Я - судья. Божий дар
Шрифт:
В первый рабочий день Лена решила написать в совещательной комнате решение по делу о наезде на урну со всеми обоснованиями и мотивировками и четыре часа сидела, запершись в кабинете. Днем позже ее встретил Плевакин и очень мягко, в своей неповторимой манере, заметил: «Леночка, я не жду, что вы сразу же станете рассматривать по десять-двенадцать дел за день, как иные наши стахановцы. Но одно дело — это все же маловато, как вы считаете? У нас сроки рассмотрения и так не очень соблюдаются, сами понимаете, судьи перегружены, на все рук не хватает. Если мы станем работать в режиме один день — одно дело, у нас случится коллапс всей судебной системы. Правосудие остановится по всей стране, и граждане побегут жаловаться на нас с вами в Европейский суд по правам человека». Узнав, что Лена писала решение четыре с лишним часа, Плевакин зацокал языком, покачал головой, засокрушался, что не сообразил заранее объяснить. «Вы, Леночка, в совещательной комнате пишите только резолютивную часть. А мотивированное
Лена глянула на часы. Тринадцать двадцать. Разбирательство, от которого зависят две жизни, длилось меньше полутора часов. Секундная стрелка отщелкивала круги по циферблату. Что ж, пора принять решение, пока все «разумные сроки» не вышли.
Впрочем, решение она приняла еще в зале заседаний, в тот момент, когда Калмыкова сказала, что не бьет ребенка, что все ссадины, ожоги, переломы — это все «он сам».
Это ее «он сам» — и есть самое страшное в деле. Бог с ними, с пятью тысячами материальной помощи, которые Калмыкова наверняка потратила на себя. В сущности, даже в том, что она недокармливает сына, не гуляет с ним и не покупает ему новые штанишки вместо износившихся, нет ничего смертельного. Да, новые колготки лучше старых, да, если ребенок не получает нормального питания, у него может развиться рахит, и прогулки необходимы. И мыть мальчика надо не два раза в год, на Пасху и на Рождество, а ежедневно. И спать укладывать его следует на чистое белье. Но от грязи, в конце концов, никто еще не умер. Но маленький ребенок, запертый на весь день один в квартире, может погибнуть, если мамаша, к примеру, случайно (или намеренно?) оставит открытым окно. Он просто выпадет — и все. Или захлебнется, упав в таз с замоченным бельем. Или опрокинет на себя чугунную сковородку, стоящую на плите, и раскроит череп.
Лена вспомнила Сашку, когда той было два года. Оставить ее на весь день? Да упаси бог! Ее на пять минут было страшно оставить!
Разумеется, лишение родительских прав — это крайняя мера. Своим решением Лена сделает Диму Калмыкова, мальчика, которого она даже не видела ни разу в жизни, кроме как на фотографиях в деле, круглым сиротой. Но, наверное, лучше быть живым сиротой, чем случайно выпасть из окна, которое мамаша предусмотрительно оставила открытым.
Что ж, значит, так тому и быть.
Встать, суд идет!
Грохот отодвигаемых стульев. Невнятный шепоток, Калмыкова отворачивается от подруги Судаковой, снова надевает маску великомученицы.
Лена зачитывает решение:
— В ходе судебного заседания суду были представлены факты, подтверждающие недобросовестное отношение Калмыковой Нины Ивановны к своим родительским обязанностям по воспитанию несовершеннолетнего сына, Калмыкова Дмитрия Сергеевича. В результате неисполнения гражданкой Калмыковой обязанностей по воспитанию сына Калмыкову Дмитрию был нанесен серьезный физический и психологический ущерб. Принимая во внимание, что жизнь ребенка подвергается опасности и руководствуясь статьями 69–71 Семейного кодекса Российской Федерации суд принимает решение лишить Калмыкову Нину Ивановну родительских прав и передать Калмыкова Дмитрия Сергеевича в дом ребенка. Ответчик? Вам понятно решение суда?
— Понятно мне все! Только я с таким решение не согласна! Я его жизнь опасности не подвергала и буду жаловаться! — заявила Калмыкова.
Ее подруга согласно закивала: мол, нужно жаловаться, как без этого.
— В течение десяти дней со дня принятия решения в окончательной форме оно может быть обжаловано в кассационном порядке, — сказала Лена. — По истечении этого срока можете в любое время подать иск на восстановление вас в родительских правах.
«Не будет она восстанавливаться, — подумал Дима. — Не тот человек. На ребенка ей плевать». Такая тетка, как Калмыкова, могла бы подать иск о восстановлении родительских прав только в том случае, если бы, например, неожиданно выяснилось, что папаша Калмыков оставил сыну приличное наследство. Но, судя по имеющейся у них информации о смерти Калмыкова-старшего, рассчитывать на это не приходится. Так что Димочка проведет ближайшие два года в доме малютки, а потом его переведут в детский дом. Если, конечно, ему не повезет и какие-нибудь добрые люди не усыновят его раньше.
Я посигналила грязному «волгарю», который еле-еле тащился впереди меня. Перед ним было пусто, но он никак не хотел наддать. А может, не мог — старый он был и выл надрывно, как самолет-бомбардировщик времен войны. Во всяком случае, в кино они воют именно так. При этом рухлядь никак не желала покидать крайний левый ряд. И дорогу уступать тоже не желала. Я снова посигналила. Я спешила домой. Домой, домой, смыть с себя этот день, перестать думать про Калмыкову, выбросить ее из головы хоть ненадолго… Хорошо, наверное, что я никогда не видела и не увижу маленького мальчика, которого сегодня оставила сиротой. Так, наверное, легче.
Только все равно тяжело. Как же все-таки несправедливо устроена жизнь! Вот есть Джонсоны, которые безумно хотят ребенка, но никак не могут его завести. А есть Калмыкова, которой ребенок только мешает жить. При этом она его запросто рожает. Ребенок Калмыковой — сирота при живой матери и никому на свете не нужен. Ребенка Джонсонов рвут на части биологические родители и суррогатная мать. Где справедливость? Где логика? Почему мудрый Господь Бог не устроит как-нибудь так, чтобы всем было хорошо? Например, пусть бы Людмила забрала себе Лысика-Люиса. А Джонсоны — Димочку Калмыкова. И всем было бы счастье. Но нет, так не бывает. Нечего и мечтать. Хватит. Хватит-хватит, довольно, прекрати! Ты приняла решение, дело закрыто. В конце концов, никто не умер, все живы и относительно здоровы, Калмыкова может подать кассацию, и если она этого не сделает — не моя печаль. Но почему же тогда грустно мне?Я снова посигналила «волгарю». Реакция — нулевая.
Надо сегодня непременно позаниматься с Сашкой английским. С английским у нее в очередной раз нарисовались проблемы, завтра четвертная контрольная, а дочка не готова. Сама Сашка подготовиться к контрольной не сможет. Во-первых, потому что не сможет, и все тут. Во-вторых — потому что Сенька снова живет у нас, и сейчас, вместо того чтобы сидеть над учебниками, Сашка его развлекает и заваривает ему чай с малиной.
Да-да, уважаемые господа судебные заседатели, вы не ослышались, сестра снова подкинула нам сына. У Натки личная жизнь бьет ключом, и вместо того чтобы ехать с работы домой и заниматься ребенком, она едет со своим Лешиком куда-нибудь в ресторацию или на дачу выяснять отношения. Лешик — Наткин последний кавалер, главред издания, в котором сестра работает верстальщицей. Не первой молодости, с брюшком, на носу у него бородавка, в паспорте — два штампа о разводе и три — о браке, детей суммарно четверо. Зато Лешик небедный и талантный, недавно подарил Натке машину. К тому же он умен, образован, знает массу интересных людей и написал то ли две, то ли три книжки про политиков. Натка искренне считает его гениальным и готова за эту гениальность простить бородавку на носу и четверых детей. Впрочем, галантность Лешика, наверное, тоже играет не последнюю роль. И почему на сестру вечно западают немолодые толстые мужики с большим количеством детей? То Борюся был, теперь вот этот нетленный гений…
Когда Лешик только начал обхаживать сестру, все было прелестно. Подарки-поездки-поцелуи, короче — полный шоколад. Сенька, правда, в основном жил у нас, потому что ну не устраивать же романтику при ребенке?
Теперь Натка с Лешиком вот уже третий месяц нещадно собачатся. И Сенька снова обретается у нас. Ну не ссориться же при ребенке…
Скандал вышел потому, что Лешик, видите ли, по-прежнему не только существует на одной территории с женой, но еще и спит с ней. Хотя клялся Натке в любви и божился, что отношения с супругой у него чисто формальные. Раз в две недели Натка расстается со своим гением навсегда, несколько дней пребывает в депрессии, затем следуют примирение и всплеск страсти, после чего они снова расходятся, побив предварительно некоторое количество посуды. Через неделю Лешик приезжает мириться, покупает очередной сервиз — и все по новой.
В начале недели сестра опять привезла нам Сеньку, сказала, что на сей раз все серьезно и ей нужно несколько дней, чтобы расставить точки над i. Она-де окончательно вознамерилась расстаться с Лешиком.
Я почти поверила, хотя все равно не очень поняла, почему, чтобы расстаться с любовником, требуется несколько дней. Впрочем, Натке начхать, поняла я ее или нет.
На второй день Сенька затемпературил. Наверное, подхватил простуду в саду. Я принялась названивать Натке. Автоматическая женщина в трубке сообщила, что абонент недоступен, и предложила оставить сообщение. Вечером от Натки пришла эсэмэска: «Я жива, говорить не могу, перезвоню, твоя ехидна». Что да — то да. Ехидна и есть.
Сеньку я, разумеется, оставила дома (куда больному ребенку в сад?). Полдня он смотрел телик, потом из школы пришла Сашка, померила ему температуру, накормила его обедом, дала лекарство. Вчера, когда я приехала с работы, он плакал и хотел к маме. Кое-как удалось отвлечь его книжкой про Мумми-троллей. Я читала племяннику, пока он не заснул — несчастный и зареванный, прижимая к щеке кролика, которого Натка купила ему на день рождения. Сашка, пока я читала, сидела на кухне со своей алгеброй. Потому что делать алгебру и при этом слушать про Мумми-троллей — невозможно.
Когда дети заснули, я ушла с телефоном на кухню, поплотнее закрыла дверь, вызвонила-таки Натку и устроила ей жуткий разнос. «Ты с ума сошла? Совсем рехнулась? Ребенок заболел, он скучает! Может, стоит временно забить на Лешика, его жену, детей, бородавку на носу и заняться Сенькой, хотя бы немного?» Натка пообещала забрать сына завтра вечером. Сегодня то есть.
Она сказала, что приедет часам к девяти. Я думала попасть домой пораньше, накормить Сеньку, позаниматься с Сашкой английским. Мне даже удалось в человеческое время выйти с работы, но тут позвонили с сервиса и сказали, что можно забрать машину. И я поехала ее забирать, потому что другое время на неделе не факт, что выкрою. А без машины все же тяжело.