Я с тобою, Шуламит
Шрифт:
И оба брата — красавчики, ты только подумай! Из всей семьи только мне досталась эта чертова белая кожа. В стране, где прекрасная погода и 10 месяцев в году солнце, я по улице спокойно не могу пройти! Вместо нормального загара — сплошной красный ожог. Даже брови рыжие, нарочно не придумаешь!
В нашем доме всегда была какая-то тоска. И чистота. Я с ума сходил от этой чистоты! Не следи, не кроши, не брызгай, не бросай…
Можно ли в 10 лет чинно ходить по дорожкам, когда так мягко и весело бегать по траве! Конечно, ботинки пачкались и оставляли следы на мамином стерильном полу, я пытался снимать их за порогом, но тогда пачкались белые носки.
Нет,
Наши дети спокойно кромсают свои футболки, вырезают ножницами дыру побольше. И правильно делают, — дышать легче и шея не потеет. Но попробовал бы я сделать нечто подобное! Или прорезать дырки в джинсах, на попе и на коленках, как твой ненаглядный Офер! А ты, как ни в чем не бывало, целуешь его в грязную морду и исправно стираешь эти жуткие джинсы, и за это я тебя отдельно люблю.
Я очень любою тебя, Мази, и наш суматошный дом, и наших шумных и беззаботных детей.
Я долго боролся за признание и любовь родителей. Особенно отца. Он всегда был мягче и теплее мамы, хотя и пытался скрывать. Почему-то проявление любви к детям у них считалась слабостью. А я так любил сидеть у него на руках, держась за родную колючую шею, или хотя бы идти за руку на прогулках. Я так мечтал быть похожим на его погибшего брата, ведь я носил его имя.
Но ничего не удавалось! Шмулик затмевал меня силой и независимостью, Эяль — слабостью и послушанием. Тогда я начал протестовать, отказался учиться музыке (о чем до сих пор сожалею), стал дружить с марокканскими мальчишками, целый день гонял в футбол и даже пытался не умываться.
Но стало только хуже — отец кричал и называл уродом, мама тихо плакала и обнимала толстого Эяля, посадив его к себе на колени. Этого я просто не мог видеть, я боялся, что она разлюбит меня навсегда. Когда она перестала заходить ко мне в комнату перед сном, я решил смириться. Я даже взял отсрочку от армии, как и Шмулик, и поступил в университет. На юридический! Родители сразу подобрели, мама даже начала мною гордиться. Не зря говорят, что каждая еврейская мать мечтает видеть своего сына доктором или адвокатом. Кроме того, на юридическом было меньше математики, не то, что на электронике, где учился Шмулик.
Боже мой, Мази, какая это была скука! Правила, еще правила, опять правила, параграф 5-й, параграф 20-й… Бесконечное жевание законов и переписывание документов. И так на всю жизнь?
А какие противные девчонки там учились! Впрочем, их и девчонками было трудно назвать. — Взрослые тетки, все после армии, все воображалы и уродины. Они же из принципа не красились и не носили украшений, чтобы их не спутали с сефардами. Они не вылезали из маек и джинс ни в будни, ни в праздники. С их-то семитскими задницами!
А ты знаешь, как они меня звали? — Птенчик! И все из-за худобы и белой кожи.
Впрочем, вскоре я перестал обращать на них внимание. Потому что познакомился с тобой.
Ты была самой обыкновенной девчонкой, Мази, не воображай, что я упал от твоей красоты. Обыкновенной девчонкой в военной форме и черных ботинках, как и все нормальные люди в нашем возрасте. Все, кроме меня с моим идиотским университетом!
Я даже и не думал начинать с тобой, просто устал на лекциях. Хотелось немного отдохнуть и потрепаться, не выпендриваясь и не изображая интеллектуала.
Но ты ужасно обрадовалась, просто засияла как кастрюля, вот что меня удивило.
Конечно, у меня
уже бывали какие-то подружки, даже переспал пару раз, но ничего путного, либо зануды, которых полгода нужно упрашивать и уговаривать, либо маленькие проститутки. И никто никогда мне особенно не радовался. Я даже стал думать, что по-другому и не бывает.Мази, я никогда не забуду нашу первую ночь! Я не знал, что можно так обнимать, так смеяться и плакать, так закрывать глаза, так прикасаться губами… Мази, когда ты взяла его губами, я думал, что умру. Я смертельно захотел умереть, прямо там, в твоей смешной девчоночьей комнате с цветочками, потому что думал, что такое не может повториться…
О, смотри, они таки забили гол. Орлы! Завтра всех мужиков насмешу…
Мазаль. Ты же добрая женщина! Что нам ссориться из-за стариков? Ты знаешь, я могу настоять, но здесь не тот случай.
Ты, помнишь, как я уходил из университета? С последнего курса. Я же смог выдержать все эти скандалы, отцовскую истерику, мамины слезы. В конце концов, они согласились на нестроевые войска, но я все равно через полгода ушел в полицию, разве ты забыла?
Кстати, знаешь, почему я выбрал именно полицию? Смешная причина, даже тебе постеснялся рассказать.
Однажды, еще на первом курсе, я выпросил у отца машину, чтобы поехать к Шаулю в Тель-Авив. Он был единственный, с кем я искренне дружил в университете. Знаешь, никогда не смогу примириться, что он сел в тот автобус, какая невезуха!
Я ехал по четверке, не слишком быстро, там особенно не разгонишься. И машину очень боялся попортить, тогда Субару только завезли в страну, отец бы меня убил за любую царапину.
И вдруг мне на хвост сел какой-то идиот. Причем так близко, что приходилось все больше разгоняться. Я хотел перестроиться, но слева завис еще один, я даже не понял сначала, что они вместе развлекаются. Пытаюсь притормозить — еще хуже, задний прямо давит на бампер, и левый притирается все ближе и ближе.
Я их морды до сих пор помню, — два восточных придурка, вовсе и не арабы. То ли их разозлило, что машина новая, то ли просто мозги перегрелись.
Я и в бок пытался уйти, и гудел, ни черта! Играются как кошка с мышкой, — немножко отпустят и опять прижимают. Я уже чуть не реву, вся спина мокрая от напряжения, всего полгода как права получил, а гоню больше ста двадцати.
И тут на страшной скорости прямо по белой полосе выскакивает огромный джип и встает прямо перед моим левым мучителем. Слышала бы ты, как у него тормоза завыли! Я проскочил, конечно, но тоже затормозил, как сумел, а за мной и тот гад сзади. Из машины вылезает такой спокойный немолодой дядька, он в обычной одежде был, и машина обычная, только синяя лампочка, но эти придурки от увлечения не заметили. Он достал удостоверение, потребовал у них права, прямо на наших глазах порвал на мелкие кусочки и бросил на обочину. Потом похлопал меня по плечу и уехал. И ни одного слова!
Я тогда подумал, вот это работа! Хоть немного очистить мир от всякого дерьма. И не важно, черный ты или рыжий.
Знаешь, родная, я не люблю красивых разговоров, но это же наша страна. Кто-то должен за нее болеть. Ты посмотри, весь мир против нас. Только и успеваем бежать, то из Германии, то из Польши, то из России. Франция — такая красивая страна, такая культура, а туда же! Кладбища разрушают! И твои замечательные французские родственники выглядят там полными идиотами, хотя и живут в окружении музеев и дворцов. А помнишь, сколько музеев в Париже? За год не обойти! Вот чему, действительно, завидую. Нашим бы детям…