Я – Васька из Кокошино

Я отталкивал тех, кто слева пытался наскочить на дядю Серёжу. Силёнок, чтоб проткнуть лыжной палкой точно так же какого-нибудь волка, у меня явно не хватало. Волки от моих уколов только отскакивали, чтобы возобновить атаку. Но вот один из них, бросившись ко мне, разинул пошире пасть, и я тут же всадил в неё свою палку-пику. Она вошла глубоко и волк с силой сжал челюсти, так, что я не смог выдернуть её назад. Я попробовал ткнуть в морду этому волку факелом, но он не среагировал и не желал отпускать палку, а может уже и не мог. Это моё замешательство дорого обошлось дяде Серёже. Вожак, воспользовавшись случаем, прыгнул на него с моей стороны и вцепился клыками в левое плечо. В этот страшный момент топор не успел отогнать очередного хищника и тот ухватился ещё и за дядину Серёжину правую ногу. Я ткнул факелом в морду вожака и тот отвалился от плеча дяди Серёжи, успевшего рассечь топором вцепившегося в его ногу волка. Это был четвёртый волк, упавший у ног дяди Серёжи. Пятый – лежал у моих. Я подёргал палку и кое-как сумел-таки вытащить её из волчьей пасти. Вожак, распространяя вокруг запах палёной шерсти, отряхиваясь и отфыркиваясь, снова прыгнул на дядю Серёжу. Но я успел ткнуть его на лету своей палкой-пикой и он упал справа, прямо под топор дяди Серёжи, голова его была рассечена. Трое оставшихся волков нападать не стали. Но они враз завыли, то ли оплакивая своего вожака, то ли от бессильной злости. Меня мороз по коже пробирал от этих звуков. Дядя Серёжа взял топор в левую руку и правой потрогал левое плечо. Прокушенное плечо явно болело. Я хотел его об этом спросить, но он снова перебросил топор в правую руку и, наклонившись, до конца перерубил пополам рассечённого ранее его ударом волка. Схватив отрубленную часть за ногу он бросил её в сторону оставшихся волков. Те, перестав выть, набросились на остатки своего собрата и с жадностью стали рвать их в клочья, торопливо глотая куски ещё тёплого мяса. «Да-а-а, – подумал я, – вот уж действительно, голод не тётка!»

«Ну, а что же дальше?» – спросил я дядю Серёжу. «Да ничего, Васька. Одевай лыжи да пошли». – «А эти на нас сзади не набросятся?» – «Нет. Им теперь мяса надолго хватит. Жри – не хочу, как говорится».

Вонючий факел догорал, но я его не бросил, для страховки. Мы одели лыжи и спокойно двинулись в сторону деревни. Я часто оглядывался, но волки за нами больше не шли. Когда мы миновали речку и стали подниматься в горку к деревне, дядя Серёжа сказал: «А знаешь, Васька, кто виноват, что на нас волки напали?» – «Кто?» – «Заяц». – «Как так?» – «А вот так. Проткнул я его палкой-то, кровь из него пустил. Запах её по ветру пошёл, да как раз в сторону волков. А они не то, чтобы очень кровожадные, а просто нынче очень голодные. Зимой с ними часто такое случается. А ты знаешь, что значит, когда голодному волку в нос запах крови ударит?» – «Представляю, – говорю, – дядя Серёжа». – «Как это ты представляешь?» – «Так ведь я тоже голодный». Дядя Серёжа рассмеялся: «Вот ведь какое совпадение. Что ж ты там этого мне не сказал? Я бы вторую-то половину волка тебе отдал». – «Вот ты какой, – говорю, – дядя Серёжа. Волков кормишь зайчатиной, а меня хочешь накормить волчатиной».– « Злопамятный ты, Васька, – пошутил дядя Серёжа. – А как мы сейчас оправдываться будем перед тётей Таей? Она ведь нас уж заждалась небось. Вот мы такие сейчас придём, рваные да покусанные, напугаем её. А её сейчас пугать да расстраивать нельзя – она в положении». – В гору мы шли держа лыжи и палки в руках. Шли рядом, а не друг за дружкой. Хоть и было уже темно, как ночью, но дядю Серёжу, рваного и потрёпанного, разглядеть было нетрудно. И я представил, как испугается его вида тётя Тая, как заахает да заохает, засуетится. Ну конечно надо что-то придумать. А что?..

«А ты, дядя Серёжа, – спрашиваю, обманывал когда-нибудь тётю Таю?» – «Нет. Если только в шутку. А по-серьёзному, я даже и не умею». – «Ну и как мы её обманем?» – «Надо что-то придумать».

До деревни осталось с полкилометра. Уже были видны светлые пятна окон на фоне тёмных силуэтов изб. Нам надо было придумать какую-то версию, не вызывающую ни подозрений, ни сомнений. Иначе тётя Тая не уснёт, пока от нас правды не добьётся. А я в жизни никогда никого не обманывал и делать этого не умею, потому придумать ничего не мог и бесцельно, наверное сердясь за это на себя, спросил: «Дядя Серёжа, а для чего на свете существует неправда? Она ведь не вечная. Всё равно, рано или поздно, будет разоблачена. Все это знают и всё равно её выдумывают».

Дядя Серёжа ответил не сразу. Некоторое время он шёл и думал, а для ответа остановился. – «Вся жизнь, Васька, состоит из лжи и правды. Во всякой неправде есть элемент правды, как и в правде может присутствовать неправда. И наша задача – весь свой век сортировать эти элементы смысла, раскладывать по полочкам. И тот, кто меньше ошибается, тому легче живётся, а кто постоянно ошибается, тот постоянно ходит жизнью покусанный. Как я вот… сегодня». – Дядя Серёжа осторожно приподнял левое плечо, потом опустил и пошёл, слегка припадая на правую ногу. «Не соврать ведь нам, дядя Серёжа, – сказал я. – Куда ты свои раны-то денешь?» – «А мы зайдём сначала к врачу. Пусть посмотрит, что за раны. Может заклеить их можно как-то». – «Но ведь тебе больно». – «Ничего, Васька, терпимо. Главное, чтоб она сегодня не заметила, а потом, постепенно, сами разоблачимся. Тогда уж она не расстроится, а только удивится».

Мы так и сделали – зашли к врачу. А врач – та самая женщина, которая меня лечила – промыла раны, чем-то смазала и заклеила пластырем. Ну конечно спросила, как и что случилось? Раны были неглубокие – всё-таки сквозь ватник кусали волки. И тем не менее от услышанного врач пришла в ужас. Собственно ужас её был вызван даже самим видом дяди Серёжи, представшим перед ней в рваных ватных брюках и рваной фуфайке с одним рукавом. Да он ещё и топор окровавленный у порога положил. Она не торопилась отпускать дядю Серёжу, расспрашивая – не тошнит ли, не кружится ли голова? Не чувствует ли слабости в теле и непривычной дрожи? И ещё что-то. И долго наблюдала за ранами – не увеличивается ли вокруг них покраснение, не появляется ли опухоль. Но, слава богу, всё обошлось без осложнений. Наконец мы пришли домой. Дядя Серёжа велел мне зайти в избу первым, весело обнять тётю Таю и похвастаться, как много мы сделали, чтобы отвлечь её внимание. А он тем временем успел потихоньку сбросить с себя всю ватную рвань и спрятать свои раны под домашней одеждой. Вроде всё получилось и мы переглянулись, радуясь нашей удаче. Но тётя Тая всё же долго приставала к нам с расспросами, почему мы так сильно задержались? Дядя Серёжа доказывал ей, что мы заходили к Сергею Семёнычу, выясняли кое-какие вопросы насчёт поваленного леса. Но тётя Тая не верила, потому, что к Сергею Семёнычу нам было не по пути. Тогда дядя Серёжа сказал: «Завтра я тебе устрою очную ставку с Сергеем Семёнычем. А сейчас давай спать, устали мы с Васькой». – «Спать?» – удивилась тётя Тая.

Декабрьская ночь длинная, но это не значит, что её всю надо спать. Именно потому и удивилась тётя Тая, а потому, плотно накормив нас ужином, уселась рядом с дядей Серёжей, обняла его и ласково зашептала ему в ухо: «А ведь я тебе всё равно не верю. Ну что тебе… жалко рассказать всю правду сразу?»

Дядя Серёжа поморщился от боли, снял её руку с левого плеча и сказал: «Ты извини, тут у меня чирей выскочил. Давай в другой раз пообнимаемся». – «Чирей? Откуда у тебя чирей? Утром ты об этом ничего не говорил. Ну-ка покажи, мы его сейчас… в два счёта…» Тётя Тая потянулась к пуговицам рубашки, чтобы расстегнуть, но дядя Серёжа отстранил её руки и сказал: «Я пошутил. Ничего там нет». Тётя Тая села напротив него и уставилась изучающим взглядом. «Ты какой-то сегодня не такой». – «Может быть и не такой, но и не такой-сякой, – сказал дядя Серёжа, взял тётю Таю за плечи, прислонил свой лоб к её лбу, покрутил головой, встал, подошёл к кровати и стал её расправлять. – В самом деле, Тая, мы очень устали. Топорами целый день махали, да и убродно в лесу. Утро вечера мудренее».

Я разделся и забрался на печку. Дядя Серёжа устроился на постели. Тётя Тая унялась и несчастный день закончился. Зато утром, задолго до рассвета, кто-то постучался в ворота. Тётя Тая на кровати мостилась с края, потому встала первой и вышла узнать, кто там пожаловал в такую рань? Дядя Серёжа тоже встал и сразу пошёл к умывальнику, щупая на ходу заклеенные раны. Я свесил голову с печи, ожидая с кем тётя Тая в избу зайдёт. В дверь вошёл Сергей Семёныч, а за ним – врач, ну и тётя Тая, конечно. Дядя Серёжа, только и успев три раза щёлкнуть соском умывальника, оглянулся на вошедших и спросил: «Что случилось, Сергей Семёныч?» – «Доброго вам утра! – поздоровался Сергей Семёныч. – Я тоже хотел бы знать, что с вами вчера приключилось?» А врач, не поздоровавшись, сразу пошла к дяде Серёже, спрашивая на ходу: «Как ночь спали?» И сразу стала щупать его раны.

Тётя Тая недоумённо крутила головой, как бы молча спрашивая и вошедших, и дядю Серёжу, и меня – Что здесь происходит? Потом она рывком подскочила к дяде Серёже и стала внимательно всматриваться туда же, куда и врач. На лице её вдруг отразился испуг. «Что? Что случилось?! – воскликнула она. – Что вы вчера от меня утаили? Я знала, я чувствовала, что с вами что-то случилось, а вы утаили… Ну хоть сейчас-то скажите!» Дядя Серёжа прижал тётю Таю к груди, приподнял слегка над полом и трижды крутнулся на месте. «Не волнуйся, милая, не расстраивайся, успокойся! Что случилось, то случилось. Всё благополучно обошлось. Никому ни о чём не жалуемся, ни от кого ничего не просим. Слава Богу!» Он отпустил тётю Таю, вскинул руки вверх и ещё раз выкрикнул, словно и вправду выражая Богу благодарность: «Слава Богу! И вам спасибо, Агния Степановна». Подойдя к Сергею Семёнычу он поздоровался с ним за руку и сказал: «Сергей Семёныч, а давайте сегодня устроим праздник. Мы с Васькой сегодня именинники. Нет, не именинники, а как это назвать? Нам Бог дополнительную жизнь подарил, разрешил ещё пожить на этом свете. Чёрт знает, как это всё называется. Васька, иди сюда, – позвал он меня. – У меня радости сегодня – до потолка. Помнишь, как мы с тобой из-под земли вылезли? Сегодня у меня ещё больше радости, чем тогда».

Дядя Серёжа снова стал ласково трепать тётю Таю. «Жить будем! Жить будем!» – Серёженька, милый, ну расскажи пожалуйста, что вчера произошло?» – «Расскажу! Всё расскажу! Пусть все знают! Мне не стыдно. Нам с Васькой не стыдно. Сергей Семёныч, запрягайте сани-розвальни. Волков будем грузить. Сколько их там, Васька?» – «Шесть штук, – говорю. – Нет, пять с половиной. Одного-то ты разрубил и половину оставшимся волкам бросил». – «Волки… волки…» – бессмысленно запричитала тётя Тая и повисла на шее у дяди Серёжи. «И сколько их было?» – спросил Сергей Семёныч. «Девять», – ответил я за дядю Серёжу.

Сергей Семёныч не мог спокойно стоять на месте. По давней своей привычке он переминался с ноги на ногу, словно собирался куда-то уйти. Особенно это проявлялось в минуты волнения, и вот сейчас было понятно, что он сильно взволнован.

«А где это было? Где они вас настигли?» – «На спуске от леса. Почти у речки». Сергей Семёныч ударил рукавицей по левой ладони и крякнул. «Кхе! Пожалуй я так и сделаю. Сейчас кого-нибудь пошлю, чтобы привезли волков. А насчёт праздника… Вы что, Сергей Савельич, и вправду хотите пир на весь мир?» Дядя Серёжа улыбнулся, приобняв правой рукой тётю Таю. «Пир на весь мир в наше время возможен только в кино. Нынче бутылку днём с огнём не найдёшь. Да и слава мне не нужна. Не терплю я хвальбишество. А так… празднично день провести в хорошей компании я бы не против. Вот сколько есть нас здесь сейчас, мне бы и хватило». – «А если на два-три человека побольше будет?» – «Ну, лишь бы в избе места хватило». – «Ясно, – сказал Сергей Семёныч. – Летом бы нам никто не позволил такую роскошь, а сейчас… Так и быть, составлю вам компанию. Вот так сделаем…»

Сергей Семёныч окинул взглядом дядю Серёжу и тётю Таю, и засмеялся: «В таком виде вас женить можно, а вот в качестве героев как-то не смотритесь. Вы хоть оденьтесь по-человечески. Хватит перед нами в трусах-то танцевать». – «Мне кажется, страшного ничего нет в ваших ранах, – сказала Агния Степановна дяде Серёже. – Не торопитесь пластырь снимать, ну и не бередите, по возможности. В бане их не мочите. Я вам больше не нужна. Пойду уж». – «Нет-нет, – сказал дядя Серёжа, одеваясь. – Мы с вами ещё не договорились. Вы ведь первый наш свидетель. Вам за моим столом одно почётное место положено. Сейчас всё спланируем и, надеюсь, вы поддержите наш праздник». – «Ну что вы, Сергей Савельич? Я своё дело делаю. Это моя обязанность. Да мало ли ещё кому понадоблюсь». Агния Степановна повернулась к Сергею Семёнычу и пожаловалась: «Сазыкин Пётр Константиныч второй месяц мается с радикулитом, а я ни чем ему помочь не могу. Все известные мне средства на нём испытала, а улучшений нет». – « И тем не менее Петра Константиныча, Агния Степановна, на ноги поставить надо». – «Да я понимаю, что это моя задача. Но как?» Сергей Семёныч снял шапку, почесал затылок, снова одел шапку и спросил: «А что такое радикулит, Агния Степановна?» – «Радикулит – это ущемление нервных усиков смещёнными позвонками». – «Не совсем так, Агния Степановна. Радикулит, это результат смещения позвонков. Вернее то, что происходит в результате смещения позвонков. А позвонки, они круглые. А окружность имеет триста шестьдесят градусов, а вернее – триста шестьдесят сторон. А это значит, у радикулита триста шестьдесят разновидностей. В какую сторону сместится позвонок? На что воздействует смещение? Искать надо. А в году триста шестьдесят дней и пять выходных. Когда-нибудь найдёте. Главное – надеяться и стараться». – «Так ведь я, Сергей Семёныч, стараюсь». – «Да пошутил я, Агния Степановна. Мы все ваши заботы прекрасно видим и знаем, и благодарности своей от вас не прячем. Вот и Сергей Савельич своим приглашением хочет выразить вам свою признательность».