Я убил Степана Бандеру
Шрифт:
– Вы не правы, коллега, – остановил его толстяк из «Бильда», раскуривая трубку. – Дело в том…
Но мадам Оклер перехватила инициативу:
– Этот Сташинский просто позёр! Он ведёт себя как провинциальный актёр на сцене, не заметили?.. Да и вообще, он производит впечатление человека слабохарактерного, бесхребетного. Так, ни рыба ни мясо… – Доминик не выпускала изо рта сигаретку.
«Это наверняка их французские, „Голуаз”, кажется, – думал немецкий журналист, глядя на женщину. – До чего же вонючие… А вот выглядит мадам довольно сексуально…»
– Я бы на месте судьи не позволяла Сташинскому всё время уповать на какие-то смягчающие обстоятельства, – не унималась мадам Оклер. – Ведь
– Правы, мадам, если вы являетесь представителем Коминтерна, – улыбнулся англичанин.
Возможной перепалки не допустил немецкий журналист, который до того оценивал сексуальные качества француженки:
– Господа, перерыв уже закончился. Пора в зал…
Внутренняя тюрьма. 9 октября
Вечером, после судебного заседания, доктор Зайдель, сидя напротив своего подзащитного, подводил предварительные итоги и вносил коррективы.
– В целом, я считаю, всё идёт нормально, без сюрпризов. Вам следует точно следовать избранной нами линии защиты и педалировать внимание на некоторых ключевых моментах. Вы меня слушаете?
– Да, конечно.
– Первое: вы – жертва режима, превратившего молодого человека, будущего учителя, в орудие убийства. Именно орудие, запомните, слепое орудие, инструмент для осуществления преступных замыслов государственной машины. Далее: вы подчинялись приказу, вы не могли ему не подчиниться. В Нюрнберге в своё время этот аргумент генералам не помог, но немцы всё равно почитают такие понятия, как дисциплина, солдатский долг и прочая чепуха. Вы меня понимаете? Но тут вы можете рассчитывать не на сентиментальное сочувствие, а хотя бы на понимание. Третье: ужасы жизни в СССР, насильственное превращение человека в покорного раба. Вы, помнится, в разговорах с Инге сравнивали КГБ с гестапо…
– Я такого не говорил. Вы меня неправильно поняли. Это Инге как-то сгоряча ляпнула, что эти организации – близнецы – братья.
– Не важно, кто из вас сказал. Главное – развить эту тему. У немцев своё отношение к гестапо. Оно вам на руку. Только придумайте какие-нибудь душещипательные детали – о микрофонах в квартире, о перлюстрации писем, узаконенной системе доносительства и прочее. Договорились?
– Но микрофоны действительно были! – дёрнулся Сташинский. – Что тут придумывать?
– Ну и чудесно. Развивайте эту тему дальше. Добавьте, что вас повсюду сопровождали сотрудники КГБ, следили за вами, в том числе в момент вашего бегства. Но главное: всё время напирайте на то, что искренне раскаиваетесь в совершённых проступках (не употребляйте лишний раз слово «убийство»), что ваше бегство и покаяние продиктовано желанием очистить душу и предостеречь мир не заблуждаться относительно СССР…
Зайдель поднялся с неудобного стула, прошёлся взад-вперёд по комнатке, предназначенной для общения с подсудимым, и остановился перед Сташинским:
– Ещё одна деталь. Прошу вас: отвечая на вопросы, говорите неторопливо, делайте паузы, запинайтесь, подбирайте слова. Это ваша исповедь, ваше покаяние. Не барабаньте, как по писаному. Я краем уха слышал, что газетчики уже окрестили вас студентом-зубрилкой и негодным актёришкой… Но вы не обращайте на это внимания, я распорядился газет вам не давать.
– Герр Зайдель, как вы считаете, каков будет приговор? – Сташинский давно мучился, но всё никак не решался задать этот вопрос.
– Обвинение потребует пожизненного заключения. – Адвокат испытывающе взглянул на подзащитного. – Я буду настаивать на всемерном снисхождении. Президенту Ягушу
нужно будет найти золотую середину.– Что вы имеете в виду?
– Богдан, поймите, – Зайдель за месяцы общения со Сташинским уже привык, что этому парню всё приходится повторять по нескольку раз, – есть факт преступления, есть преступник, который не отрицает совершённого… проступка. Он заслуживает наказания? Безусловно! Но есть и заказчик преступления, который превратил… добропорядочного человека против его воли (заметьте, это важно!) в убийцу. Так кто заслуживает большего наказания? Именно – заказчик! Им в нашем случае выступает государство , которое ненавидят во всём мире… Курить хотите? Ах да, простите, всё забываю, вы ведь бросили. Молодец, я вам завидую.
– Как там Инге? – не обращая внимания на последние реплики адвоката, спросил Сташинский.
– О, опять забыл, простите. Она передает вам привет, Богдан. Я ею восхищаюсь, такое самообладание. Фрау – мужественная, сильная женщина. Берите с неё пример.
Кафе «Кунст-унд». 12 октября
– Фрейлейн Натали, я вам настоятельно рекомендую вот эти пирожные. – Доктор Нойвирт, представляющий в суде интересы семьи Бандеры, был сама любезность.
– Я избегаю сладкого, – тихо сказала Наталья, отодвигая блюдо.
– Вам рано ещё думать о фигуре, – улыбнулся адвокат. – Вы прекрасно выглядите.
– Спасибо, мэтр.
Нойвирт отхлебнул кофе и продолжил светскую беседу:
– Карлсруэ – замечательный город. Говорят, это самая тёплая местность в Германии. Климат просто превосходный!..
– Да, – безучастно кивнула Наталья, – я заметила.
– У нас, в Милуоки, сейчас тоже отличная погода, – вмешался в разговор господин Керстен, американский уполномоченный вдовы Бандеры Ярославы.
– Относительно вашего выступления на суде, – неприязненно покосился на своего коллегу доктор Нойвирт. – Простите, но я обязан высказать вам некоторые рекомендации. В понедельник вам следует быть в суде в чёрном. Это будет день траура – как раз три года со дня гибели вашего отца…
– Я прекрасно помню.
– Было бы неплохо напомнить об этом и участникам заседания. Расскажете вашу семейную историю, обязательно подчеркните религиозное воспитание, стеснённые условия жизни, голодные годы, болезни.
– Да-да, ваше выступление, Натали, должно быть по возможности лаконичным и… – Чарльз Керстен запнулся, подыскивая подходящее слово, – и трогательным, сердечным. О правовой стороне вопроса, международном резонансе, вызванном убийством вашего отца, позвольте позаботиться мне. Всё-таки я не только юрист, но и недавний член американского конгресса.
Нойвирт, переводя Наталье слова заокеанского коллеги на немецкий, эпитеты «трогательный и сердечный» заменил на «эмоциональный». И добавил уже от себя:
– Фрейлейн, обязательно напомните суду слова советского резидента Сергея, который, отправляя Сташинского на убийство, говорил ему, что дети Бандеры будут благодарить его за этот поступок. Не забудьте, пожалуйста.
– Конечно, – обречённо согласилась Наталья.
Внутренняя тюрьма. 13 октября
– Богдан, в понедельник у нас будет ответственный день. Вам будет предоставлено слово. Я сообщу, что вы хотите донести до мнения суда своё сегодняшнее отношение к своим… проступкам. Помните, мы уже говорили на эту тему?
– Конечно, – кивнул Сташинский. – Я могу пользоваться своими записями?
Доктор Зайдель покачал головой:
– Нежелательно, – потом добавил: – Лучше сделайте такой краткий конспект, вспомните студенческие годы. Только тезисы. Чтобы можно было незаметно подглядывать.