Я, ты и любовь

Я люблю тебя. Я говорю это вслух?

Кто-то пытается разжать мне кулак — я что-то сжимаю в здоровой руке. Надо мной взошло круглое лицо человека средних лет, который произносил неслышные слова, двигая губами. Глаза закрылись, накрыв меня темнотой, как одеялом, затем свет вернулся — веки поднялись. Я втянула воздух и сделала выдох. И снова. И снова. Я бездумно гадала, почему я по-прежнему дышу. Кайла нет. Зачем теперь дышать?

На рот и нос мне кладут что-то холодное, твердое и чистое, и я снова вдыхаю.

Я поглядела на свой сжатый кулак. Что я держу? Я не знала.

Я заставила пальцы расслабиться, и на ладони показался серебристый ободок со сверкающим бриллиантом. Я попыталась надеть его на левую руку, где ему место. Я скажу Кайлу, когда выйду из больницы: «Я люблю тебя и выйду за тебя замуж». Но сперва я должна надеть кольцо. Толстая рука с пальцами, поросшими черными волосами, взяла кольцо с моей ладони и надела на безымянный палец правой руки. Не той руки. Что-то красное замарало серебристый металл, и я потерла руку о колено, о мокрое платье, оттирая красноту.

Доброе лицо, глубоко посаженные бледно-голубые глаза, над мясистыми щеками. Губы двигаются, но я не слышу звуков. Подает мне что-то. Телефон. Мой телефон? Я нажала круглую кнопку с прямоугольником. Там есть Кайл, такой красивый, и мы целуемся. Мой телефон.

Я в замешательстве перевела взгляд с телефона на этого человека. Кажется, человек чего-то от меня хочет. Он показал на телефон и что-то сказал.

Из ушей словно выдернули пробки.

— Мисс, вы можете кому-нибудь позвонить? — Его голос был низким и гортанным.

Я смотрела на него. Звонить? Кому я должна звонить? Зачем?

— Вы меня слышите?

— Д-да. Слышу. — Мой голос звучит слабо, медленно.

— Как вас зовут, милая?

— Меня зовут?

Я снова уставилась на него. У него прыщ на лбу, красный, воспаленный. Надо бы выдавить.

— Нелл. Нелл Хоторн.

— Нелл, вы можете позвонить родителям?

О, он хочет, чтобы я позвонила родителям.

— Зачем?

Лицо надо мной сморщилось, глаза медленно закрылись и открылись, словно он собирался с духом.

— Произошел несчастный случай, помните? Вы пострадали.

Я опустила глаза на руку, которая болела, но как-то отдаленно, и вновь подняла взгляд.

— Несчастный случай? — В голове все кружилось, свиваясь в вихри, туманные и путаные. — Где Кайл? Мне надо сказать ему, что я его люблю… И выйду за него замуж.

И тут я все вспомнила. Рухнувшее дерево. Я, лежащая без движения, и остекленевшие глаза Кайла.

Я услышала крик и рыдания. Телефон выпал у меня из пальцев. Где-то далеко послышался голос.

На меня навалилась тьма.

Последней мыслью стало, что Кайл умер. Умер. Меня спас, а сам умер. Рыдания отдавались эхом, вытекая из разбитого сердца.

Глава 5 Жидкое средство от разбитого сердца

Два дня спустя

Подобрав последнюю прядь, я закрепила ее «невидимкой». Я едва узнавала себя в зеркале — бледную, как привидение, с почерневшими веками. Глаза, взглянувшие на меня из зеркала, казались серыми, как зимнее небо, и такими же пустыми.

— Нелл! — За спиной голос мамы, мягкий, нерешительный. Она взяла меня повыше локтя. Я не отодвинулась. — Пора, дорогая.

Я заморгала, прогоняя… нет, ничего. Я ничего не чувствовала. Слез не было. Внутри поселилась пустота. Пустота лучше, чем боль. Я кивнула, повернулась и прошла мимо матери, не обращая внимания на рванувшую руку боль, когда гипс стукнулся о дверной косяк. Папа придержал дверь, поглядывая на меня с опаской, будто я могла взорваться или рассыпаться.

В принципе возможно было и то и другое, но этого не случилось, потому что для этого надо что-нибудь чувствовать. А я ничего не ощущала. Ничего. Ничего. Ничего не чувствовать — это прекрасно.

Я спустилась с крыльца на подъездную дорожку и отключила с брелка сигнализацию папиного «Мерседеса»-универсала. Села на заднее сиденье, пристегнулась и молча ждала. Я видела, как родители переглянулись, и поймала на себе встревоженные взгляды. Папа отпер переднюю дверь, и они сели в машину. Мы отъехали в молчании.

Папины глаза встретились с моими в зеркале заднего вида.

— Хочешь, включим музыку.

Я покачала головой — горло перехватило. Папа отвел взгляд и дальше управлял машиной молча. Мама обернулась на сиденье, словно собираясь что-то мне сказать.

— Не надо, Рейчел, — сказал отец, тронув ее за руку. — Оставь ее в покое.

Я встретилась с ним взглядом, молча поблагодарив мертвыми глазами.

Пошел дождь — медленные большие капли в неподвижном теплом воздухе. Совсем не похожие на шквал, укравший у меня Кайла. Серые тяжелые тучи, низкое небо, будто прохудившийся потолок. Мокрый цемент, блестящая трава и лужи на тротуарах.

В руке я сжимала мятый сложенный листок — уцелевшую записку. Я помнила ее наизусть — столько раз перечитывала.

Прощание. Маленькая комната, где собралось слишком много людей. Я стояла рядом с гробом, не желая смотреть в него. Рядом прекрасный коллаж из фотографий Кайла, одного и со мной. Разглядывая счастливую себя и живого Кайла, я словно смотрела на снимки незнакомых людей.

Сказаны слова, произнесены пустые утешения. Руки, пожимающие мою, губы, касающиеся моей щеки. Плачущие подруги. Двоюродные сестры. Бекка, обнимающая меня. Джейсон, постоявший передо мной молча, не пытаясь обнять, предложивший свое молчание как лучшее, что он мог дать.

Затем — о боже — передо мной оказались мистер и миссис Кэллоуэй. Они были здесь с самого начала, но я их не видела. Я не могла смотреть им в глаза. И вот они стоят, взявшись за руки и переплетя пальцы, и две пары карих глаз, так похожих на глаза Кайла, видят меня насквозь, заглядывают в душу. Я скупо рассказала о случившемся. Была гроза, дерево рухнуло. Кайл спас мне жизнь.

Я не говорила о предложении, о кольце у меня на пальце не на той руке. Ничего о нашем споре и о том, что под деревом должна была лежать я.