Я умру завтра
Шрифт:
Но я-то знал, что случилось, и, видя перед собой костистое неподвижное лицо на каталке в морге, я чувствовал, как все внутренности мне сводит судорогой и пересыхает во рту.
– Опознаете его? – спросил санитар.
– Он может не утруждать себя, – раздался второй голос, и я обернулся.
С той поры, как мы виделись в последний раз, Чарли Уоттс получил капитанские нашивки, но за эти десять лет, когда его несколько раз повышали в звании, он лишь укрепился в своей ненависти к таким людям, как я.
– Твой старый сокамерник, Фаллон... не так ли? – Даже голос у него остался
Я кивнул.
– В течение шести месяцев, – уточнил я.
– Как ты выкрутился, Фаллон? Как ухитрился получить условный срок? Что за идиоты выпустили такого жуликоватого копа после всего, что ты натворил?
– Может, им было нужно мое место? – сказал я.
Каталка покатилась по направляющим линиям. Визгун вернулся к себе в морозильник, и последнее, что я успел увидеть, был его полуоткрытый глаз.
– Может, тебе стоило заглянуть и поговорить про эту маленькую неприятность в привычной обстановке? – предложил мне Уоттс.
– Зачем?
– А затем, что у нас состоялся бы любопытный разговор. Бывшего мошенника убивают на ступенях общественного здания, и старый приятель тут как тут – явился удостовериться, что он в самом деле мертв.
– Я пришел опознать тело. Еще сегодня утром он числился среди неизвестных лиц.
– Фотография в прессе была такой нечеткой, Фаллон...
– Может, для тебя?
– Ладно, кончай трепаться и поехали.
– Обойдешься, – охладил я его пыл, раскрывая перед ним бумажник.
– Сукин ты сын! – обозлился он. И, помолчав несколько секунд, продолжал: – Репортер! Газетная ищейка, вот ты кто. Интересно, кто же, черт побери, взял тебя репортером?
– "Орли ньюс сервис", Чарли. Они считают, что и бывший преступник имеет право на реабилитацию. Следовательно... Я правомочен находиться здесь, поскольку собираюсь написать большой материал интимного свойства о покойном.
– Все равно ты – дерьмо, – нагло заявил он.
– Не хочешь ли проверить мое репортерское удостоверение?
– Засунь его себе в задницу и вали отсюда!
– Спокойнее! У нас с тобой – все в прошлом.
– Я в этом не уверен, – сказал он. – Ты всегда будешь гнусным копом, который брал взятки и опозорил всех нас. Жаль, что уголовники в Синге не пришили тебя.
– Визгун из-за меня вляпался в поножовщину.
– Тогда отдай ему последние почести и испарись!
– Рад был повидаться с вами, капитан. – Спрятав бумажник, я двинулся к двери. Остановившись у порога, я обернулся. – Нога все так же ноет к дождю?
– Нисколько. И вообще я тебе ничего не должен, Фаллон, за то, что ты перехватил мою пулю. С тех пор в меня стреляли еще трижды.
Я усмехнулся.
– А вот меня с тех пор беспокоит шрам над дыркой в боку.
Я никогда не мог понять, каким образом одетые женщины ухитряются выглядеть голыми, и лишь с Черилл начал осознавать, в чем тут дело. Я бы сказал, что она сама чувствовала себя обнаженной. Она постоянно откалывала номера, которые заставляли мужчин глазеть на нее. Например, ставить ноги на выдвинутый ящик письменного стола так, что ее мини-юбка задиралась до пояса. Или же, облачившись в блузку
с предельно выразительным декольте, так перегибаться через мой письменный стол, что я начисто забывал, о чем Черилл болтала в тот момент.Когда я вошел в свой кабинет в редакции «Орли ньюс сервис», который мы делили с ней на пару, она с детской непосредственностью чесала попку, и я сказал:
– Может, ты прекратишь?
– Так ведь чешется.
– Что ты подцепила?
Уставившись на меня, Черилл расхохоталась.
– Ничего. Просто перекупалась в бассейне у моих друзей и обгорела на солнце.
– Повезло же мужикам, у которых ты гостишь.
– Мои друзья – это девочка, с которой я пела в хоре. Она вышла замуж за миллионера.
– Почему ты не пошла по ее стопам?
– У меня были другие намерения.
– Стать машинисткой?
– "Орли" хорошо платит мне – как секретарю и комментатору.
– Они бросают деньги на ветер, – одернул я ее.
Она одарила меня глуповатой улыбкой, из-за которой я всегда жутко злился.
– Ну, значит, я предмет секса, который шеф любит держать при себе.
– Да, но почему он сшивается рядом со мной?
– Может, тебе нужна помощь?
– Но не такого рода.
– Особенно такого рода.
– До чего обществу было спокойнее, когда ты занималась социальным обеспечением.
– Условно-досрочно освобожденными.
– Разница невелика.
– Черта с два! – Ее взгляд стал проницательным, что всегда удивляло меня, и она спросила: – Что произошло утром?
– Визгун. Он убит.
– Так отпишись и выкинь из головы.
– Не изображай со мной попечителя условно-досрочного, девочка.
Она не сводила с меня глаз:
– Ты сам знаешь, в чем заключается твоя работа.
– Визгун спас мне жизнь, – парировал я.
– А теперь он мертв. – Она продолжала в упор смотреть на меня. Потом закусила нижнюю губу. – Ты догадываешься, в чем дело?
Я обошел кресло и уставился в окно на панораму Манхэттена. Но она почему-то больше не доставляла мне удовольствия. Архитектурный ансамбль – сплошной кубизм... Этот город всегда обладал какой-то чувственной привлекательностью, а сейчас у него явно была менопауза.
– Нет, не догадываюсь, – ответил я.
– Так я тебе и поверила, свинячья задница, – мягко сказала Черилл. – Не забывай репортерскую заповедь: не высовывайся – пострадаешь не ты один.
Когда за ней захлопнулась дверь приемной, я вытащил из кармана мини-кассету и вставил ее в диктофон. Мне нужно было снова прослушать ее, чтобы кое в чем обрести уверенность.
А Визгуну, черт побери, было что рассказать за эти две с половиной минуты!
Он выбрался из «большого дома» после шести лет отсидки и открыл радиоремонтную мастерскую – как раз на Седьмой авеню. Мастерская давала ему средства к существованию, на хлеб хватало, и он даже решил жениться на пухлой маленькой проституточке, что жила в соседней квартире. Но его убили прежде, чем он собрался отдавать ей свои заработки в обмен на семейный уют. Однако этой части его истории на кассете не было. Я ее знал и так, потому что мы поддерживали отношения.