Я тебя уничтожу
Шрифт:
— Это доберман Камаева?
— Джой! — зовёт третий голос.
Пёс оборачивается и бешено рычит.
— Он вспорол ему глотку?
— Алина Юрьевна, пройдемте, пожалуйста.
— Мне нужно забрать мою собаку, — максимально напрягаю связки, чтобы меня услышали.
— Это бойцовская собака, которая почувствовала вкус человеческой крови. Это больше не ваш пёс. Его придётся усыпить.
У меня начинает колотиться сердце, как бешеное, и я в отрицании и гневе поворачиваюсь к мужчинам.
— Что?! Нет!
Слышу за спиной
19
Я очнулась в больнице. В палате сидел отец, который словно постарел лет на десять и как будто тоже решивший стать Таргариеном — седины слишком заметно прибавилось.
— Папочка, — позвала его, но голоса по-прежнему не было и вместо него раздался страшный шёпот.
Отец меня услышал и тут же взял мои ладони в свои руки.
— Господи, спасибо, — выдохнул он с облегчением, поцеловав мои руки. Я с удивлением поняла, что он плачет.
— Пап, ты чего?
— Не говори, не напрягай горло, доченька. Тебе нужно отдыхать и нельзя нервничать. Тебя не было с нами три самых долгих дня в моей жизни. Давай лучше я расскажу тебе, что ты пропустила.
Три дня? У меня было ощущение, что прошло не больше минуты. Но раз сознанию нужно было отдохнуть, то так тому и быть.
— Тебя осматривали врачи. Я знаю, что самого страшного не произошло, но боюсь даже предположить, чего ты натерпелась.
Качаю головой. И не надо предполагать. Я сама помнила отрывками. Человеческий мозг — удивительная штука. Самое страшное он сразу запрятал в самые темные места в глуби сознания.
— Мне жаль твою собаку.
— Как Джой вообще оказался там?
— Соседи позвонили хозяину квартиры, потому что он выл и громил её изнутри. Хозяин приехал, открыл дверь и пёс свалил его с ног и умчался. Я оплачу ремонт мебели и двери, ни о чём не волнуйся.
Чёрт, как коленкой под сердце. Это мой мозг тоже от меня спрятал, но вот оно резко вернулось. Как он ворвался, чтобы спасти меня. И как его не стало.
— Я похоронил его сам. Охранники Камаева разрешили. Этот парень, Евгений, что был там в тот вечер, он очень хороший человек.
— Он жив?
В моём голосе теплится надежда. Я боюсь услышать отрицательный ответ.
— Он потерял много крови, но уже в строю. Каждый день здесь, в больнице, решает его дела.
Мне не нужно было уточнять кого "его". Я резко села на кровати.
— Игорь?..
Отец тяжело вздыхает и кладёт ладони мне на плечи, силой укладывая назад.
Я вижу его недовольство, ему трудно его скрыть.
— Знаешь, я всегда знал, что не одобрю твой выбор. Как я могу? Ты же моя принцесса и никто недостоин тебя. Но я никак не ожидал, что список недостойных ты решишь открывать с конца.
Много риторики и мало информации.
— Папа,
что с Игорем?Я требую ответ, впиваясь пальцами в руку отца.
— Он в реанимации. В коме.
— Нет, — выдыхаю, и к глазам тут же подступают слезы.
Отец внимательно наблюдает за мной и тяжело вздыхает.
— То, чего я боялся. Любишь его?
Не отвечаю, с досадой закусив губу. При чём здесь любовь. Это же такая глупая смерть, нельзя же…
Мысль осекается. И я лихорадочно думаю. Думаю чушь, но она мне кажется уместной. Кхал тоже погиб глупой смертью. Глупейшей, просто идиотской.
Нет, нельзя допустить повторения истории. Я уже потеряла собаку! Я больше не вынесу.
— Я должна увидеть его!
— Ты ничего не должна этому мужчине, Алина. Он старше тебя. Это неприемлемо. Ему сорок лет!
— Он сказал, что сорок девять, — брякаю недоуменно, совершенно не подумав, при ком.
— Ещё лучше, — рявкнул отец, испытывающе глянув на меня. — Доктор не разрешал тебе вставать. И пока не разрешит — никакого геройства.
Доктор разрешила мне встать лишь на седьмой день моего пребывания в больнице. Я хмуро догадывалась, что это дело рук отца или Жени.
Он приходил. А я была бесконечно рада его видеть. А ещё следователь приходил, потом психолог, и меня качали успокоительными.
От удара ногой у меня треснуло ребро — так пояснила мне врач причину задержки в лежачем положении. В понедельник рентген показал нормальный результат, и меня вынуждены были выписать, и я оказалась под дверьми палаты Камаева.
У него дежурила мать, и я чувствовала, что мне не рады. Ещё бы, сначала у них погиб внук, который по сплетням связался со мной, теперь сын в приграничном состоянии. Но я должна была увидеть его.
Сердце сжалось, когда вошла в палату. Такой неуместно огромный и роскошный для этой небольшой кровати.
— Привет, — растерянно сказала я. В фильмах часто говорят, что впавшие в кому слышат голоса своих посетителей, а прогуглить я не догадалась.
Подошла ближе, к самой кровати, присела на стул, глядя на его лицо.
— Знаешь, я всё лелеяла идею о том, что я отомщу тебе за то, что ты со мной сделал, а ты, сам того не зная, спас меня. Спас, когда подарил мне Джоя. Если бы не он, я бы не сидела в этой комнате, а если бы не я, — аккуратно касаюсь его кожи рядом с перебинтованным участком, — этого бы с тобой не случилось. Мне так жаль.
К глазам подкатывают не прошеные слёзы, хотя я давала себе слово не плакать.
— Я потеряла своего "дракона", — процитировала его же дрогнувшим голосом, — пожалуйста, вернись хотя бы ты ко мне.
Встала со стула, склонилась к его губам и нежно поцеловала. В этот момент что-то в палате запищало.
20
— И ты пришла усыпить своего Дрого? На этом моменте должна всплыть подушка, — пытаюсь шутить, но понимаю, что язык, который прирос к небу, едва исполняет свое предназначение — говорить.