Я – Спартак! Час расплаты

– Чего ты хочешь от нас? – уточнил я.

Катилина напрягся, забарабанил пальцами по столешнице.

– Спартак, – прошептал он мое имя. – Не перебивай, послушай меня внимательно. Ты должен понимать, что как бы люди ни хотели свободы, равноправия и возвращения отобранных благ, они не смогут переступить эту черту… – Он замялся, и, судя по тому, как заходили желваки на его скулах, последующие слова дались ему крайне тяжело. – Нобили годами отвоевывали свое право на власть, это стоило им слез, боли и крови плебса, от страха забившегося за эти годы на самое дно. Сейчас, когда невидимая грань нарушена, когда нобили посрамлены, а плебс показал, что все еще в состоянии бороться за свои права, наружу вылезут страхи людей, помнящих, что такое ярость власть имущих и к чему она может привести. Я могу собрать тысячи людей в легионы, мы можем объявить революцию, но стоит Лукуллам подвести к Риму свои войска, стоит нобилям собраться в кулак, пригрозить, как все это многочисленное войско канет! Как только эти люди поймут, что они лишены поддержки, что некому защищать их интересы, они откажутся продолжать борьбу! Эта воистину могучая сила ничего собой не представляет сама по себе, увы, но это так, и ты испытал это на себе, Спартак.

Я молча кивнул, памятуя о печальном опыте прежнего Спартака, когда его войско восставших насчитывало около ста тысяч человек беглых рабов, но даже эта огромная, не обученная военному ремеслу толпа ничего не могла противопоставить искусным легионам, а истинные цели восстания тут же были отодвинуты на второй план. Катилина был прав, с его словами было трудно не согласиться.

– Понимаешь, о чем я говорю, Спартак? – спросил он.

– Говори прямо, Луций Сергий, – заверил я.

Катилина вскочил из-за стола, зашагал по комнате. Я чувствовал, как кипит энергия внутри этого человека, готового сметать все вокруг.

– Я говорю прямо! Куда прямее! Что непонятного в том, что не пройдет и нескольких дней после того, как Красс отвел от Рима свои войска, как до городских стен дойдут первые новости от нобилей, накануне покинувших Рим в спешке? О случившемся станет известно полководцам, и все, что ты видишь сейчас, пойдет прахом! Собранные легионы рассыплются!

– Почему бы тебе не навести порядок в городе при помощи легионов? – попытался вмешаться в разговор Митрид.

– В легионы вступают по большей части рабы и вольноотпущенники, которым взамен даруется римское гражданство! – Катилина взмахнул руками. – Граждане Рима в отсутствие нобилей грабят их виллы и домусы, они сошли с ума! Если я введу легионы в Рим, то столкну лбами два сословия! Я не могу этого позволить, плебс – основная опора наших сил, их большинство! Да и не пойдут вольноотпущенники против плебса!

– Думаешь, они послушают нас, Сергий? – спросил я, понимая, к чему ведет Катилина. – Ты к этому клонишь?

Катилина, продолжавший мерить комнату шагами, вдруг остановился как вкопанный, зыркнул на меня.

– Они послушают сильного, Спартак, а я, после того как Красс отвел войска от городских стен, таковым больше не являюсь! – прорычал он.

Я не смог скрыть усмешки. Логика Катилины хромала, уводя немного в сторону. С чего он взял, что многотысячная толпа народа, не став слушать его самого, вдруг прислушается ко мне? Может быть, одно имя Спартака парализовало плебс и вольноотпущенников, автоматически заставляя подчиняться каждому сказанному мной слову? Вразумить толпу, сравнивающую Рим с землей там, где расселялись богачи и знать, остановить новую социальную прослойку могла некая альтернативная сила, к которой эта самая социальная прослойка бы прислушалась. Таковы были представления Луция Сергия. Но Катилина просчитался. Нас в Риме было всего пятеро, за моей спиной не было нескольких тысяч восставших, мы с ликторами пришли в город одни. Я это высказал, неожиданно для себя замечая, как на лице Катилины вдруг снова появляется немного позабытая усмешка.

– Не ты ли со своими легионами восставших громил тех, кто некогда глумился и унижал людей, вышедших на улицы сейчас? – спросил квестор. – Боюсь даже представить, чт'o начнется, когда эти люди узнают, что в городе появился Спартак, готовый протянуть им руку помощи!

– Что с того, если этих легионов сейчас здесь нет? – пожал плечами я.

– Об этом известно только нам пятерым, правда? Кто знает, вдруг эти самые легионы стоят на подступах к Риму? Что скажешь? Мне ведь ничего не стоит пустить по городу такой слух. Я хочу предложить тебе возглавить новые легионы, мёоезиец!

Я задумался над его словами. Предложение Луция Сергия звучало заманчиво и пафосно, будучи целиком в духе этого странного человека. Похоже, Катилина не до конца отдавал отчет в своих словах. Как представлял себе этот человек, что я возглавлю, по сути, революцию плебса? Даже звучали эти слова смешно. Тот, кого в Риме боялись и ненавидели, вряд ли был подходящей кандидатурой для такой роли. Неужели Катилина, казавшийся смышленым и толковым человеком, не понимал, что раб не может вести за собой римского гражданина? Однако вслух я уточнил:

– Предлагаешь разгрести дерьмо за Крассом? Подумай дважды, прежде чем ответить. Мы воюем не первый год и не готовы затягивать нашу войну.

– То, что ты называешь дерьмом, Спартак, я называю желанием обездоленных, несчастных людей вернуть свои права! Плебс, вольноотпущенники, рабы – это все люди, такие же люди, которых возглавил ты три года назад! – вскричал Катилина, не в силах справиться с охватившим его возбуждением.

– Наш враг не нобиль, а римский народ, – процедил Рут. – Мы не хотим иметь ничего общего с вашими разборками!

Я покосился на Катилину. Вполне резонно. Нобили, которым Катилина дал возможность уйти, не отступят и поборются за свои права, только теперь на их сторону встанут силы Лукуллов и других полководцев, в их числе может оказаться сам Марк Красс. Не нужно забывать, что в Апулии я собственными руками вскормил зародыш гражданской войны, когда выпустил на волю латифундийских рабов. Италийские племена, в большинстве своем враждебно настроенные против римлян, лишившись поддержки из столицы Республики, очень скоро самоорганизуются, чтобы противостоять свалившейся на их головы напасти. Когда латифундийские беглецы будут уничтожены, а ополчение италийских племен поймет, что оно по-прежнему представляет угрозу, верхушка италиков обратит внимание на Рим, где начались беспорядки, и попытается либо захватить власть, либо продавить под шум волны свои новые интересы. Ситуация была непростой, лезть в нее – значило бросаться в омут с головой во внутренние разборки римлян. Моя цель заключалась совсем в другом, и Катилина должен был отчетливо это понимать.

– Я не возглавлю тех, кто может приравнять человека к скоту. Какими бы несчастными ни были эти люди. Это твоя война, Сергий! – сказал я, качая головой.

– Глупец! Я предлагаю выстроить Рим заново! – взревел Катилина, ни на миг не собираясь отступать. С каждым словом квестор распалялся все сильнее. – Ты – единственный во всем Риме, кто способен справиться с этим! Я ждал именно тебя! Рабу не поверит никто, Спартак, но назвать тебя рабом не повернется язык! – рычал квестор. – В новом Риме не будет места рабству! Здесь не будет места долгам, неравенству…

– Как ты себе это представляешь? – перебил его я, чувствуя легкое раздражение.

– Как ты представлял себе цели своего восстания, когда поднимал его, а, Спартак? – взвизгнул Катилина. – Считаю, что нет ничего невозможного. Никогда!

В наш разговор, начавший проходить на повышенных тонах, вмешался Рут:

– Пока есть римские полководцы, которые могут противопоставить этому свои легионы, не бывать этому. Ты должен это понимать, квестор, – уверенно заявил гопломах.

– Лукуллы, Красс… – начал было перечислять Митрид, но Катилина грубо перебил его:

– Я знаю своих врагов в лицо, но верю, что вы таковыми не являетесь, потому что у нас с вами общие цели и намерения! Мы сможем идти одной дорогой, – Луций Сергий съездил кулаком по столешнице, да так, что со стола посыпалась посуда. Перевернулись чаши с вином, которое разлилось по полу. – Пока жив хотя бы один нобиль, который не будет готов отказаться от своего имущества, от знатного рода и всего, что возвышает его над остальными людьми, Рим не поднимется с колен!

– Ты хочешь расправы? – спросил я.