Я сноходец

В то время мне казалось, что и меня и моих родителей все очень любили и всегда старались оказаться рядом, чтобы помочь.

Увы все оказалось совсем наоборот. Вот только когда я это понял было уже поздно.

На следующий год мне исполнилось семь лет, и я пошел в школу.

Учеба, благодаря неустанным заботам мамы всегда давалась мне легко и потому первые три класса я был круглым отличником. Не скажу, что это сильно помогало мне в жизни, потому как завистников хватало всегда. К тому же, если к отличницам девочкам относятся нормально, считая, что для них это в порядке вещей, то среди мальчишек это что-то из ряда вон выходящее, во всяком случае для основного отстающего в учебе контингента, который всегда оказывается в большинстве. Посему и случаются постоянные стычки.

Какое-то время мне везло, и я избегал подобного. Стычки если и происходили, то совершенно по другим поводам. Но долго такое везение длиться не могло и потому в один из дней меня все же выловили и попытались подсказать, что хорошо учиться — нехорошо. Или, раз уж у меня так все хорошо получается, то я обязан хотя бы всем давать списывать свои задания. Я в принципе никогда и не отказывал в подобном, каждый учится в меру своего разумения, но когда просьбы списать перешли в требования оного я просто стал посылать всех очень далеко. Как-то не нравилось мне то, что я списывание у меня переросло в мою обязанность перед кем-то. Послав пару раз за такие требования, в итоге получил обиду. Вот мне и попытались объяснить, что нужно стремиться быть как все и не выделяться из коллектива.

Очень не хотелось быть битым, но с другой стороны я прекрасно понимал, что я просто не справлюсь с тремя пацанами, хотя и не собирался отказываться от драки.

Понимая, что деваться мне некуда я оглядывался вокруг в поисках выхода из создавшегося положения. И тут мне на глаза попался черенок от лопаты. Согласен, что подобный выход не самый спортивный, но в тот момент я об этом даже не задумывался.

Сделав пару шагов в сторону увиденной мною палки я со всего размаха бросил свой портфель в самого сильного своего противника и резко нагнувшись подхватил в руки найденное мною оружие. С этого момента все разговоры были закончены.

Взревев раненым быком, первым бросился на своих преследователей, раздавая удары направо и налево. Как оказалось, этого было более чем достаточно. Уже спустя минуту я остался совершенно один, а сбежавшие от меня пацаны, крутили у виска и называя меня психом, старались привести себя в порядок, и грозя подловить меня в темном уголке.

Оказывается, за те несколько секунд махания палкой, я успел поставить им несколько ушибов и синяков, а одному даже разбить в кровь плечо, порвав заодно и рубаху. Так получилось, что в пылу схватки я просто не обратил внимания на торчащий из черенка огрызок гвоздика. Впрочем, даже заметив его я не особенно расстроился. Не я все это затеял. Даже если меня и обвинят в нападении, что позже и произошло, все равно я считал себя правым.

Дрался я и раньше, но даже тогда не принято было нападать втроем на одного. Хочешь драться дерись, но будь честным по отношению к противнику, если хочешь, чтобы и к тебе относились так же. Но такие правила были приняты у нас, тех кто родился и жил в Ташкенте постоянно. Здесь же против меня выступали приезжие. То есть те кто попал в мой город после землетрясения, вместе со строителями и другими работниками оказывающими городу братскую помощь в его восстановлении. Как оказалось, у братской помощи есть несколько сторон. Вот одна из них и проявилась в этой стычке.

Уже на следующий день вызвали в школу мою мать, записав в дневнике замечание о том, что это оказывается я напал на одноклассников и избил их непонятно за что.

Правда во время разборок в кабинете директора школы между мной и остальными участниками драки, истина о том, что именно меня хотели немного проучить, а не я нападал на них все же вылезла на свет. Но меня, тут же обвинили в том, что я оборонявшись, взяв в руки палку.

— И что же? Я должен был терпеливо сносить их удары, не отвечая на них. А ничего, что их было трое?!

— Но палка не выход из положения! — произнесла директриса. — Можно было бы решить вопросы мирным путем.

— Например? — спросила моя мама.

— Например просто убежать. Или позвать на помощь. — ответили ей.

— А после этого меня будут все тыркать и обзывать трусом? И вы считаете, что после этого все бы закончилось? — не выдержал я. — Уж лучше я буду ходить с палкой!

Итогом всей разборки стала постановка меня на учет в детской комнате милиции и некоторый скандал, произошедший дома. Пообещав маме никогда не начинать драки первым, я ее немного успокоил, хотя возможно мне это показалось.

Правда уже на следующий день стоило одному из моих противников чем-то пригрозить мне, я сразу же ответил ударом, даже не пытаясь что-то сказать в ответ.

В общем вскоре меня оставили в покое, за глаза называя психом, а иногда и зверенышем по моей фамилии, за готовность начать драку по любому поводу и готовность использовать в ней любой подручный материал, не зависимо от того, что удар, например, арматурой может и изрядно покалечить. Что однажды чуть было не произошло.

Подобное не прибавило мне друзей, зато и враги старались обходить меня стороною. Зато теперь никто не привязывался ко мне в плане выделения из толпы.

Отец тоже с некоторых пор старался сильно меня не задевать, после одного случая, когда получив очередную затрещину я вызверился и попер на него вооружившись лопатой.

Разумеется, лопата была моментально вырвана из моих рук, а я получил хорошую взбучку ремнем. Но видимо сам факт того, что я поднял на него руку, плюс давно известные ему жалобы на меня со стороны родителей, пострадавших от моей ярости пацанов, заставил несколько призадуматься. И решив не накалять и без того не самые радужные отношения, затрещины и тычки с его стороны, практически прекратились. Но с другой стороны появился запрет буквально на все. Мне было запрещено брать инструменты отца, подходить к его мотоциклу, который появился чуть позже, встревать в разговоры, когда меня об этом не спрашивали, даже просто появляться ему на глаза в отсутствие матери. Разумеется, вслух об этом не говорилось, но любое нарушение тут же пресекалось. Причем не обязательно силовыми методами. Обычные тычки и затрещины, практикуемые отцом, ранее превратились в мелкие подлянки, иногда исполняемые им самим, а иногда и сестренкой с подсказки папы. И даже несмотря на то, что в итоге всего этого чаще всего страдал именно я, но и виноватым делали тоже именно меня. В один голос утверждая, например, что это именно я поставил ведро с водой на дверь, и сам же под него вляпался. Потому и убирать лужу мама заставляла именно меня и в редких случаях сестру, но после этого подлянки в моем отношении на некоторое время даже ужесточались.

В общем я хотя и жил во внешне дружной семье, но был своего рода изгоем в ней. Хотя это касалось исключительно отца и сестры. Мама или не догадывалась об этом или не желала того. Хотя скорее первое, потому что все вышесказанное происходило именно в ее отсутствие. В те же моменты, когда она могла что-то услышать, отношения превращались в слащаво-приторные. Меня тут же называли ласковыми словами, мягко журили за какой ни будь проступок, всем своим видом показывая, что у нас все очень хорошо и в семье нет никаких проблем.

К этому времени я давно вырос из детского велосипеда, который вначале перешел в пользование сестры, а после был благополучно переделан в садовую тележку. После переезда в Спутник мама купила мне взрослый велосипед. Вначале хотела остановиться на «Орленке» — велосипеде, чуть меньшего размера, но немного подумав и видимо согласовав этот вопрос с отцом купила мне взрослый велосипед «Урал» со скошенной дамской рамой. Видимо из расчета дальнейшей его эксплуатацией сестрой. И хотя я первое время не мог в силу своего роста достать до педалей с седла, меня это ничуть не останавливало от покатушек стоя на педалях.