Я жду отца (сборник)

— Верно, — говорит, — никому не понравится. Поэтому пойдем ко мне в кабинет, подумаем, что можно сделать с твоей прической.

Тут я сразу догадался, что она директор. Меня даже дрожь прошибла.

— Ты вроде испугался? — спрашивает.

— Нет, — говорю.

А сам зубами стучу. Стучу как заводной. Никак не могу остановиться. Так испугался.

— А вы меня… из школы…

— Не бойся. Из школы тебя никто не выгонит. Разве ты виноват, что у вас ножницы тупые?

И правда, разве я виноват?! Улыбаюсь. Иду за ней.

Большая комната. Письменный стол. На стене чей-то портрет.

Женщина достает из стола ножницы. Смеется:

— Как тебя зовут? А то и не знаю, кого стричь буду.

— Сережа, — говорю. — Сережа Васильев…

— А меня зовут Ирина Викторовна. Вот мы и познакомились… А теперь подставляй голову.

Сажусь. Она начинает щелкать ножницами, как заправский парикмахер. Руки у нее — ласковые, нежные, быстрые. Веселые руки. Мне хочется прижаться к ним лицом и сидеть долго — долго, не шевелясь, — такие они добрые.

Доброта… Не понимаю, почему люди прячут тебя друг от друга?

А может быть, так надо? Так и должно быть? Надо прятать тебя, чтобы в нужные, именно в нужные минуты ты океаном врывалась в человеческое сердце? Топила его в своих волнах?

Нет, тебя нельзя прятать, доброта! Тебя надо беречь. Охранять. И дарить тем, кто тебя заслуживает. Иначе ты перерастешь в злобу.

Надо быть добрым. Терпимым к людям. К людям, которые порой кажутся ненужными, смешными или злыми. К людям, с которыми мы каждый день встречаемся и о которых почти ничего не знаем. Или не хотим знать.

А что, если им нужна наша доброта? Так нужна, что они погибнут без нее. А мы не думаем об этом. А сами они об этом не скажут.

Не прячьте доброту. Ведь она, как и все другое, умирает…

— Готово, — говорит Ирина Викторовна. — Теперь вполне прилично.

Я ищу глазами зеркало.

— Какой требовательный молодой человек, — смеется она. — Ему и зеркало подавай…

Дает мне круглое карманное зеркальце. Смотрю на себя — ничего. Дразнить не будут.

— Спасибо, — говорю. — Большое спасибо.

— Пожалуйста. Только в следующий раз ты уж не стригись так. Ладно?

— Ладно, — говорю.

Зазвенел звонок. Мы пошли искать мой класс.

В первом «А» учительница сказала, что я — не ее.

В первом «Б» — то же самое.

В первом «В» — наконец-то! — я оказался в списке.

— Иди учись, — сказала Ирина Викторовна. — Смотри, чтобы мне на тебя не жаловались.

— Не будут, — заверил я и уселся за первую парту.

— Это место уже занято, — сказала учительница. Глаза ее зло смотрели сквозь очки. Она была похожа на сову. — Вообще, я не знаю куда тебя посадить… Класс переполнен.

— Да поместимся, — заулыбался я.

— Чего это ты такой веселый? Не на утренник пришел, а в школу. Если б не Ирина Викторовна, я бы тебя за родителями послала. Почему опаздываешь? Да еще в самый первый день занятий…

— Я больше не буду…

— «Не буду, не буду»! Все вы так говорите. А сами не даете работать. И как только не стыдно!

«И чего это она? — думал я. — И за что это она меня ругает?»

Когда она наконец выдохлась, я спросил:

— А можно, я с кем-нибудь втроем сяду?

— Садись, — буркнула она.

Я сел рядом с двумя мальчишками и целый час просидел глядя в одну точку. Даже не шевелился.

Карточки

Ура, ура, ура!!! Мать получила карточки. Продуктовые карточки! Карточки, по которым мы будем получать хлеб!

Вот они. Я держу их в руках. Мне кажется, я держу хлеб.

— Не порви, — говорит бабка.

— Да ты что!

Карточки, продуктовые карточки! Вы еще не забыли их? Или уже забыли? И не вспоминаете? И не помните, как они выглядят? Как пахнут карточки — право на жизнь? Карточки — билеты в мечту? Карточки — оглушительный запах хлеба?

Не верю, что вы забыли. Их нельзя забыть…

А если забыли, значит, забыли многое. Значит, забыли войну, холод, голод, тоску, дожди.

А если забыли, значит, забыли, что каждый день надо драться за мир, солнце, хлеб, улыбки. Каждый день надо сражаться за то, чтобы нигде, никогда, никто не держал в руках карточки и не плакал над ними от счастья.

Я прыгаю по комнате. Я целую карточки. Я целую хлеб, хлеб!

Бабка отбирает у меня карточки.

Я ору:

— Ура, ура, ура!!! Карточки, карточки, карточки!

А в магазинах стоят люди. Они держат карточки. И продавцы отрезают талоны от карточек. И люди несут хлеб.

А карточки прячут, чтобы не потерять. Никак нельзя терять карточки. Слишком суровое время для того, чтобы терять. Потеряешь — будешь без хлеба. Никто не даст новых карточек…

А продавцы режут хлеб. И люди просят:

— С довеском, пожалуйста.

Потому что очень хочется есть. И качает от голода. А когда идешь домой, можно съесть довесок. Маленький кусочек жизни.

И люди несут хлеб. И едят довески. И ломают от довесков маленькие кусочки. И сосут их, как конфету.

А хлеб тает во рту. А хлеб — совершенно невероятный — такой вкусный. И почему эти довески такие маленькие?!

Карточки, карточки, карточки!

Скоро и я пойду в магазин за хлебом. И буду просить:

— С довеском, пожалуйста…

И буду по кусочку есть довесок. Сосать его, как конфету…

Скоро и я пойду в магазин за хлебом.

Султан

Наконец-то! Я иду за хлебом.

Обычно за хлебом ходила бабка или мать. Но сегодня бабка прихворнула, а матери — некогда, и послали меня.

Я взял карточки и пошел.

За мной увязался Султан. Так звали пса, которого подарил мне Сенька Барсиков. Султан был инвалид. Задняя лапа у него перебита. Сенька говорил, что это немцы покалечили Султана. Они всех собак убивали, а Султана только подстрелили.

Султан, вероятно, был самой обыкновенной дворнягой. Но зато какой умница! Он даже сам и дверь стучался. Стучит и стучит, пока не впустят.