Я возьму тебя с собой

Никуда мне от тебя не деться, думаю я. Мне от тебя, а тебе от меня. С того самого момента, как мы впервые увидели друг друга, мы стали половинами одного целого. Разве могут половинки существовать отдельно одна от другой? Могут, конечно, но тогда это и правда, будет лишь существование, а не жизнь.

– И потом, я ведь старше тебя, - гордо заявляет Пашка.
– Так что ты должен меня слушаться, а не наоборот. А то пристаёшь всю дорогу: курю, - плохо, говорю не правильно, - плохо. Скоро в угол будешь меня ставить.

Это правда, насчёт того, кто кого сейчас старше. Почему сейчас? Когда я решил снова погостить в этом чудном Мире, то, удивлённый произошедшими с ним переменами, случившимися после моего последнего здесь пребывания, я принял для себя возраст достаточно юный, чтобы свыкнуться с этой новизной. Так что и в самом деле Пашка старше меня здешнего. Аж на целый месяц.

– И вообще, - находит убийственный аргумент сероглазый хитрец: - Будешь бухтеть, я на тебя Занозу натравлю.

Хорошенькая перспективка! Заноза, он же Никита, а проще, - Никитос, - это младший одиннадцатилетний Павлухин братишка. Парнишка очень даже не плохой, и мне даже нравится, тем более что он здорово похож на Пашку. Но в избыточных дозах Заноза совершенно невыносим, за что, кстати, мы с Пашкой его так и прозвали.

– Больше слова про сигареты от меня не услышишь, зуб даю, - испуганно обещаю я.
– Только про Никитоса забудь.

– Ну, то-то, - щелчком выбросив бычок, он, было, набирает в грудь воздуха, собираясь закрепить свою маленькую победу, но тут вдруг от наших шмоток раздаётся мелодия Дискотеки Авария.

– Кто бы это, - выдохнув, говорит Пашка. Он быстро подходит к одежде и достаёт свою Нокию.

– Да? Да, папа, я, а кто же ещё? Ко скольки? Ладно.

Я любуюсь им, его точёным изящным силуэтом на фоне неба, тем, как он стоит, отставив чуть в сторону прямую левую ногу и слегка наклонив голову. Моё сердце наполняется нежностью.

– Хорошо, заеду и куплю. Деньги?
– Пашка поворачивается ко мне.
– Ил, у тебя ведь бабки от чебуреков остались? С того стольника?

Я киваю головой.

– Я у Илюшки стрельну. Ну, всё, пап, хорош, у меня же трафик. Ладно, отбой.

– К шести приказано быть дома, - подойдя ко мне, Пашка ложится рядом на живот, положив голову щекой на сложенные ладони.
– Дашь мне рублей двадцать пять - тридцать, хлеба надо купить и булочек к чаю, а то Заноза без своих круасанов такую истерику закатит, - только держись.

– Побирушка ты у меня, - я легонько хлопаю его по упругому, обтянутому узкими синими плавками заду.
– Айда купаться уже!

– Не-е, давай всё-таки попозже. Искупаемся, потом обсохнем, и будем собираться. Сейчас сколько вре-ме-ни?
– с отвращением, по слогам, выговаривает сероглазый, скривив чётко очерченные губы.

– Начало второго, вредина ты, - улыбнувшись, отвечаю я.

– В самый раз. Это я-то вредина?!
– вскидывается, спохватившись Пашка.
– Нет, ну вот кто бы говорил, а? На себя бы посмотрел лучше. Зараза ты, зараза и есть!

– Злой ты. И не объективный, - вздохнув, говорю я.
– Короче, эгоист и меня не любишь.

– Ага, скажи ещё: бью тебя постоянно, - радостно подхватывает он.

– Вот возьму и утоплюсь в Урале. Завтра.

– Ну не надо, ну Илюшенька, милый, что же я маме твоей скажу? А во дворе, что со мной будет?
– Пашка, вдруг посерьёзнев, смотрит мне прямо в глаза. У меня захватывает дух. Он, сглотнув, тихо произносит: - Сам же знаешь, Илья, что я тебя люблю больше жизни.

– Знаю, - так же тихо отвечаю я, не отрываясь от его глаз.

– Никогда не думал, что так со мной будет, - удивляется Пашка тому, что с нами происходит.
– Как-то и больно, и сладко сразу…

Я согласно киваю головой. И удивляюсь: обычно мой сероглазый избегает таких разговоров, смущается, а сегодня, - поди ж ты, сам заговорил. Я пальцем у него на спине пишу: “Ты моя Любовь”. Пишу я рунами Извечной Речи Гирлеона, - священном языке моего Мира. Изящная вязь на долю секунды вспыхивает сиреневыми огоньками, проявившись на гладкой загорелой Пашкиной спине и, угасая и расплываясь, тонет в его нежной коже. Пашка поёжившись, как от холодка, переворачивается и ловит мою руку.

– Ил, мы всегда будем вместе? Всю жизнь?

– Жизнь, - это так долго, Павлуха. Это из тех самых почти, которые никогда не кончаются. Жизнь и Любовь. Происходят лишь Перемены, - Смерть, например, - эти Перемены изменяют Форму, но Суть и Основа неизменны. А Любовь, - это и есть наша Суть и Основа. Так что мы всегда будем вместе. Так или иначе, но это у нас с тобой навсегда…

– Так или иначе… Навсегда, - задумчиво повторяет Пашка.
– Вот когда ты так говоришь, мне всегда почему-то грустно делается. Но навсегда, - это хорошо.

Сероглазый, разумеется, не замечает, что главные слова я произносил на Извечной Речи, понятной любому человеческому существу в любом из миров, минующей уши и проникающей сразу в разум и душу.

– Ох, и надоешь же ты мне, если навсегда!
– Пашка вскакивает и даёт мне лёгкий подзатыльник.
– Ну, чего расселся?! Пошли купаться!

Он, пружинно подпрыгивая на своих длинных стройных ногах, бежит к Уралу. “Во!
– думаю я, сбегая по склону следом.
– Дерётся! Нет, надо всё-таки притопить поганца, и пускай кусается, фиг с ним, акула белая”.

Мы плещемся, брызгаемся, подныриваем друг под друга, стараясь ущипнуть за задницу, или стянуть с неё плавки.

– Паш, давай на тот берег махнём?
– отфыркиваясь, предлагаю я.
– Устроим заплыв “Европа-Азия” и “Азия-Европа” обратно?

Пашка плавает гораздо хуже, чем я и мне хочется приучить его к воде.

– Ага, а потону я посреди Урала, как Чапаев, тогда что?

– Со мной не потонешь, - смеюсь я.
– Я ж не Анка.

– Лениво мне, - Пашка бьёт ладонью по воде, брызги веером накрывают меня.

Лениво ему!

– Трусишка, зайка серенький!
– дразню я его, брызгаясь в ответ.

– Сам ты! А если велики со шмотками у нас сопрут? Домой что, - в одних плавках потыкаем?

Велики мне жалко, велики у нас с Пашкой классные. И дорогие. Настоящие “Cannondale Prophet 71” с титановыми рамами, перевёрнутой передней односторонней вилкой, маятниковой задней подвеской с регулируемым амортизатором, кучей скоростей и широченными колёсами с могучими протекторами. Постоянный предмет посягательств со стороны Никитоса. Нам их подарили на наши пятнадцатилетия этим летом, - моя мать сговорилась с Пашкиными предками, и заказала два велика в Питере. Я, сделав зверское лицо, пытаюсь схватить Пашку за шею.