Я спас СССР! том 2

Все. Из машины теперь не выгонишь. Я смотрю грозно на Светлану, молчу. Понимает все с полуслова, опять меняет стратегию.

– Может, тогда в воскресенье? На обед? – не оставляет попытки эта настырная дочь своей настырной матери.

– Нет, прости, Светик, но нам же в понедельник уже выезжать на юг, собраться надо, то, се… Так что в этот раз точно никак не получится.

– А после юга?

Так. Кажется, меня измором решили взять. Доконать, так сказать, морально. И я уже начинаю тихо сатанеть от чужой бесцеремонности. Демонстративно смотрю на часы.

– Светлана Петровна! Ты знаешь, что будет через час, а завтра? А что будет через неделю? А что с нами со всеми случится через месяц?

– Леш, ты просто пообещай, что придешь к нам в гости, и все.

– Ну, как я могу давать тебе такие опрометчивые обещания? Как?! Все, извини, но мне нужно бежать, меня уже заждались.

– Кто?

А-А-А….!

– Свет, …вообще-то тебя мои личные дела не касаются. Но в первый и последний раз я отвечу. В виде исключения. Меня ждет друг, с которым мы должны сдать нашу вторую машину в ремонт. Чтобы в понедельник рано утром спокойно поехать на ней на юг.

– Так вы едете сразу на двух машинах? А сколько человек вас едет, и где остановитесь?

Я тяжело вздыхаю и выбираюсь из машины. С этими дамами Фурцевыми нужно иметь железные нервы. Пора свести наше общение к минимуму. Обхожу Волгу и открываю пассажирскую дверь, вежливо подаю Светлане руку.

– Леш, ну мы же друзья…

– Друзья. Но я не обсуждаю с друзьями проблемы других своих друзей. Понимаешь? Все, прости Свет, мне правда, нужно бежать, я уже опаздываю!

Посылаю ей на ходу воздушный поцелуй и срываюсь на быстрый шаг, оставляя за спиной недовольную девушку. До сентября времени еще навалом, а там будем действовать по обстоятельствам.

* * *

Посылаю ей на ходу воздушный поцелуй и срываюсь на быстрый шаг, оставляя за спиной недовольную девушку. До сентября времени еще навалом, а там будем действовать по обстоятельствам. Взбегаю по лестнице центрального входа, толкаю перед собой тяжелую дверь. Кажется, оторвался…

– А ну-ка стой!

Я с обреченным вздохом торможу. Оборачиваюсь. Ко мне идет, прихрамывая, секретарь парткома Универа – Солодовников. Массивный, пожилой мужик с орденскими планками на пиджаке. Фронтовик.

– Михаил Васильевич, здравствуйте – обреченно приветствую я его.

– Что за ерунда, Русин?! Почему тебя с собаками разыскивать нужно? А ну, пошли за мной.

Секретарь парткома резко разворачивается, хромает к лифтам. Я вздыхаю, иду следом. Вот не нужно было приезжать в общагу. Явно не мой день.

Молча, поднимаемся на 9-й административный этаж. Здесь, как и в первый мой визит, царит покой и порядок, в приемной ректора – пусто.

– Иван Георгиевич, поймал – Солодовников заходит в кабинет, жмет руку «шарпею» Петровскому. Тот поднимает очки на лоб, хмуро разглядывает меня. Оторвали занятого человека – вон как в документах закопался.

– Садись Русин – мне кивают на кресло рядом с рабочим столом – Михаил Васильевич, ты тоже.

– Плохо начинаешь, Алексей – ректор копается в бумагах, достает белую папку с гербом СССР – В партию еще не вступил, а из ЦК уже дисциплинарную комиссию по тебе требуют собрать.

Папка перекочевывает в руки Солодовникова, он там что-то разглядывает. Потом отдает мне. Внутри вырезка из английской газеты «Evening Standard», в центре которой заверстано мое улыбающееся лицо. К интервью скрепкой заботливо прикреплен перевод на русский. Кроме того, в папке лежит официальная «телега» из отдела идеологии ЦК с требованием разобраться и покарать ослушника. То есть меня. Низзя без согласования со старшими товарищами давать интервью буржуазным газетам. На «телеге» стоит виза Суслова. Вот сука! Сумел выжить при чистке ЦК и Президиума, теперь продолжает отравлять жизнь всей стране и мне конкретно.

Углубляюсь в чтение интервью, краем глаза следя за Петровским и Солодковым. Мужики хоть и хмурятся, но ожесточения на их лицах не вижу. Может, пронесет?

Материал подан Глорией вполне корректно. Рассказывает про новую поросль советских литераторов и поэтов в моем лице. Упоминает историю «Города», делает реверанс полякам, для которых эта история должна стать большим открытием. Завершает интервью большой «подвал» собственных рассуждений Стюарт о поднимающем голову фашизме в Европе, отголоски которого есть и в СССР (вспоминает «дело предателей» и Семичастного). Да… написано сильно. Но если бы не упоминание в статье экс-председателя КГБ, то дело не стоило бы и выеденного яйца. А теперь все снова закрутится. На больную точку властям надавили. Интересно, Хрущев уже в курсе? Или ему сейчас не до этого?

– Осознал? – Солодовников барабанит пальцами по столу.

– Там – Петровский указывает пальцем в потолок – требуют твоей крови. Чтобы другим неповадно было.

Мы молчим. Я рассматриваю документы, мужчины переглядываются.

– Читали «Город» в Новом мире – ректор кряхтя, расстёгивает пиджак – Молодец, сильно.

– От всех фронтовиков тебе благодарность! – секретарь парткома забирает папку из моих рук.

– А там наверху – я тоже киваю на потолок – Все требуют моей крови, или только один Суслов?

– В том-то и дело, что не все… – Петровский жестом фокусника извлекает из вороха бумаг другой лист – Михаил Васильевич, ты этого тоже еще не видел.

Я успеваю заметить на документе «шапку» Министерства культуры. Ага. Вот и Фурцева нарисовалась. Все, дело – труба. Екатерина Алексеевна, конечно, не простила мне хлопанья дверями в ее кабинете.

Солодовников, улыбаясь в усы, читает бумагу. Я терпеливо жду. Наконец, документ переходит ко мне. Вчитываюсь.

Все! Женюсь на Светке! Фурцева-старшая, умничка, на сложном бюрократическом языке объясняет всем, что, во-первых: ничего крамольного я не совершил. Советским гражданам не запрещено давать интервью зарубежным газетам. И к самому содержанию моего интервью Минкульт претензий не имеет. Во-вторых, это интервью иностранной журналистке мне рекомендовал дать член правления Союза писателей тов. Шолохов М.А. В-третьих, на момент встречи с журналисткой сам я еще не состоял ни в партии, ни в Союзе писателей. А значит, партийные и писательские нормы поведения на меня не распространяются.

Угу. Обращайтесь со всеми претензиями в комитет комсомола. Я мысленно морщусь. Там сейчас рулит обиженная на меня Оля Пылесос.

– Формально, ты кандидат в члены партии – поясняет Петровский – Так что дисциплинарную комиссию мы все-таки соберем. Но парень ты правильный, интервью нормальное, я бы даже сказал патриотическое. Поэтому…

Ректор посмотрел на парторга. Тот кивнул.

– Поэтому отпишемся. Собрались, рассмотрели, ничего не нашли. Приложим к ответу копию бумаги из Министерства культуры.

– А мне что делать? – я как-то даже опешил от той скорости, с которой «деды» меня вытащили из задницы.

– Отдыхать, набираться сил перед новым учебным годом – пожал плечами ректор – Практика в Известиях у тебя как?

– Да все вроде хорошо – промямлил я.

– У Аджубея в больнице был? – подмигнул мне Солодовников.

Знают! Интересно все или частично? И ведь не обсудишь с ними детали заговора против Хрущева. Впрочем, этого не потребовалось.

– Не пускают! – Развожу я руками.