Я жду вас всегда с интересом (Рассказы) (1980г.)

— Спасибо, — говорю, — за приятную новость, сами понимаете, к своей жене вы можете не иметь отношения, а к моей наоборот.

— А моя жена, — говорит, — случайно там с вами не сидит?

— А как ваша фамилия? — спрашиваю.

— Парфентьев, — заорал он необыкновенно радостно. — Единственный в своем роде! Пар — первый слог!

— Так, — сказал я. — Первая буква какая?

— Пе! — сказал он. — По. Повар!

— Печенка! — заорал я. — Пумперникель!

— Пумперникель — это что? — спросил он.

— Эстонская еда, — сказал я. — Прелесть!

— А я Парфентьев! — сказал он.

— А вторая буква какая? — спросил я.

— Артиллерия! — сказал он. — Амбразура. Аврал. Арро.

— Арро?

— Ну, это не важно, — сказал он, — мой шеф Арро, вы его не знаете, ну его к лешему!

— Я забыл, на какой букве мы остановились, — сказал я.

— А вы думаете, я только об этом и думаю? — сказал он.

— А как ваша фамилия? — спросил я.

— На третьей букве остановились, — сказал он сразу, — вспомнил.

— Третья буква какая? — спросил я.

— Р-развернись плечо… — сказал он.

— Радуга, — сказал я. — Румба!

— Тумба, тумба, тумба, Мадрид и Лиссабон!.. — запел он. Потом поинтересовался, не утомился ли я.

— Нисколько, — сказал я. — Вы как раз напали на человека, которого не сразу утомишь. Тем более мне совершенно делать нечего.

— Это так приятно. Такое совпадение! Мне тоже совершенно нечего делать!

— Давайте, давайте четвертую букву, нисколько я не устал, и насчет еды вы верно подметили — ем я крепко. На полную мощность. За обе щеки. Когда ем огурцы, хруст стоит на весь дом. Когда хлебаю борщ, слышно во дворе.

— И кушайте себе на здоровье, — говорит, — только соседей не тревожьте.

— Они тоже едят вовсю, друг друга заглушаем.

— Прекрасные соседи вам попались.

— Отличные соседи.

— А как они выглядят?

— Очень уж на меня похожи.

— Как это вы ухитрились?

— Как они ухитрились, вы хотите сказать?

— И вы и они.

— Чего ухитрились?

— Да я и сам не знаю, о чем вы толкуете.

— По-моему, ни о чем.

— Споем?

— Споем.

Мы спели «Кавы-кавы-кавылечек».

Я поинтересовался, не устал ли он. Так он даже обиделся. Я, говорит, не меньше вашего съедаю — две курицы зараз, так что будьте добры, осторожно. Парфентьев моя фамилия.

— А поросенка, — спрашиваю, — можете целого зараз съесть?

— Смотря какого.

— Большого.

— Вдвоем с вами, пожалуй, съедим любого.

— А пива, — спрашиваю, — можете зараз бочонок выпить?

— Могу, — говорит, — ерунда…

— И я могу. А можете ли вы…

— Могу! Могу! — орет. Не дал договорить. — Парфентьев, — говорит, — моя фамилия.

— Того, о чем я хотел спросить, вы не можете, — говорю.

Он запел песню на стихи «Все мы можем и не можем».

Я подпевал. Потом спросил:

— Кому же вы все-таки звонили, интересно знать. Любопытно, кому вы звонили?

— А никому. Парфентьев моя фамилия, запомнили? Пар-фен-тьев! Новый год встречаю. Парфентьев встречает Новый год! Ясно?

Он запел «Море, море, золотая волна».

Я подпевал. Отлично получалось. Дуэт по телефону. Красота!

Мы спели еще: «А нам до них и дела нет», «Любовь моя далекая», «Провожали гармониста», «Эх вы, эх вы!», «Давным-давно», «Привет вам всем, привет, ребята!», «Привет вам, птицы!».

Поздравили друг друга с Новым годом.

Он сказал:

— А фамилию мою вы уж, пожалуйста, запомните, потому что она у меня другая.

И очень деликатно трубку повесил.

Нужно было читать…

Сначала все хорошо было.

Она увидела, что я на нее смотрю, и говорит:

— Что это вы все время на меня смотрите?

— А что, смотреть нельзя? — говорю. И продолжаю смотреть. Тем более что мне давно жениться пора.

— Можно, — говорит, — только вы так глаза раскрываете, как будто вы слепой.

— Кто, я слепой?

— Вы, а кто же!

Я немного обиделся, но все равно смотреть продолжаю. Тем более у меня намерения серьезные.

Все хорошо было.

А потом я сказал:

— Вот когда я смотрю на вас, мне кажется, Пушкин именно о вас сочинил свои некоторые стихи…

Она возьми да скажи:

— А какие стихи вы имеете в виду?

А я никакие стихи в виду не имел. Я просто так сказал. Должен же я был ей что-то приятное сказать…

Она ждет, что я ей отвечу, а я молчу.

Тогда она говорит:

— «…Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты…» Это вы имели в виду?

— Во-во! — говорю. — Это самое… — Хотя ничего этого я в виду не имел. Пушкина я, конечно, знал. Как не знать! В школе еще проходили. Да все забыл. Давно было. Все не упомнишь.

Она говорит:

— Ах, бросьте, ничего вы этого в виду не имели…

Я говорю:

— Почему не имел? Имел! — И руку на сердце положил, чтобы она лучше поверила.

Она говорит:

— Да знаю я вас всех, всегда врете…

— Ну как хотите, — говорю, — только вы меня этими словами глубоко обижаете… Встретить вот так человека… И вдруг слышишь от этого человека подобные слова…

Она вдруг ни с того ни с сего говорит:

— Вот вы про Пушкина только что говорили, а Лонгфелло вы читали?

— Кого? — спрашиваю.

— Лонгфелло.

— Читал! — соврал я.

— «Гайавату» всю прочли?