Я вам не Сталин… Я хуже! Часть вторая: Генеральный апгрейд
Шрифт:
Дождавшись когда тот записал, вспомнил ещё кое-что и забрав блокнот с карандашом, нарисовал локтевой костыль:
– Обычные – «подмышечные» костыли, наносят вред организму и вызывают мышечные боли и даже повреждение нервов. При использовании таки же, весь вес тела равномерно распределяется по всей верхней части тела, что делает использование этих костылей более комфортным. Это позволяет больному передвигаться на костылях в течение более длительного периода времени.
Тот, внимательно рассмотрев:
– Материал – алюминий?
Ухмыляюсь:
–
Скептически вертит головой:
– Алюминия у нас даже на самолёты не хватает.
Повысив голос, твёрдо:
– Значит, надо делать меньше самолётов, чтоб хватало.
Тот пожал плечами, типа, «ты Сталин – тебе видней», а я пошурудив ещё насчёт медицины, выдал:
– А вообще-то в двадцать первом веке, пенициллин и подобные ему «традиционные» антибиотики – это вчерашний день!
Виноградов удивлённо посмотрев поверх очков:
– «Вчерашний день»? Почему, объяснить сможете?
– Ээээ… Смогу, но только постольку поскольку. Ибо, был далёк от медицины - как Вы, Док, положим, от литья по выплавляемым моделям.
Настаивает:
– И всё-таки…?
– Потому что болезнетворные бактерии тоже не стоят на месте и вырабатывают устойчивость к ним.
Виноградов легко соглашается с этим утверждением:
– Ничего удивительного в этом нет: микроорганизмы на сотни миллионов лет старше человечества и за время своей эволюции выработали механизмы приспособления… А что же тогда «сегодняшний день» в двадцать первом веке?
– Не так давно до того, как меня «к вам»… Ну, Вы меня понимаете?
– Понимаю.
Не совсем уверенно, выкладываю:
– Российские учёные выделили новый вид антибиотика из особого рода алкалофильных грибов7.
– «Алко…»… Чего, извините?
– Ну, может с названием я чего-то напутал, но растут эти грибочки в местах высокой концентрации солей. Например, в Забайкалье и в районах Северного Кавказа, которые граничат с Прикаспийской низменностью.
Задумывается:
– Со специалистами-миколагами надо поговорить.
– Конечно, надо! И экспедицию надо отправить за этими грибами, если надо… Чем чёрт не шутит, а вдруг наши микробиологи выделят этот супер антибиотик на зависть Флемингу и всем прочим.
Кстати о грибочках…
Есть у меня на примете ещё один – ну уж очень полезный в народном хозяйстве представитель этого вида фауны.
Но об этом как-нибудь в другой раз, пока не сезон.
***
Ну и напоследок - мысли вслух о нашей военно-полевой медицине, пришедшие в голову.
«Там», мне неоднократно приходилось читать такое:
«Советские фронтовые врачи за 1941-1945 годы вылечили более 17 миллионов солдат Красной Армии, причем эффективность лечения была невероятной – больше 86% раненых солдат смогли вернуться в строй (статистика с 1943 года), а общее число вылеченных превышает 90%».
Ни капли не сомневаясь в героизме фронтовых медсестёр и мастерстве фронтовых врачей, всё же выскажу своё мнение. Со времён Пирогова, наша
отечественная медицина очень прагматична: лечить надо тех раненых, которых можно вылечить. Вот перед фронтовым хирургом: кого в первую очередь на операционный стол: раненого в руку или в живот?Сердце подсказывает, что того – кто тяжелее, то бишь – раненого в живот.
А разум диктует – того, кого можно вернуть в строй.
Что толку тратить время на спасение человека, которого всё равно не спасти, который всё равно умрёт?
Наверняка и «сестрички» вытаскивающие раненых с поля боя, руководствовались теми же соображениями: что толку тащить вот того мужика – с выпущенными и порванными в лохмотья кишками? А этого – с оторванными ногами и уже почти истекшего кровью?
Они всё равно умрут в госпитале.
А пока каждого на себе волочь – истечёт кровью и вон тот солдатик – легко раненый в ногу.
Не вынесенные же с поля боя и не зарегистрированные в госпиталях раненные, не считались ранеными…
Они – «невозвратимые потери» и общую медицинскую статистику не портят.
Жестоко? Не по-человечьи?
А война, это вообще - очень жестокая вещь и, человеческого в ней – ничуть.
***
Кроме профессора Виноградова, меня «на удалёнке» достаточно регулярно посещал Глеб Максимилианович Кржижановский.
В первый раз он явился с вновь испечённым наркомом радиопромышленности - Абрамом Фёдоровичем Иоффе.
Последний, сперва мне все мозги залюбил стержневыми радиолампами8 – про которые я имел неосторожность обмолвится Владимиру Дмитриевичу… Я мог рассказать лишь, что управляющий электрод у тех сделан не в виде привычной сетки - а в виде параллельных стержней, вдоль которых двигаются электроды.
Иоффе уловил суть сразу:
– Этого вполне достаточно, Иосиф Виссарионович!
И пронизывающе посмотрев на меня умными глазками:
– Так, откуда такая информация, говорите?
Под его взглядом я впал в замешательство:
«Что делать, что делать, что делать? Сослаться на разведку, стырившую западное «ноу-хау»? Так ведь это наше родное – советское изобретение… Не дам!».
Вздохнув, я:
– Вскоре - в течении следующего месяца, в СССР выйдет закон - возвращающее патентное право к «Постановлению от 1924-го года9», со всеми отсюда вытекающими. После первых, надеюсь – успешных экспериментов, изобретение оформите на имя Иллариона Мозга, все причитающиеся средства оставьте на счету наркомата для поощрения молодых специалистов…
Затем строго посмотрев в глаза академику:
– …И поменьше задавайте подобных вопросов, Абрам Фёдорович!
«А не сболтнул ли чего лишнего Крижановский?».
Как будто прочитав мои мысли, то мотая головой – типа «я здесь не причём», поспешно меня поддержал:
– Есть вещи, которые нельзя знать даже народному комиссару СССР!
Товарищ Иоффе был очень умным – даром что ли академик и, больше вопросов типа «откуда дровишки?», не задавал.
От стерневых ламп, мы с ним плавно перешли к полупроводникам.