?Я тебе не секретарша

Потому что я скучаю, действительно скучаю. И откровенно не пойму, почему не замечал ее раньше. Может не судьба, может нарочно избегал, боясь глубоко в душе с подобными девушками связываться. Вы знаете, мы творческие люди, бываем ранимыми. В те годы я был никем, боялся остаться в неизвестности. Это сейчас на любую отрицательную критику могу лишь плечами пожать, но в те года все было иначе.

Любое хаяние твоего труда — хочешь все бросить. Ведь писательское искусство это вершина, которую не всем дано достигнуть. Потому и Маринка Стерлядь — неприступная гора. Таких девушек сознательно избегаешь. Они успешны, красивы, да любой парень в здравом уме к ногам печенку выдерет, не то, что сердце. Мне нужно было попроще, без обязательств. И я так жил, пока она сама не заставила на себя обернуться.

— Вот вангую, без твоего редактора не обошлось тут. Заметил, как точно тебя определили на завод? Венька-то твой тебя туда пристроил, — фыркал Гришка, запивая горькую, морщась.

— Ерунду говоришь, он мне просто объявление о вакансии подсунул, — пожимаю плечами. Дружок мой цыкает только, головой качая на меня будто на блаженного смотря.

— Ой, наивный ты верблюд Кирюха. Талантище большой, да только во всем остальном догоняешь позже всех. Прямо как в школе. Все кросс бегут, а ты на старте в облака смотришь, о вечном думаешь. — Гогочет лось, похлопывая меня по спине. Тьфу, шутник. Нашел, какую древность вспомнить.

Еще не знал же: слова-то Гришкины правдой окажутся. Потому что ни в понедельник, ни во вторник мы с Маринкой не увиделись. Оказалось она больничный взяла, а меня наказала не трогать никому. Захочу уволиться — не препятствовать. О чем Махмудовна губы поджав, сообщила, косясь неприязненно исподлобья.

— Не знаю, какие между вами произошли проблемы, но будь добр не создавай еще больших! — сказала, как отрезала. Девчонки только недовольно косились на меня, даже вчерашние экономистки, жалующиеся на перекуре на Марьяновну злобно зыркали, да губы поджимали.

— Мудак ты Кирилл, — бросила Алла как-то. И хоть бы одна причину назвала! Будто я понимать должен, что у них в головах творится!

— Не понимаешь, ты Ливанский, женской тонкой натуры, — вздохнула Кристина, сигаретку раскуривая, пока я в сотый раз набирал номер Марьяновны в четверг. Бесполезно. Абонент не абонент, никаких ответов, никаких приветов. Выключила сотовый, а мне тут мучайся.

— Чего мне понять надо, блин? — раздраженно спрашиваю, убирая смартфон в карман брюк, щуря глаза от солнца, вглядываясь в лицо секретарши. Но Крис предпочла только плечами пожать, стряхивая пепел.

— Все равно ведь не поймешь, — улыбнулась. Вот спасибо, пояснила блин!

К концу все же решаюсь на еще один звонок, однако безуспешно. Теперь-то еще больше нервничать начал. Решил все же съездить к ней, но и там меня обломили. Вахтерша, суровая бабуля, явно еще в КГБ жалобы писавшая, послала лесом, заявив, что уехала Марьяновна далеко.

— А ты не шастай тут, голубчик, — фыркнула, указывая мне на дверь подъезда элитной многоэтажки. — Ходют тут всякие, вдруг маньяк!

— Да я парень ее, бойфренд, — возмутился, выходя на улицу. В ответ мне донеслось в спину прежде, чем перед носом дверь закрыли:

— Был бы френд, дивчина в слезах из дома бы не бежала!

Да что ж такое-то. Сговорились или как? Будто весь женский пол меня врагом номер один объявил, хотя вроде бы меня бросили, чувства мои с гордостью в луже искупав, нет? Ладно-о-о, придется спросить у самой знающей в мире женщины, которая точно не скажет обо мне плохого слова.

Мама, настало твое время.

— Ой, ну и олень ты у меня, Кирюшка. Весь в отца, дурной такой же. Пока до вас дойдет, девушка дважды поседеть успеет, — заявила мне спустя полтора часа эта святая женщина. Карма или что? Почему собственная мама упрекает на кухне в уютной двушке, которую они с отцом купили, переехав в Москву за мной из Краснокаменска? Ничего не понимаю. Или я дурак, или лыжи не едут. Потому решаюсь уже поинтересоваться, на каком момента повести собственной жизни так споткнулся, что всем бабам разом насолить успел.

— Неужели искренне веришь, что стала бы женщина с тобой спать, чувств никаких к тебе не имея. Чисто из мести? — неверяще спросила, глядя на меня как на дурака. Вот хорошо папа в гараже пропадает, сейчас его шуточек в тему «мой сын — гуманитарий», не хватает. Плечами пожал, опуская глаза в чашку с чаем, бормоча.

— Откуда знаю, некоторые вон не знакомясь, могут в кровать прыгнуть.

Вот это подзатыльник. Белый свет в конце тоннеля увидал, созвездие Большой да Малой медведиц. Шиплю, хватаясь за побитое место, а мама мне и говорит:

— Лосяра здоровый вырос, книжки писать научился, а ума так и не набрался! Точно весь в папашу своего дурного, тот вон никогда намеков не понимает. О, Боже, за какие грехи два таких жирафа мне на голову свалились? Неужто не ясно, девочка бедная гордость спасала, чтоб ты второй раз по ней не прошелся!

Разошлась-то, сразу нельзя вот это было сказать без рукоприкладства?

— Ты понял меня? — недовольно спросила, глаза щуря. На нее гляжу, маленькую, боевую, понимаю. Каждый мужик таки ищет подобие матери или старательно его избегает. Вот гляжу на Светлану Константиновну, мамулю свою, Стерлядь вижу годков через «надцать», аж перекрестится охота. Не прям один в один, но тоже учить горазда. Ох, папа, почему ты не сказал, что женщины это сложно. Я был наивный, искренне верил, будто начал их немного понимать.

Неа, нифига.

— Да, мам, — отвечаю, и тут осеняет меня мысль великая. Прилетело, как говорится. Ведь если все так есть, получается, Маринка наврала? Пыталась обелиться, значит, все эти годы меня одного любила, бегала за мной, Шекспира ради этого выучила. Точно знаю, она цитировала… в горизонтали, в общем. На душе в секунду посветлело, хорошо так стало, прямо загорелся идеей. Ничего-ничего, Стерлядь, раз уж побегала ты, придется мне тоже нечто эдакое выдать. Только чтоб не на несколько лет, оттого как можно быстрее найти нужно тигрицу мою, раны мифические зализывающую. Все ей сам объясню, что-что, а в уши воду лить я умею гораздо лучше, чем уравнения для восьмиклашек считать.

Осталось лишь найти ее.

— Мама, мне бежать нужно!

В коридор под взглядом пристальным бросаюсь, натягивая кроссовки. Если Гришка прав и Самойлов приложил лапу свою к моему последующему трудоустройству, то должен знать, где моя Марьяновна сейчас обитает. А нет, так найду. Никуда не денется, на работу придется вернуться. Надо будет, палатку у подъезда поставлю, бабку противную терроризируя своей рожей счастливой. Ведь нет для мужика ничего приятнее, чем узнать, что холят да лелеят его многие годы. Прямо мысля поперла невовремя творческая, но некогда. Нужно из Веньки информацию выпытать.

Короче, ребят. Опуская беседу с Венькой, где я узнал много интересного о начале своего писательского пути, несколько бутылок коньяка, скупка в интернет-магазине нужного костюма да пару часов поисков родительского дома Марины — все шло гладко. До того момента, пока на каменную стену забора семьи Стерлядь не забрался. Сижу такой, одетый по шекспировской моде, в рубашке, дублете и «джеркине» — верхней мужской одежды наподобие французского пурпуэна. Задницу узкие штаны-чулки обтягивают, которую жмут ВЕЗДЕ! От трех бешеных псов с охранниками отбиваюсь баретом с пером страусиным. Глядя на меня разве что доберманы не хохочат, но когда в свете фонарей примечаю знакомую фигурку, горланить начинаю громче, чем ранее под ворота просил впустить в обитель семьи Стерлядь.