Я все смогу

Помню раннее зимнее утро, выхожу на кухню – за столом, в ночнушке, растрепанная, сидит мама и плачет. На столе лежит небольшая кучка денег и листок бумаги, весь покрытый записями и перечеркиваниями.

– Мам, ты что, что-то случилось? С отцом?

– Ох, Олюнь, что же мы теперь делать-то будем, как жить…

– Да что случилось-то??

– Да вот смотри. Мне за товаром ехать надо, не поеду – нечего продавать будет, жить-то на что будем? А денег на новую закупку нет! И отцу в больницу денег надо, на лекарства. Да и нам с тобой хоть сколько-то нужно – тебе на проезд в институт, на питание. И за квартиру уже два месяца не платим, с утра позвонили, сказали, если не оплатим счета – они на нас в суд подадут. Все, Олюнь, пришла наша жизнь к краю.

Меня затрясло от страха. Мать выдохлась, отец в коме, куда бежать, кого просить и о чем… Я бестолково засуетилась вокруг матери, на ходу просыпаясь:

– Мам, ну не плачь, ма! Ну, мы что-нибудь обязательно придумаем!

– Все, Олюнь, кончились наши придумки! Я уже испридумывалась вся! Крутились эти месяцы как могли, но все, видать, край пришел.

– Мам, ну давай я на работу выйду? Бог с ним, с этим институтом. Потом, как выплывем, вернусь и закончу.

– И не думай даже! Ишь, чего придумала, отец бы тебе задал за такое. Работать она пойдет, ага, – тут она снова уронила голову на руки. – Кира, на кого ж ты нас бросил, Кирочка мой!

Мне казалось тогда, что по мне не мурашки побежали, а мурахи – каждая размером с кулак, толпою, от макушки до пяток и обратно. Так было страшно, не только за маму и себя, а вообще, глобально СТРАШНО! Потом волною накатила злость на мать: как же так, я ведь еще маленькая, почему они так со мною? Отец бросил, лежит колодой бессмысленной. Мать, кажется, теряет разум – зачем она вываливает мне все это, почему не может сдержаться? Что я могу сделать, чем помочь? За что мне такая юность?

Позже, конечно, весь наш быт постепенно вошел в новую, пусть и очень трудную, колею. Я нашла подработку, из долгов мы постепенно выпутались. Отец, правда, все-таки умер, так ни разу и не придя в себя, не поговорив с нами, не попрощавшись. С мамой наши отношения сильно изменились: мы стали общаться как подружки, как равные, а не как мать и дочь. Мама стала советоваться, при принятии важных решений обсуждать их со мной и прислушиваться к моему мнению, к моим возражениям и доводам. Но я точно знаю, что вот тогда и кончилось мое детство.

* * *

Утро середины декабря встретило меня нерадостным и малосимпатичным лицом в зеркале в ванной. Прошло два месяца, но работу я так и не нашла, перебиваясь теми деньгами, которые подбрасывал пока еще по документам муж, и теми, что еще оставались на нашем общем счету в банке. Домой Саша так и не вернулся, с детьми встречался довольно регулярно, что меня скорее огорчало: у Матвейки и так характер легким не назовешь, теперь же он явно переживал подростковый кризис, который отражался в первую очередь на мне. Парень мой стал грубить, придумал задвижку на двери комнаты и все меньше общался со Степаном, который от этого огорчался и все больше уходил в себя, часами копаясь в своем конструкторе, строя какие-то фантастические по сложности замки, а затем разрушая их с ярко выраженным раздражением, судя по доносящемуся из-за двери победному кличу и грохоту.

В квартире оставалось еще много Сашиных личных вещей. Я просила его забрать все сразу: до сих пор каждая пара его носков, каждая пара обуви, каждая книжка, им купленная и попавшая мне в руки, отзывались ноющей болью. Саша почему-то уклонялся от этих разговоров, предпочитая выносить из квартиры по одному небольшому пакету со своим добром после каждой встречи с мальчишками, после каждого визита к нам с деньгами или продуктами. Это злило меня неимоверно. Я сдерживалась, понимая, что рациональных причин для таких моих реакций нет, чистые эмоции и женская обида. Мне совсем не хотелось показывать это Саше. Иногда мне казалось, что я стала похожа на нашу общедворовую собаку Пинку, которая явно многое пережила до относительно счастливого и сытого поселения у нас во дворе. Чужих она встречала всегда настороженно, да и среди своих у нее было не так много людей, которым она доверяла настолько, чтобы упасть на спину и подставить под почесухи свое мягкое розовое брюшко. Жизнь ее научила: ошибешься с выбором человека – вместо почесух могут злобно пнуть, прямо вот по этому незащищенному брюшку.

Все это время я только и делала, что ходила по собеседованиям. Я отправила резюме в два десятка компаний, соглашаясь уже на все и постепенно снижая планку требований, но работы не было. Точнее сказать, работа была – предложений на специализированных сайтах было много, обновлялись они часто: судя по всему, у кого-то где-то там, далеко, жизнь кипела. Но каждый раз это была не я, и работа была не про меня. Сначала меня эта ситуация забавляла: жизнь будто испытывала меня на прочность по всем фронтам, подкидывая мне одну проблему за другой. Во мне проснулся кураж и азартное «врешь, не возьмешь!». Но запасы боевого пороха быстро иссякли, чему сильно поспособствовали и быстро тающий запас денег, и пара неприятных ситуаций на собеседованиях. Как-то, выйдя из кабинета после очередного не слишком обнадеживающего разговора с кадровиком, я замешкалась на пороге только что покинутого кабинета: замок сумки захватил в плен кисточки от шарфа «из прошлой жизни». Дверь я впопыхах закрыла неплотно. И услышала много прояснивший для меня разговор моего интервьюера с коллегой:

– Чо, Петрович, берешь девку? Опыт более чем по профилю, возраст – самое оно, зарплатные ожидания весьма скромные. Я так краем уха ваш разговор послушал, думаю, ну вот, наконец-то закроем вакансию, сколько ж можно искать.

– Ты, Витя, молодой да горячий. Не буду я ее рекомендовать.

– Почему?

– Да потому, что она стопроцентный лузер, «ой-ой, я вся такая несчастная одинокая баба, пожалейте меня кто-нибудь, жизнь дала трещину». Я таких знаю: через полгода она от этой своей неустроенности болеть начнет, да и на уме у нее не работа будет, а мужики, тряпки и скидки в салонах красоты. И шеф их, финдиректор, за первые ошибки с нее три шкуры сдерет, а дальше – мне на совещании предъявит, что мне лишь бы как позицию горящую закрыть. Я в такие игры не играю, сынок.

Мне захотелось содрать с себя спутавшиеся между собою шарф и сумку, вернуться в кабинет и дать этому Петровичу всем этим комком по его плешивой голове. От души, с оттягом. Раза три. Я нырнула в подвернувшуюся мне так кстати туалетную комнату и прильнула к зеркалу.

Господи, неужели я и вправду так сдала?! Так быстро… И неужели это теперь навсегда и бесповоротно? Неужели эта моя бабья неустроенность и вправду так явно написана у меня на лице? Или просто этот Петрович такой экстрасенс и провидец?

Я провела пальцем по бровям. Они явно требовали коррекции, причем еще на прошлой неделе. Ногти тоже, мягко говоря, не блещут уходом – пришлось постричь их покороче: они стали слоиться, помутнели. Хорошо бы, конечно, в салон сходить, но не с моим нынешним финансовым положением такие планы строить. Появились новые морщинки – тут и тут. Пора было стричься. Овал лица поплыл, а ведь мне всего 36! Боже ж мой, еще совсем недавно я была привлекательная молодая женщина. Всего два месяца – и что от этого осталось?

Дверь туалета хлопнула – вошла приятная, очень холеная женщина, кажется, моя ровесница. Я невольно стала сравнивать: одета аккуратно, с продуманным неброским «офисным кокетством». Блузка вроде строгая, но на одну пуговицу ниже положенного расстегнута, будто невзначай. Шлица на юбке чуть глубже обычного, каблуки – чуть острее и выше, чем принято в офисе. Все в тон, со вкусом, и видно, что все это серенькое и неброское – из очень недешевого магазина. Наверное, я переборщила с рассматриванием: женщина вопросительно повернулась ко мне, перехватила мой поспешно отведенный в сторону взгляд, хмыкнула и, помыв руки, вышла.

Я быстро отошла от зеркала, почувствовав подступающие слезы. Бахрома от шарфа так и не вынималась из замка сумки. Господи, еще это! Я раздраженно дернула шарф – одна из тесемок осталась в замке, по шарфу поползла некрасивая затяжка. Мне даже жалко не стало. Сгорел сарай – гори и хата, еще я по шарфу не скорбела…

Дорога до метро – примерно пара небольших остановок. Я решила пройтись пешком, хотелось успокоиться, подумать, что делать дальше. Хотя выбора, по чести сказать, и не было. Похоже, придется возвращаться на исходные позиции: бухгалтер ИП на удаленке. Должность мамочки в декрете…