"Я у себя одна", или Веретено Василисы

Долгое молчание чревато воплем ярости, каковой и прозвучал на весь за­падный мир. Если бы этим и ограничилось, все легко свелось бы к "выпус­канию пара". Дело, однако, приняло другой оборот. "Ополоумевшие бабы" оказались более чем способны изъясняться на "языке колонизаторов" и за неполные двадцать лет явили миру десятки вдумчивых и корректных ис­следований по вопросам различий в языке, мышлении, коммуникации муж­чин и женщин. Появились новые понятия — прежде всего понятие "гендера", отражающее социальные (а не биологические) отношения пола. Сама идея о том, что "женское" означает не "худшее, чем...", а "другое", начала пускать корни в массовом сознании именно тогда. Возможность говорить "своим голосом", "другим голосом", "на своем языке" — и о том, что важ­но для меня, кто бы что ни считал по этому поводу, — вот нерв и подроб­нейшим образом разработанный тезис сотен публицистических статей, со­циологических опросов и больших академических монографий [2] , повестей, эссе и стихотворений. В каком-то смысле все пишущие и читающие стали чем-то вроде огромной женской группы.

2

См., например, классическую философскую работу этого направления "Второй пол" Симоны де Бовуар или, для контраста, популярный обзор научных исследований Деборы Таннен "Ты меня не понимаешь".

ГДЕ ЭТО СКАЗАНО

Где это сказано,

Что мужьям полагаются двадцатипятидолларовые ленчи и приглашения на конференции и симпозиумы в Южную Африку, А женам полагается бобовый суп из жестянок и культпоходы с дошкольниками в местное пожарное депо, И где это сказано,

Что мужьям полагаются встречи с очаровательными юристками, и с прелестными преподавательницами древней истории, и с обаятельными художницами, наследницами и поэтессами, А женам полагаются встречи с прыщавым кассиром в универсаме, И где это сказано,

Что мужьям по воскресеньям полагается послеобеденный сон и футбольный матч по телевидению, А женам полагаются цветные карандаши и картинки для раскрашивания с детьми, И где это сказано,

Что мужьям полагаются восторженные похвалы, моральная поддержка и десять дней подряд горячий чай в постель при первых признаках насморка, А женам полагаются заботы по обеспечению всего этого? И если жена решит в конце концов,

Что пускай муж сам возит ботинки в починку, детей к врачу и собаку к ветеринару, а она тем временем будет изучать, допустим, нейрохирургию или трансцендентальную философию, То где это сказано,

Что она всегда должна чувствовать себя Виноватой?

Джудит Виорст, 1968

Это стихотворение было опубликовано на русском языке примерно в сере­дине 1970-х — кажется, в журнале "Америка". Тогда оно воспринималось совершенно иначе: стоя в километровой очереди, допустим, за туалетной бумагой, довольно трудно представить себе как проблему "встречи с пры­щавым кассиром в универсаме". Кто бы мог подумать, что тридцать лет спустя молодые женщины в России будут наступать на те же грабли? Кстати, с более поздними работами Джудит Виорст (которая начинала с коло­нок в женских журналах, а потом в далеко не юном возрасте и вправду стала психоаналитиком, а после вновь вернулась в литературу и продолжа­ет писать на границе жанров) мы еще встретимся.

Конечно, женское движение было в гораздо большей степени политичес­ким и экономическим, чем... как бы это выразиться... "душевным". Неуди­вительно, что психология, социология и конъюнктурный политический расчет быстро перепутались; те высказывания и формы поведения, для ко­торых вчера нужно было обладать немалой решительностью или хотя бы наплевательским отношением к общественному мнению, очень быстро ста­ли его воплощением. Нормой то есть. И тоже уже не вчера. Вот голос из восьмидесятых: "Лет двадцать назад молодые люди водили своих девушек не в театр или ресторан, а на антивоенные манифестации. Теперь они на­шептывают им на ухо, что будут помогать им по дому, а вместо чайных роз на длинных стеблях посылают в подарок подписку на газетку "Слезайте с нашей шеи"" [3] .

3

Сьюзен Конант. Пес, который говорил правду. (Это "собачий" детектив, действие которого происходит в Гарварде).

Дело это — для западной культуры — прошлое, "women's studies" там свое сказали и успели даже несколько надоесть. "Эти женские симпозиумы, на которых собирались одни женщины, говорили только о женщинах, читали от лица женщин тексты, написанные женщинами..." — звучит устало, без малейшего интереса, а то и ядовито. Они — эти симпозиумы, конференции, да и женские группы — просто-напросто сделали свою работу. И это тоже часть современной западной реальности, которая уже — путем естествен­ного эксперимента — узнала, что ни громы и молнии на головы мужчин-угнетателей, ни самостоятельное ведение дел, ни наличие престижной профессии, ни социальная успешность — не гарантия счастья. Что, разуме­ется, не означает его наличия в традиционной модели семьи и брака, ра­створения в детях и внуках. А означает, видимо, что простые и массовые рецепты — всегда иллюзия.

И поразительно, как мало мы об этом знаем. Притом знание наше основано на самых карикатурных примерах. Вроде какой-нибудь полуслучайной кон­ференции под Москвой, где американские феминистки всерьез, что называ­ется, из тяжелых орудий распекают российских женщин за пользование косметикой "в угоду угнетателям". Или вроде довольно распространенного наблюдения про то, что "этим" ни дверь открыть нельзя, ни чемодан поднес­ти. За что, разумеется, другие женщины на них очень сердиты — и так-то насчет чемодана не допросишься, а уж с этой "новой нормой"...

Заметили ли вы, что всякое движение, ставящее под сомнение привычные правила, всегда в своем авангарде густо заселено людьми энергичными, красноречивыми и... как бы это выразиться... не совсем приятными в об­ращении? А иначе и быть не может: для того чтобы поставить под вопрос устройство мира, надо быть в состоянии этому миру противостоять, а такое занятие не для "душечек". "Душечки" собирают результаты изменений че­рез 15—20 лет и даже не задумываются о том, откуда они взялись. Но это я так, к слову.

А вот — прямо по теме. К вопросу о недопустимости поднесения чемода­нов и пропускания вперед в дверях. Я не думаю, что блистательная пара Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар, например, играли в эти игры. Оба для этого были слишком умны, цивилизованны. И, что особенно важно, оба профессионально выражали свои мысли в текстах. Зачем человеку, способ­ному аргументированно спорить и рассматривать любой вопрос с разных сторон, выражать себя через гордый отказ от помощи поднести чемодан или иной столь же однозначный жест? Зачем той, которая может что-то рассказать миру словами, упрощать свое поведение до плакатной, "листо­вочной" формы?

Но вот и парадоксальный результат: про какую-нибудь дурищу из штата Айова, назидательно пыхтящую в "Шереметьево-2" со своим барахлом (в знак самодостаточности), мы знаем. Рассказывали знакомые, что-то мель­кало в прессе. В общем, что-то известно. А про Симону де Бовуар, не годя­щуюся в персонажи анекдота, — не знаем. Ее феминизм слишком умен и непрост, она бесстрашно заглядывает в такие "углы", от которых нам не по себе. Как насчет честного, до кома в горле, анализа отношений долга-люб­ви-ненависти между матерью и дочерью? Или поразительного по бесстра­шию описания женского старения — его психологии, социологии, физио­логии? Не знаем мы и того, что в современной литературе сам термин "фе­минизм" давно уже употребляется во множественном числе, поскольку возникло множество "толков" и направлений, в том числе взаимоисключа­ющих. Так что, по идее, возникает вопрос: если говорить о феминистской идее, то о какой? Ну не о чемоданах же, в самом деле! Ничего этого мы не знаем. Самое занятное, что и феминистская психотерапия, с ведущими ра­ботами и представителями которой, по идее, профессионалам следовало бы быть знакомыми, в отечественной "карте местности" отсутствует. Обесце­нивание и вытеснение — это, между нами говоря, психологические защи­ты... Интересно, почему?

Видели, правда, Машу Арбатову по телевизору... Раздражались, восхища­лись... По мне, за то, что она "растабуировала" — злым и горьким пером — тему акушерско-гинекологического надругательства, ей надо бы при жиз­ни памятник поставить, а тексты эти включить в список обязательной ли­тературы для всех "хелперов", то бишь для людей так называемых "помо­гающих профессий" — психологов, врачей, социальных работников и так далее. Вот — о практике отечественного родовспоможения:

"Все это напоминало космический корабль, жестоко запущенный с женщинами, не имеющими возможности позвать на помощь и не обученными оказать ее себе сами. Энергетика боли все боль­ше и больше закручиваясь в воронку, толкала этот корабль впе­ред к катастрофе. [...] Все это произошло со мной семнадцать лет тому назад только по той причине, что я — женщина. И пока бу­дут живы люди, не считающие это темой для обсуждения, это бу­дет ежедневно происходить с другими женщинами, потому что быть женщиной в этом мире не почетно даже в тот момент, когда ты делаешь то единственное, на что не способен мужчина".

Это — из рассказа "Меня зовут женщина", финал. Преодолеваю острое ис­кушение процитировать больше и с деталями, от которых и при чтении-то "плохеет" — несмотря на то, что в жизни большинство из нас как-то эти "детали" пережили. Мы и об этом поговорим, но немного позже.

Так вот, сия решительная дама как-то сказала в интервью, что, если вы сами зарабатываете на жизнь, сами принимаете важные жизненные решения и делаете свою работу не хуже, чем делал бы ее мужчина, то вы — фемини­стка. Ой-ой, а тогда это мы все, что ли? Только никому не говорите, а то мо­гут не так понять. Поскольку скорее всего мы зарабатываем — сами! — под руководством начальника-мужчины. Поскольку ежу понятно, что для равной социальной оценки работа должна быть сделана не просто "не хуже", а намного лучше. И даже самые отважные из нас так часто "пугают­ся силы, которую несут" и из последних сил избегают "той боли, которую причиняет знание о себе, о других и о мире"...