Я тебя никогда
Шрифт:
— Зря вы ему всё не объяснили сами, — тихо сказала я.
— Понимаю… Он был не очень-то вежлив, да?
— Не очень…
— Приношу тебе извинения за него. Но в школу придётся ходить одну вам. Потому что другой тут нет, да и возить в разные двух человек нецелесообразно. Вас будет возить мой водитель. Обоих. Кстати, там форма обязательна… Так что мерки снимите с Тамарой завтра, и она закажет пошив формы на тебя.
— Хорошо, — покорно кивнул я. Раз я не могу ничего изменить сейчас, придётся кивать и соглашаться. И как-то пережить этот год. Не бесконечный же он… — Как скажете…
—
— Ром, ужин, — заглянула в комнату и его жена Тамара. — Всё стынет уж… Поговорите, может, позже?
— Да-да… — ответил ей Роман Петрович. — Мы уже идём ужинать оба, да? А Матвей вернулся? Куда-то его понесло опять сегодня.
— Нет, не было… — ответила Тамара. — Он… Трубку не берёт. Что-то у вас случилось в офисе сегодня?
— Давай не сейчас, — нахмурился Роман Петрович. — Все ужинать сначала. Матвея не ждём, приедет — сам поест. Опять нарисуется ближе к рассвету, ну что за ребёнок такой…
Практически в полной тишине мы поужинали. Тамара нервничала из-за сына, не вернувшегося домой после разговора с отцом, очевидно. Всё у неё падало из рук, она даже умудрилась тарелку разбить. Я помогала ей собирать осколки…
Роман Петрович ни одним мускулом не выдал беспокойства за сына, но атмосфера в доме заметно накалилась. Родители Матвея то и дело поглядывали в окна, но время шло, а парень всё не возвращался. И трубку не брал ни от отца, ни от матери. Разве можно так, хоть бы о них подумал — переживают же за него!
Наступил поздний вечер, и я ушла в свою комнату — готовиться ко сну.
Судя по тишине в доме, Матвей так и не вернулся домой этой ночью…
8
Весь следующий день Роман и Тамара искали сына, но тот как в воду канул.
Все очень нервничали, Роман Петрович ругался с женой, а меня снедало чувство вины.
Неужели он из-за меня решил домой не возвращаться?
Неужели я настолько ему неприятна, что он даже из дома готов уйти поэтому?
А как же слёзы его матери? Они что — перестали его волновать?
А на то, что отец сам не сво й, бросил работу на сегодня, чтобы посвятить себя поискам пропавшего сына — тоже всё равно?
Какой же мерзкий и неблагодарный мальчишка!
Я бы никогда так не поступила с родными.
У него они хотя бы есть, а Матвей вот так с ними…
Он жесток даже к собственным родителям! А что же тогда он будет вытворять со мной? Страшно даже подумать…
Лучше в самом деле научиться сливаться со стеной, превращаться в мышку и сидеть ниже травы и ниже воды, иначе мне несдобровать — он обязательно раз за разом будет перекидывать свой гнев на меня.
Но только как это сделать, если мы стали с ним поневоле сводными братом и сестрой, вынуждены жить целый год в одном доме, да ещё и ходить в один класс?
Это страшнее всего. От одной мысли о том, что я пойду в его класс, руки холодели.
Не потому даже, что там я никого не знаю, и это совершенно новое для меня место, а потому что это и совсем другие люди, к которым я не привыкла, с которыми не умею общаться. Золотые дети богатых родителей: политиков, бизнесменов, звёзд…
Мне
там не найдётся места. Вряд ли когда-то они примут меня и посчитают своей — по мне видно, что я другая, и училась всю свою жизнь в самой обыкновенной муниципальной школе. Дорогих украшений и косметики у меня нет и не было, я на фоне дочек состоятельных пап буду выглядеть точно белой вороной.И для Матвея этот класс — привычный и родной, там он будет себя чувствовать как у себя дома и будет на коне. А за меня никто не заступится…
Это-то и пугало больше всего.
Что я могу одна против толпы избалованных мажоров, которые наверняка настолько привыкли быть эгоистами, что уже даже позабыли как быть просто людьми?
Ничего. Только сесть и поплакать в ответ на их оскорбления.
Ох, как же мне было страшно думать об этом первом сентября, которое, между прочим было вовсе не за горами!
Но что же поделать я могла?
Изменить ничего уже невозможно.
Мне придётся пойти в этот класс элитной школы для мажоров и выдержать этот год.
И молиться о маме, чтобы она помогла мне всё это перенести…
Несмотря на суматоху, связанную с побегом из дома Матвея, Тамара всё же сняла с меня мерки и заказала мне пошив формы по просьбе Романа Петровича. Если мы будем откладывать этот вопрос, то мне в школу идти будет просто не в чем, а там с ношением формы всё очень строго.
Тамара ходила весь день грустная и опять роняла посуду, снова что-то, кажется, разбила. Но я не вмешивалась. Сидела безвылазно в своей спальне кроме тех моментов, когда меня звали снять мерки или поесть…
Уже ближе к ночи в доме послышался шум — послышался шорох шин, хлопок дверями и голоса Романа Петровича, Тамары и…Матвея.
Я тихонько пробралась по коридору второго этажа и стала прислушиваться с лестницы.
— Встречай своего сына, Тамара! Он только что из обезьянника!
— Откуда?!
— А это тюрьма, куда всех сажают до определения меры пресечения. Да, Матвей? Если бы ему не понадобилось, чтобы папа его оттуда вызволил, он бы даже не позвонил!
— А за что он там оказался? — спросила расстроенная мать.
— А вот у него и узнай. Давай, рассказывай, сын. Что вы делали вчера вечером с друзьями и за что тебя забрала полиция?
9
— Пап, ну хватит уже, — недовольно отозвался парень. — Я всё понял. Больше не повторится. Порешали же вроде с тобой всё в машине?
— Порешали… А мы с матерью твоей что пережили ты спросить не хочешь?!
— Па-а… Я устал. В душ хочу, и жрать…
— Нет, ну вы поглядите на него! — продолжл кипятится Роман Петрович. — Я тебя не отпускал ещё. Ты чего к старшим спиной поворачиваешься, когда с тобой разговаривают?
— А ты меня воспитывать взялся, да? — Матвей остановился у лестницы и резко обернулся на отца. У парня был такой взгляд — жёсткий, холодный, уничтожающий — что даже его родной отец вынужден был сбавить тон и сделать шаг назад. — Поздно немного. Надо было этим заниматься тогда, когда я был маленьким ребёнком, был восприимчив к твоим воспитательным урокам и нуждался в отце, который вместо того, чтобы семьёй заниматься проводил дни в офисе.