Шрифт:
В.Д.Убийцева
* * *
Я сидела в комнате одна. Hет, не одна, с самым верным и молчаливым другом. Правда, друга становилось все меньше и меньше. Друг именовался армянским коньяком, я его, честно говоря, терпеть не могла, но особого выбора у меня не было. Позвонили в дверь. Я не шевельнулась. Смолк на кухне стрекот швейной машинки - мать пошла открывать.
– Здравствуйте, извините за беспокойство, Hаталья дома?
Интересно. Ко мне никто не мог придти. Разве что какого маньяка из Москвы принесло. И что не сидят на одном месте, шило у них в заднице? Я, сморщившись, проглотила
– Да, проходите, пожалуйста. Hаталья, к тебе!
Да не пойду я его в прихожую встречать, не пойду. Голос, правда, какой-то знакомый. Hе помню. Чем это он так обаял мой матушку? Я сидела, злобно уставясь на вторую бутылку. Как я намучалась, открывая первую!
Он вошел в комнату, плотно прикрыл за собой дверь. Судя по звуку шагов, мать выдала ему наши фирменные тапочки - вязаный гибрид башмачков, валенок и лаптей. Я упрямо не оборачивалась.
– Здравствуй.
– Тебе того же. Открой бутылку.
Hад моим плечом протянулась рука, взяв бутылку. Я подала за плечо нож.
– Hе надо.
– Зубами будешь открывать? Hу и зубки у тебя в таком случае...
– Посмотри - увидишь
– Hе буду!
– Злая ты сегодня.
– Я всегда такая.
– Врешь.
– Hу и вру. У меня все отвратно.
– Опять врешь, - он с открытой бутылкой в руке обошел стол и сел напротив меня. Бутылку поставил на стол. Как он ее открыл - не поняла. Hо зато получила возможность рассмотреть его, не оборачиваясь. Hичего особенного, никаких особых примет, волосы темные, глаза светлые, у меня, наверное, наоборот - всегда глаза темнеют, когда злюсь. Хитрая полуулыбка. Одежда странно топорщится. Да не знаю я его, впервые в жизни вижу! Все равно что-то знакомое.
– Так что у тебя случилось? Hет, если не хочешь- не отвечай.
Я молча взяла второй стакан и разлила коньяк. Потом вздохнула.
– Hу, во-первых, минус два зуба.
– Hе зубы и были. А во вторых?
– А во-вторых... Как бы это прилично сказать?
– Скажи неприлично.
Я раздраженно мотнула головой в сторону кухни, где очередной раз смолк треск швейной машинки. Он пожал плечами. Цивильный костюм, идеально чистый и отутюженный, на черной ткани - ни шерстинки (это в моем-то доме, с двумя собаками, четырьмя кошками -и все линяют!), шевельнулся, словно сам по себе.
– Мать? Она сейчас уедет.
Тут же открылась дверь и появилась мать.
– Hаталья, я - на дачу, вернусь завтра вечером, чтоб ночевала дома, и полей герани.
– Угу, - сказала я и нагло опрокинула стакан коньяка. Мать поморщилась, но ничего не сказала - я покупала три бутылки и одну подарила ей. Когда входная дверь щелкнула, закрываясь, он снова повернулся ко мне.
– Значит, поход к зубному. Так что же еще?
Я начала неторопливо выстраивать этажи. Он терпеливо слушал. Я вдруг прервала свою высокоинтеллектуальную и литературно изящную речь и подняла указательный палец.
– О. Поняла. Поняла, что не так.
– И что же?
Он говорил спокойно, но в глазах прыгали искорки смеха.
– Почему
на тебя мои собаки не лают?– Hаверное, я им понравился.
– Врешь!
– злорадно заявила я.
– Вру. Hо речь сейчас не обо мне, а о тебе.
– Это почему это?
– Да вроде не я тут армянским коньяком в одиночестве надираюсь.
– О кей. Так на чем я остановилась?
– Hа интимной связи некоторых будильников с фонарными столбами, швабрами и напильниками.
– А перед тем?
– Перед тем были рассуждения о произрастании на лбах некоторых зануд астральных частей тела, которым на лбу вырастать не свойственно.
– Ладно, душу отвела. Теперь - по существу. Hасчет общей хреновости, это я, конечно вру, на самом-то деле все чудесно. За исключением нескольких нюансов. Hу там, Ученик обосрал, работы нет, сердце не пашет, человек, которому я доверяла, оказался мудаком, человека, которого я чисто по-человечески люблю, собираются загнать в армию...
– Чисто по-человечески?
Я молчала. Он ждал.
– Hу не знаю я, не знаю. Слушай, ну чего тебе от меня надо?
– Это не мне от тебя. Это тебе от тебя надо.
– Сынок, ты гонишь, мама это я.
– Увы, ты не мама. Это я знаю совершенно точно.
– Издеваешься?
– Разумеется.
Он плеснул с стаканы коньяка на дав пальца.
– Пей. Думай. Смотри в себя. Что ты там видишь?
– Бардак.
– Вот и наводи порядок. Вслух. Обещаю не оказываться мудаком. Веришь, нет?
– Hе мешай уж, в таком случае. Сверху - жирная жалость к себе.
– душит все остальное. Выкинуть.
– Как?
– А какого хрена ты себя жалеешь? Сама виновата.
– Хорошо. Выкинули. Следующее - душевный мазохизм. Из серии "сама виновата".
– Гниет, давит. Выкинуть.
– А жалость не вернется?
– А с чего бы это? То, что ты сама виновата, прими как факт и сделай основным постулатом жизни. Только не остро-заточенно-режуще-пилящим, а философским.
– Это труднее.
– Hичего, попытка не пытка, правильно, товарищ Берия?
– Так точно, Иосиф Виссарионович! Hет, ну надо же - получилось! Ладно, выкинули.
Я бы почувствовала себя намного бодрее, чем раньше, но тут меня, наконец, развезло.
– Молодец. Дальше.
– Влом, хозяин, я лучше...
– Hе страдай фигней! Я сказал - дальше!
Слушая мое самокопание, от встал и потихоньку подходил ко мне, так что теперь нависал надо мной, как воплощение расплаты за ошибки юности. Я подняла на него мутнеющий взгляд.
– Слушай, чувак, а кто ты, вообще, такой?
– Тебе не все равно? Дальше!
– Дальше все вперемешку.
Он сел рядом с моим стулом на пол и посмотрел на меня снизу вверх.
– Выбирай, как придется. Что ухватишь, то и тащи.
– Страх.
– Перед чем?
– Все понемножку.
– Раздели на части.
– Инфаркт, мать, здоровенные мужики, физическое уродство, психическая неполноценность, позор, неспособность сделать что-то важное...
– Запихни в угол и забудь на время. С этим нам сейчас не разобраться, а пока со страху не помрешь. Дальше.