось совсем скоро. В дверь дома требовательно постучали. Я скинул с себя Лохтину, бросился вниз. Пригладив волосы, перевел дыхание. Как хорошо, что в постели я даже не потрудился снять штаны. Открыл дверь, вопросительно посмотрел на лакея в ливрее. Позади него стоял роскошный Fiat Brevetti, вокруг которого клубилась ребятня. Кряжистый водитель в крагах отгонял пацанву, одновременно протирая фары.
– Господин Распутин? – осведомился лакей, удивленно меня разглядывая.
– Он самый. Чего надо?
– Экипаж подан, извольте пожаловать.
Черт,
Доехали мы быстро – через час я уже вышагивал вслед за лакеем по анфиладам Зимнего Дворца. Именно сюда определил Николай Столыпина с семьей после покушения. У каждого входа стояли гвардейцы с винтовками, во дворце ощущалась атмосфера нервозности.
Спешащие чиновники с удивлением поглядывали на мой наряд, но никто даже не притормаживал – в Зимнем ощущалось биение настоящего пульса Империи.
– Поклепа много – пожал я равнодушно плечами, оглядываясь – Чайку бы испить, замерз.
Столыпин покачал головой в удивлении, позвонил в звонок. Лакей быстро сервировал на столе для совещаний чай для двоих.
– Вот, посмотри, какая на тебя папка в Охранном – Столыпин полистал мое дело – Разврат с женщинами в бане, воровство, конокрадство…
Глупо было полагать, что Распутина пустят к царю, не изучив его подноготную.
– Завистники доносы пишут – я отхлебнул чая, хрустнул баранкой – Пущай пишут. Бумага все стерпит.
– Не крал, значит? – премьер усмехнулся, уселся рядом. Взял чашку, подул на чай.
– Ежели бы крал – уже на каторге был бы.
Столыпин задумался.
– А вашей договоренности с архимандритом Феофаном я знаю, полностью поддерживаю план.
Тут я насторожился. Помимо Милицы – Феофан был вторым человеком, который помог Распутину попасть в царскую семью.
– Сделаю, что смогу – я допил чай, отставил чашку – Благодарствуйте. Когда можно будет помолиться над болящей?
– Я еще не закончил с тобой – Столыпин забарабанил пальцами по столу – Скажи ка, друг любезный, а это что такое?
Передо мной легла газета Копейка. Номер за 19 октября. В нем рассказывалось о новом старце в Петербурге, которому приходят разные видения. В статье журналист описывал пророчество о земле, что дал Распутин в связи с будущим указом о выходе из общин.
– Говори, кто из моих проговорился об указе?! – Столыпин выхватил газету, тряхнул ей перед носом.
– Петр Аркадьевич, не веришь ты в Бога – я покачал головой.
– Богу верю, а тебе нет! Мы проект указа в тайне держали, кто проговорился? Царь?
– Указ не в тайне надо бы держать, а со всем обчеством обсудить, да обкашлять. А еще бы в Думе утвердить.
– Дума распущена! – прихлопнул рукой премьер.
– Так новую соберите! – я тоже повысил голос – Все меж собой хотите решать, а потом удивляетесь, что же народ то бунтует?
Столыпин зло на меня посмотрел, но сдержался. Пересел за рабочий стол.
– Доктор Калмейер телефонировал мне. Говорит, что аппарат какой-то тебе привиделся. Коим дочери сможет ноги выправить.
– Истинно так – покивал я – А також святая молитва Богу.
– Ладно, тебя проводят, к Наталье. Но смотри, Гришка! За тобой будут самым тщательным образом наблюдать.
– Ну хоть чаем напоили, и за то благодарствуйте – я встал, поклонился в пояс.
– Шут!
Из
кабинета Столыпина я вышел разочарованный. Да, властный, деловой, полезный стране. Но какой-то…. слишком командир, что ли? Шашкой махать, впереди на лихом коне – это его, а все проекты составляли Крыжановский да Ромейко-Гурко, своего рода «мозговой центр» премьера. Да и как составляли, с помещичьей точки зрения, дескать, сейчас как облагодетельствуем Россию, а что там крестьяне думают, в расчет не брали. Так что получилось серединка на половинку – и вроде результат есть, да какой-то сомнительный. Вон, в Сибирь сколько народу переселили, миллионы, да пятьсот тысяч вернулось – голые, босые, многие семьи потеряли, вот оно и полыхнуло в семнадцатом. Или затеяли выделение крестьян на отруба, вроде как фермеров создать – а землемеров в стране кот наплакал, растянули процесс на годы и так и не завершили. Или вбухали в обеспечение реформы казенные, удельные и кабинетские земли, но на невыгодных для крестьян условиях.А главное, реформа не поколебала глубинное ощущение народа, еще с освобождения 1861 года, «помещики истинную волю утаили» и твердое убеждение, что аристократы владеют землей не по правде.
Я вздохнул, погладил рукой по бедру скульптуру Спящая Ариадна работы Паоло Трискорни. Через сто лет будет стоять в Эрмитаже и радовать народ.
Про какой же план с Феофаном все-таки говорил Столыпин? Я резко остановился в коридоре, задумался. Со стен на меня смотрели картины царей, цариц, каких-то князей и полководцев. Грозно так смотрели.
Чиновник, что сопровождал меня, тоже притормозил, откашлялся:
– Что же Григорий Ефимович? Наталья Петровна ждет-с! С самого утра.
– Погодь – что-то в голове щелкнуло.
Ага, вот о чем говорил Столыпин. Феофан и другие православные иерархи крайне недовольны царем, а особенно царицей – таскают во дворец всяких религиозных проходимцев. Причем большей частью иноверцев.
Сначала был астролог Демчинский, потом французский оккультист Филипп Низье, наконец, ученик Филиппа, известный как Папюс. Последний так и вовсе не стеснялся – проводил массовые спиритические сеансы для аристократии, вызывал дух Александра III и давал советы как выражался булгаковский доктор Преображенский «космического масштаба и космической же глупости».
Феофан, тут надо отдать ему должное, придумал «ход конем». Раз уж царская семья так падка на все эзотерическое – давайте подсунем им нашего, исконно-посконного православного старца, схимника. Судя по тому, что в столице Распутин объявился с рекомендательным письмом от казанских священников – кастинг был объявлен по всей России.
Наталья оказалась измученной, бледной девушкой лет пятнадцати-шестнадцати в сорочке, укрытая одеялом. В палате витал тяжелый дух лекарств, дежурила пожилая сиделка.
– Ой, пророк пришел! – девушка натянула одеяло выше, открыв ноги в лубках.
– Я не пророк, красавица – кивнул сиделке, сел рядом на стул. На прикроватном столике стояло множество склянок, среди которых я отметил детские капли с кокаином. Нормально так лечат ребенка! Или кокс тут в качестве болеутоляющего?
– Кто же?
– Странник. А звать меня Григорий Ефимович Распутин.
– Распутин – это от распутный человек? – поинтересовалась дочь Столыпина.
Ничего так, живая, любопытная. Сиделка осуждающе покачала головой.