Я умер вчера

– Борис Михайлович, – негромко окликнула его Татьяна, – о чем вы задумались?

Он перевел глаза на нее.

– Об Инне, – тихо ответил Готовчиц. – Даже не верится, что она умерла. Да, вы правы, у нас был роман. Недолгий и несерьезный, обычная легкая, ни к чему не обязывающая связь между завотделением и врачом-интерном. Это то же самое, что романы научных руководителей с аспирантками, они длятся ровно столько, сколько аспирантка работает над диссертацией, и являются не более чем атрибутом отношений подчиненности.

«Недолгий и несерьезный, – повторила про себя Татьяна. – А как же аборт, который имел место задолго до интернатуры? А как же диплом, который Инна хотела показать вам, чтобы что-то доказать? Одно из двух: или у нее до вас был еще какой-то любовник, или ваш роман длился как минимум два с половиной года и был вовсе не рядовым атрибутом отношений между завотделением и интерном. Ладно, будем по очереди проверять оба предположения. Ну, начали».

– Расскажите мне, как вы с ней познакомились, – попросила она.

– Обыкновенно. Из мединститута пришли молодые врачи с дипломами в карманах, но без врачебной практики. Интернатура – это фактически дополнительный год обучения. Через год интерны уходят, приходят новые. Никаких особых обстоятельств знакомства с Инной не было. Она была очень хорошенькая, я сразу ее выделил среди других. Роман завязался быстро, она легко пошла на эту связь, видно, привыкла к вниманию со стороны мужчин, не шарахалась, глаза не отводила. Обыкновенная современная девушка, каких тысячи.

– Инна не настаивала на том, чтобы придать вашим отношениям больше серьезности?

– Это как? – не понял Готовчиц.

– Ну, например, вступить в брак.

– Но я был женат! И разводиться не собирался. У нас рос ребенок. И вообще…

– Что – вообще?

– Я вам уже сказал, легкие служебные романы – это не повод для развода. Во всяком случае, и я, и Инна считали именно так.

– Значит, никаких претензий с ее стороны не было?

– Ни малейших, – уверенно ответил Борис Михайлович.

– Она была хорошим врачом?

Снова пауза. Готовчиц задумался, вперив неподвижный взгляд в собственные пальцы, в которых он постоянно крутил шариковую ручку. Татьяне спустя некоторое время пришлось опять окликать его.

– Борис Михайлович, я задала вопрос.

– Что? – встрепенулся Готовчиц. – А… Да… Трудно сказать, каким она была врачом и каким стала. В то время, когда я ее знал, она была не без способностей, но практиковала еще так мало, что ничего точно сказать нельзя было.

– Но способности были?

– Несомненно. Она была очень одарена от природы.

– Одарена чем?

– Чутьем. Вы знаете, что самое главное в работе психолога, психиатра или психоаналитика? Именно чутье. Потому что только чутье позволяет из всего набора фактов и сведений вычленить тот ключевой момент, ту ниточку, потянув за которую можно наконец понять, что мучает человека, терзает его и мешает ему жить. Существует великое множество методик поиска этого момента, но если есть чутье – это совсем другое дело. Применение методики дает успех в восьмидесяти процентах случаев и требует значительного времени, чутье действует сразу и безошибочно.

– И у Инны такое чутье было?

– Было. Правда, она еще плохо умела им пользоваться, не доверяла ему и все стремилась овладеть как можно большим числом методик. Она до смешного искренне верила в науку и в чужой опыт.

– А потом? Что было потом, после интернатуры?

– Потом? – Он пожал плечами. – Не знаю. Мы расстались и больше никогда не виделись.

– Ни разу?

– Ни разу, – твердо сказал Готовчиц. – Я вам уже говорил, такие романы заканчиваются, как только заканчивается совместная работа.

– И вы не знаете, как в дальнейшем сложилась ее судьба?

– Нет. А от чего она умерла?

– От кровопотери. Ее истязали и пытали, пытали долго и жестоко, а потом бросили. Она пролежала в своей квартире почти сутки, пока не умерла.

– Она жила одна?

– Да.

– Ужасно.

Он прикрыл глаза, будто пытался представить себе эту картину: истерзанное, истекающее кровью тело молодой красивой женщины. Татьяна выдержала деликатную паузу, считаясь с его чувствами. Все-таки возлюбленная, хоть и давняя.

– Борис Михайлович, в то время, когда вы были близки, Инна упоминала каких-нибудь своих друзей? Может быть, знакомила вас с кем-то?

– У нее не было друзей. Она была на удивление замкнута и необщительна.

– Почему вас это удивляло?

– Ну, знаете… Молодые красавицы всегда находятся в центре внимания, окружены поклонниками, ходят на дискотеки или куда там еще… Их внешность сама по себе навязывает и диктует определенный стиль жизни. А Инна была совсем не такая. Она как будто не знала о своей красоте или не замечала ее, не знаю, как правильнее. Когда мы познакомились, ей было двадцать три года, почти двадцать четыре, а она была целомудренна. Простите, что я об этом говорю, это, наверное, не по-мужски, но вы сами сказали, что хотите понять ее характер.

– Конечно, – кивнула Татьяна, – вам не за что извиняться. Продолжайте, пожалуйста.

Она задавала вопросы, записывала ответы, внимательно следя за словами собеседника и одобрительно кивая, как кивает учитель, когда заядлый двоечник вдруг сподобился выучить урок и произносит у доски какие-то на удивление связные фразы, а про себя оценивала услышанное.

– Борис Михайлович, а что бы вы сказали, если бы услышали, что Инна занялась частной практикой в качестве колдуньи?

– В качестве кого, простите?

На лице недоумение, смешанное с недоверием.

– Колдуньи. Во всяком случае, именно так она именовала себя в рекламных объявлениях. Колдунья Инесса.

– Да бред это! Какая еще колдунья? Что вы такое говорите?

– Говорю то, что есть. Значит, вы об этом не знали?

– Нет. Разумеется, нет. А если бы узнал, пошел бы к ней и закатил скандал.

– Да ну? – Татьяна вздернула брови. – Прямо-таки настоящий скандал?

– Настоящий.

– Из-за чего же?

– Из-за шарлатанства. Не терплю шарлатанства. А тем более Инна… Нет, невероятно. Зачем ей это? Она же могла стать прекрасным врачом.