Я возьму тебя с собой
Шрифт:
– Явился! Ты почему террорист такой растёшь?! Как хочешь, Илья, а я всё бате расскажу…
– И про коньяк?
– невинным голосом спрашивает Заноза.
– Мама, - беспомощно разводит Пашка руками.
– За что это такое на меня, а, Ил? У-у, болячка ты!
– Вот чё орать-то вот, а? Подумаешь, груша. Дай сюда, Илюха. Груша, как груша… Орут только, и орут…
– Брось, Никита, её теперь выкинуть только.
– Да пусть подавится! Ему по барабану, у него же желудок, как у страуса, - гвозди переваривает.
– Гвозди?
– тут же задумывается
Пашка от избытка чувств только трясёт башкой, и идёт за сигаретами.
– В окно кури.
– Да я на балкон пойду. Ил, дай мне на плечи что-нибудь накинуть.
– А футболка твоя где?
– А я не знаю… Да ладно, тепло, так пойду.
– Я с тобой. Сидеть, Никитос! На вот, полистай пока.
Сунув Занозе июльский номер “Men’s Health”, я иду следом за Пашкой на балкон.
– Как, блин, неудачно вышло! Слушай, Илья, придумай что-нибудь…
– Да что ж я придумаю? Будем ждать, пока он не отрубится.
– Сами, вперёд… Да… - сероглазый расстроен не на шутку…
– Ладно… Дай-ка затянуться. Да разик только! Фу-у, как только ты их… Так, ладно, Паш. Полчасика посидим, а потом я его угомоню.
– Как?
– Помнишь, позапрошлой зимой ты ангиной болел? Вот тебе и ну… Я тебя усыпил тогда, помнишь?
– Не помню… - Пашка пристально смотрит на меня.
– Ещё бы! У тебя ж сорок градусов было. Вот, - я тогда очень захотел, чтобы ты уснул…
– И что?
– И ты заснул.
– А потом?
– А потом проснулся, блин! Ты чего, Паш?
– Ох, Илья! Вот, кажется, всю жизнь я тебя знаю, и всё ты меня удивляешь! Усыпил… Ни фига себе. Что ещё расскажешь мне такого, чего я не знаю?
Я лишь загадочно усмехаюсь. Расскажу, сероглазый, такое расскажу…
– Илька, а ему ничего не будет?
– волнуется за брата Пашка.
– Да ни шиша. Тебе же ничего не было. Наоборот даже, поправляться ты начал потом…
– Илья, скажи… - Пашка смотрит мне в глаза.
– Честно только. Часто ты со мной так?
– Честно? Ты меня спрашиваешь, - честно? Глаз не отводи. Смотри внимательно, Паша, и слушай. Это был единственный случай, когда я навязал тебе свою волю. Возможно, такое повторится ещё, - не знаю, - жизнь большая. Наверное, даже, повторится, раз у нас с тобой это всё навсегда. Слушай меня, Сероглазый, - никогда я не сделаю ничего, что было бы для тебя плохо, больно, или просто неприятно. Не смогу. Я сильный человек, ты это знаешь, но сделать так мне не по силам. Моя Любовь к тебе сильнее всего, сильнее меня, она ведь от Начала и навсегда… - я, сам того не замечая, перехожу на Извечную Речь…
Пашка зачаровано смотрит мне в глаза. Всё, Паша, всё. Сказано.
– Веришь мне?
– спокойно говорю я по-русски.
– Верю! Прости, Новиков, я дурак… - выдыхает Пашка.
– Дурак я, что не сказал тебе этого раньше… Ты что, - вторую подряд? Пашка, будешь так часто курить, я тогда Занозе один рецепт расскажу, по секрету. Берёшь, понимаешь, молоко. Вот, пипеткой, значит, набираешь, ну, и на сигарету капаешь. Вот, а потом сигаретку обратно
в пачку, потихонечку, незаметненько так…– Я те, зараза, расскажу! И так житья от него нету! Я тогда тебе в комп вирус какой-нибудь засуну, червяка какого-нибудь!
– Ох, ты ж и поганец, а! Я о его здоровье пекусь, ночей можно сказать не сплю, а он мне вместо благодарности червя в машину запустит! Это ж ни в какие ворота! Это ж… Чего ржёшь, поганец?
– Прикол, Новиков, я тут у Николы такую прогу видел, прикинь…
– Ну, вы чего тут, бросили меня, а сами тут… - ноет появившийся Никитос.
– Ил, я там в журнале такого качалу видел, вау! Пашка, к гантелям чтобы вот не совался больше чтобы! Я решил качаться, - понял? Илюха, ты тренером будешь.
– Ну, хана, - грустно говорит Пашка.
– Всё теперь в квартире переколошматит…
В комнате Никитос сразу же снимает футболку и начинает кривляться перед зеркалом. Пашка демонстративно хмыкнув, подмигивает мне и кивает на бутылку с коньяком. Я укоризненно качаю головой, но всё-таки наливаю нам с сероглазым ещё по чуть-чуть, потом решительно убираю бутылку. Заноза, отследив мои действия, тут же суётся ко мне со свои бокалом.
– Это чё?
– поражаюсь я.
– Ты всё уже вылакал что ли? Нет уж, Никитос, хватит. Хватит, сказал! Да что хочешь, то и делай! Хоть башкой об пол бейся, - нет, и всё! Колу вон давай, хоть задуйся…
– А винограда больше нет?
– спрашивает меня смирившийся Никитос.
– Слышь, ты не наглей, болячка!
– Нету, ты ж его и сожрал. Ананасы есть, консервированные. Хочешь, - Пашка откроет…
– Я консервированные не ем!
– Новости… - ворчит Пашка.
– Да не суетись ты, Илюшка. Не хочет, - пёс с ним. Давай выпьем.
– За крепкий детский сон!
– провозглашаю я тост.
– Хорошо сказал, дорогой! Ай, как хорошо, мамой клянусь, да?
– Это вы чего это вы?
– подозрительно смотрит на нас Заноза.
– Да что ж такое! Ты чего такой? Слова, блин, не скажи. Тебе бы, болячка, в ФСБ работать.
– А что, Паш, это щас модно… Путин, то, сё.
– Да я ж разве против? Вовсе нет. Когда в меру… А то все сразу борцы, блин, такие стали кругом…
– Кузнецов, в стране надо порядок навести. Бардак сплошной…
– Лучше в бардаке, чем в камере.
– Так ведь не о камере речь! Я хоть слово о камере сказал? Пашка, ты оглянись только вокруг! Куда всё катится?
– До сих пор не скатилось, и дальше не укатится! И вообще, Илья…
– Да вы кончайте вы уже!
– стонет Никитос.
– Заткнулись, блин! Уши вянут… Не надоест как только! Как эти самые, блин. Барсуки! Бу-бу-бу… Мало, что ли, по телеку?
Мы с Пашкой, остывая, смотрим друг на друга.
– Ладно, замяли… - говорит Пашка.
– Правда, чего это мы? Уговаривались ведь, - о политике ни-ни больше.
– Замяли, Паш, - соглашаюсь я.
– Никитос, ты, кажется, в туалет собирался?
– Ты откуда знаешь?
– А чего тут знать-то? Крутишься, как на шиле…