Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью

Неожиданно стрельба возобновляется. Русские наступают, продвигаясь вперед по дачным участкам, перебегая от дерева к дереву, и из окон домов открывается стрельба. Правда, выстрелы звучат гораздо реже, чем тогда, когда нас было больше. Теперь враг изменил тактику. Он пытается окопаться. Саперные лопатки поблескивают на солнце, выдавая его расположение. Рядом с летним домиком постепенно вырастает груда земли. Русский, полулежа, копает что есть сил. Я спокойно беру его на прицел и нажимаю спусковой крючок, затем еще раз. Неожиданно его рука вздрагивает, и он роняет лопатку. Я снова прицеливаюсь, и на этот раз противник опускается на землю и больше не шевелится. Однако враг продолжал продвигаться вперед. Вскоре все дома будут в его руках — это вопрос лишь нескольких часов.

Неожиданно на улице раздается лязг гусениц и рев мотора. Не замеченный нами, танк пробился вперед вдоль садов. Мотор глохнет, и бронемашина замирает на месте. Стрельба стихает. Все как завороженные смотрят на танк. Башня медленно поворачивается, и он целится в нас, в здания. Дуло угрожающе направлено в нашу сторону, и в следующее мгновение оттуда вырывается язык пламени, а вслед за ним с ревом вылетает снаряд. На нас летят осколки металла, битый кирпич, куски штукатурки. Стены идут трещинами и рушатся. Над садами медленно плывет облако пыли. Я спускаюсь по лестнице вниз и перехожу в соседний дом. Там у окна застыл Зольга. Я выглядываю. Танк по-прежнему застыл на месте. Затем его башня разворачивается, правда, на считаные сантиметры. Я больше не могу ждать и медленно спускаюсь по лестнице к парадной двери. Позади меня грохочет выстрел. Похоже, что стены вот-вот обрушатся. У меня за спиной обваливается штукатурка, со звоном летят на землю осколки стекла. Огромная дыра между стеной и окном исчезла вместе со стеной.

Мы уныло стоим на улице, не зная, что нам делать. Атаковать противника бесполезно, однако лейтенант приказывает нам возвращаться в здание. Мы идем назад, но двери закрыты. Колотим в двери прикладами и сбиваем их с петель. Затем медленно поднимаемся вверх по лестнице. Обидно, что в этой бессмысленной обороне сражаться приходится не только с врагом, но и с собственными гражданами.

Мы сидим у окон и наблюдаем за улицей. Танк по-прежнему застыл посреди улицы. Мы ведем огонь по кустам и деревьям. Затем танк со скрипом разворачивается в нашу сторону, мотор оживает, и снаряды крушат все вокруг — дом за домом, стену за стеной. Все рушится. Сопротивление бесполезно.

Мы выходим их домов и перебираемся на другую сторону улицы. Неужели все повторится сначала? Неужели нам снова переходить от дома к дому? Неужели мы станем птицами смерти, навлекающими гибель и разрушение на эти дома и их жителей?

Но нет, внутрь мы не идем, а остаемся снаружи. Продвигаемся ближе к кустам, что протянулись перед домами. Затем до нас вновь доносится рев танкового мотора, и мы бросаемся в подъезды. Через перекресток, словно громадные игрушки, движутся пять русских танков и вскоре исчезают за домами.

Прямо позади нас улица поворачивает вправо, и вдоль нее тянется деревянный забор. Улицу перебегают несколько русских. Мы прячемся за деревьями и открываем огонь, правда, безуспешно, потому что они далеко от нас. Теперь враг пытается перебраться на другую сторону улицы из переулка. Один почти перебежал. Мы прицеливаемся и стреляем. Русский шатается и падает в сточную канаву. Затем кто-то машет белой тряпицей, к русскому подбегают двое и оттаскивают его в сторону.

В подъезде стоят несколько жильцов и смотрят на улицу через застекленную дверь. Выходит женщина и протягивает нам кофе и хлеб. Настоящий кофе. Затем она возвращается с сахаром и тоже дает его нам. Что-то темное неожиданно появляется за вражескими спинами и движется в нашу сторону. Пушка! У нас почти нет времени на то, чтобы спрятаться прежде, чем она откроет огонь. Гремит залп, и во все стороны летят куски кирпичной кладки и металлические осколки. В ближайшем здании появляется огромная дыра. На тротуаре лежит раненый человек и громко зовет на помощь. Это Зольга. Товарищи уже бегут к нему по улице. Мы отступаем. Мы останавливаемся на следующем углу, и штабс-фельдфебель находит в одном из домов тележку. Неожиданно где-то рядом слышится пулеметная очередь. Полицейская школа через дорогу от нас, от улицы ее отделяет лишь проволочная сетка. Однако пулемет отрезал нам путь к ней.

Мы жмемся к домам и спешим назад. Мы то толкаем тележку, то из последних сил тянем ее через завалы битого кирпича, бордюр тротуаров. Какой-то раненый как безумный громко кричит от боли. Слава богу, кажется, мы у цели. Мы останавливаемся. Жилые дома остались позади нас.

Мы шагаем по широким ступенькам полицейской школы, внушительных размеров здания из светлого песчаника. Входим в дверь и шагаем по коридорам. Вокруг расхаживают полицейские в стальных касках, мимо куда-то торопятся парни из НАПОЛА и войск СС. Штабс-фельдфебель отыскал пару санитаров. Они кладут Зольгу на носилки и уносят.

Наконец возвращается лейтенант. Возвращается не один, а вместе с комендантом, в чьем кабинете он пару минут назад скрылся. Нам велено ждать, пока для нас не найдут чего-нибудь поесть, потому что нас сняли с довольствия. А все потому, что наше подразделение полностью числится пропавшим без вести.

Мы сидим на полу и ждем, вытянув усталые ноги. Полицейские служащие перетаскивают пишущие машинки и папки куда-то в подвал. Мимо нас проходят две девушки в полевой форме войск СС. Чуть позднее лейтенант возвращается и говорит нам, что мы можем получить еду. Штабс-фельдфебель выдает нам паек перед зданием НАПОЛА. Теплый гороховый суп с кусочками сала, банки с тушенкой и вволю сигарет. Стрелки часовой башни показывают, что уже три часа дня. Даже не верится. Похоже, во время перестрелки мы совершенно утратили чувство времени.

Мы садимся на траву, съедаем наши пайки и закуриваем. Затем растягиваемся на земле и смотрим в небо. Оно уже почти летнее и раскинулось над нами ослепительным голубым шатром.

По улице движутся танки, оборудованные огнеметами, шагают члены гитлерюгенда, полицейские, ополченцы, солдаты войск СС. Я поднимаюсь, иду вдоль домов, вхожу в здание НАПОЛА и спускаюсь в подвал. Мы израсходовали все наши боеприпасы до последнего патрона. К дверям подвала пришпилены списки унтер-офицеров войск СС — здесь им не страшны никакие танки и пушки. Один из эсэсовцев спрашивает меня, что я тут ищу, и я отвечаю, что мне нужны боеприпасы. Он отсылает меня в соседнее здание. Наконец я нахожу то, что мне нужно, в углу двора и возвращаюсь с двумя коробками. Штабс-фельдфебель начинает раздавать боеприпасы — сто патронов на человека.

Я снова ложусь на траву. Солнце мирно светит с небес, словно нет никакой войны и смерти. В ветвях мирно щебечут птицы, у меня перед самым лицом покачиваются стебли травы. Звук человеческих голосов иногда заглушает топот ног о мостовую — это возвращаются маршевые колонны.

Я встаю. Лейтенант собирает у нас расчетные книжки. Комендант, офицер войск СС, приказал командирам рот собрать все книжки, чтобы в случае чего враг не узнал, из какой мы части. Так мы ему и поверили. Здесь у них все поставлено с ног на голову. Думаю, книжки у нас забрали для того, чтобы мы не дезертировали. Затем офицер войск СС говорит нам, что русские убивают всех, кто попадает к ним в плен без расчетных книжек. Вот и снова на нас давят. Потому что если все так, как нам говорят, значит, на самом деле все обстоит гораздо хуже, особенно для тех, кто попадет в плен без документов, ведь никто даже не будет знать их имени. А все наши личные бумаги погибли в огне, когда загорелись домики с нашими вещами.

Мимо нас проходит смешанная колонна. Кого в ней только нет — и гражданские, и ополченцы, и наскоро сформированная из всех возрастов стрелковая рота. Хвост замыкают двое парней из юнгфолька в коричневых рубашках и коричневых брюках. Они тащат противотанковые снаряды и винтовки. Неожиданно они останавливаются и оборачиваются назад — усталые, павшие духом, без надежды остаться в живых, ведь никто не знает, кто из них погибнет уже в ближайшие часы.

Командир этого горе-отряда, партийный функционер с нарукавной повязкой, украшенной золотыми буквами, дает команду «вольно». Двое безусых юношей ложатся на землю рядом с нами. Парнишка небольшого росточка жадными глазами смотрит на наши сигареты, и мы подзываем его к себе. Он медленно подходит к нам и садится рядом. Мы спрашиваем, сколько ему лет. Тринадцать, отвечает он. Сам он из Ораниенбурга и был переведен из одной роты ополченцев в другую, сюда, в Шпандау. На самом деле они никакие не фольксштурмовцы, а бойцы недавно сформированного полка «Тридцатое января» [92] .

92

Назван после прихода нацистов к власти в 1933 году.

Мы спрашиваем паренька, каким ветром его в тринадцать лет занесло в действующую армию, и он указывает на своих товарищей, которые, как и он сам, из Ораниенбурга. «Нас забрали из дому полицейские согласно приказу гауптштурмфюрера СС Фрически. Нас заставили маршировать в эсэсовской казарме и на площади замка. Затем нас поделили по нашим гитлерюгендовским звеньям и прикрепили к отрядам СС и фольксштурма. Наши отряды послали в бой в северной и восточной части города. Большинство из нас погибло под огнем вражеской пехоты, когда мы бежали через открытые поля. Затем, в течение двух дней, в городе гремели бои, в которых погибли почти все, кто до этого остался в живых. Русские взялись поливать город огнем из «сталинских органов» [93] . Когда же мы захотели собрать вещи и разойтись по домам, нас остановили и заставили держать оборону канала, который ведет к Эдену. Командир моего взвода отказался, и тогда двое эсэсовцев и один солдат СА повесили его на дереве, правда, ему уже было пятнадцать. Потом остатки нашего гитлерюгендовского отряда, всего восемь человек — а когда-то нас было сто двадцать — двинулись вслед за всеми. Нам дали короткий отдых, после того как был взорван мост через канал. После этого я встретился с двоими моими школьными друзьями. Они сказали мне, что капитан СС со своей девушкой и лейтенант Шиллер из аэромеханической школы два дня назад укатили на запад на велосипедах. После этого я направился в Вельтен. Я хотел попасть в Хеннигсдорф, где у меня есть тетушка, но меня вскоре поймали. После этого я участвовал в бою в Райникенсдорфе, на дороге, которая ведет в Шпандау. Затем мы отступили, но сегодня утром нас перегруппировали и направили сюда».

93

Части, которые атаковали Ораниенбург — это в основном части 1-й польской армии, созданные советскими властями из числа военнопленных поляков, которые не пожелали вступить в поддерживаемую Великобританией армию генерала Андерса, и добровольцев на освобожденных Красной армией польских землях.