Я жив…

Когда я сегодня слушаю постыдные попустительские речи иных наших бывших либералов, ныне вставших на крайне реакционные позиции, я вспоминаю Женькиного Лыняева, своим попустительством создавшего силу, проглотившую его с потрохами.

В «Волках» я играл Беркутова. Мой мизерный жизненный опыт, стеснительность явно противоречили характеру этого персонажа – хищника умного, расчетливого. Я дико волновался перед экзаменом.

Женька видел это.

– Ты вот что. Ты, когда выйдешь на сцену, – плюнь. Плюнь на комиссию. На все. Плюнь и посмотри мне в глаза. Понял? – шепнул он мне перед выходом, на секунду превратившись из толстяка и сибарита Лыняева в привычного худющего и голодного Женьку.

И когда на сцене я заставил себя увидеть его глаза – беспомощные, наивные, жалкие, – я почувствовал себя сильнее, умнее, и мне стало свободнее…

В гримерной моей висит фотография нашего Вершилова с надписью. Снимал Женька. Этот снимок – лучшая память о Студии, о солнечной юности, о Женьке. Простите – о Евгении Александровиче Евстигнееве.

Прочел написанное. Прости, Женька, если что не так. Время размывает очертания.

Ты – гений.

Всеволод Шиловский. Женя всегда со мной

С Евгением Евстигнеевым, с Женей, я познакомился в 1957 году, когда учился в Школе-студии МХАТ имени В. И. Немировича-Данченко. Надо сказать, что Школа-студия МХАТ того времени была настоящей кузницей талантов. Она выпускала уникальные актерские курсы. Судите сами. Один курс – Галина Волчек, Михаил Козаков, Олег Табаков, Игорь Кваша, Евгений Евстигнеев. Другой – Александр Лазарев, Евгений Лазарев, Вячеслав Невинный, Анатолий Ромашин, Альберт Филозов, Татьяна Лаврова, Юрий Гребенщиков, Алла Покровская, Наталья Журавлева, Геннадий Фролов, Елена Миллиоти. Почти девяносто девять процентов выпускников Школы-студии состоялись как выдающиеся актеры, которых зрители помнят и любят до сих пор.

Почему такое стало возможным? Только потому (я твердо в этом убежден), что нашим ректором был Вениамин Захарович Радомысленский – «папа Веня», как все мы его называли. Это был мудрейший человек, прекрасный педагог, который знал о нас буквально все. Его очень любил Женя, да и все мы его любили и боготворили.

Вениамин Захарович был одним из близких соратников Станиславского. Константин Сергеевич говорил, что если он будет создавать новый театр, то директорами в нем станут Вениамин Захарович Радомысленский и Григорий Григорьевич Александров. Но Александрова, директора МХАТ-2, в 1937 году расстреляли. А Вениамин Захарович в годы Великой Отечественной войны ушел добровольцем на фронт, служил на Северном военно-морском флоте, стал там руководителем театра. Но в 1945 году его пригласили возглавить Школу-студию МХАТ, которая была создана двумя годами ранее. Он появился во френче морского офицера.

В это время на фронте шли ожесточенные бои. Но у нашего народа была фантастическая вера в победу. Вспомним фильм «В шесть часов вечера после войны» – он вышел на экраны в 1944 году. До конца войны – еще целый год, но пока этого никто не знает. А в финале фильма герои выполняют свое обещание и встречаются на Каменном мосту «после войны».

Нужно отдать дань уважения тогдашним идеологам. Они помогали поддерживать в людях эту веру. Веру, благодаря которой мы победили высокоорганизованную и технически оснащенную машину под названием гитлеровская Германия. По сравнению с той, советской, идеологией нынешняя «отдыхает». Очень жаль…

Но вернусь к истории создания Школы-студии МХАТ. Тогда, в военном сорок третьем, ее основатели думали о будущем театрального искусства и их инициатива была поддержана на высшем уровне. Студию создавал Василий Сахновский под руководством В. И. Немировича-Данченко, И. М. Москвина, В. И. Качалова. Шли годы, были свои трудности, но преемственность поколений, передача мастерства «из рук в руки» оставалась. Чтобы она не прервалась (ведь великие мастера уходили из жизни), и был приглашен возглавить Школу-студию МХАТ соратник и единомышленник К. И. Станиславского Вениамин Захарович Радомысленский.

Я назвал Вениамина Захаровича мудрейшим человеком не ради красного словца. Многие его поступки подтверждают это. Например, он не ждал, что талантливые люди сами повалят к нему учиться. Он прекрасно понимал – настоящие таланты нужно искать. Долго и упорно.

Радомысленский стал рассылать педагогов, что называется, «по городам и весям». Позже и я, когда сам стал педагогом, тоже ездил по разным городам за талантливой молодежью…

И вот во Владимирском драмтеатре папе Вене приглянулись «ребятки». Правда, «ребятки» эти были уже в возрасте: Михаил Зимин, Владимир Кашпур, Евгений Евстигнеев. И Вениамин Захарович взял их сразу на третий курс. Случай беспрецедентный. Почему это произошло? Да потому, что у этих «ребят» был колоссальный актерский опыт. Да и как ему не быть? Каждую пятницу – спектакль! Репертуар – разнообразнейший: от Бабы-Яги до Ленина!

Но кроме опыта и профессионализма Радомысленский усмотрел в них «Его Величество Талант». Опытный педагог, он прекрасно понимал, что этим «мальцам» нужна только культура. Колоссальная культура и интеллект. Все остальное – от Бога. А культуру Школа-студия привить в состоянии.

И вот в нашей Школе-студии МХАТ появился уже лысенький, невероятно старый для нас, шестнадцати-семнадцатилетних, человек. Ведь ему было уже двадцать восемь лет!

Я обратил на него внимание сразу, как только увидел. Познакомился, а потом и подружился. Не подружиться с таким человеком, как Евгений Саныч, Женечка, было невозможно. Он обладал особенностью, очень для меня притягательной: никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах Женя не подчеркивал своей исключительности. У него даже в мозгу не было, что он какой-то особенный.

А вот мы, студийцы, понимали, чувствовали, что такое Евстигнеев. Как про наших великих мхатовских стариков, которым я потом ставил спектакли, играл с ними, мы знали, что они – гении, так и про Евстигнеева уже тогда знали: он станет выдающимся, неповторимым артистом.

А сам он относился к своим способностям спокойно. Ничего исключительного, ничего такого, что выделяло бы его из общего ряда и давало ему какие-то преимущества перед другими, Женя в себе не видел и не ощущал. Есть любимая профессия, роли получаются, зрители, коллеги, друзья – все вроде бы хорошо относятся. Что еще нужно? И никаких подвижек в башке в сторону премьерства, «звездности», как теперь говорят, у Женечки никогда не было. Он обладал той колоссальной внутренней культурой, которая у актеров встречается редко.

Ведь откуда берется так называемая звездная болезнь? Прежде всего – от отсутствия этой самой внутренней культуры. Актер – публичная профессия. И если ты в ней состоялся, то должен привыкать к тому, что тебя узнают на улице, донимают поклонники, тобой интересуются средства массовой информации. Привыкать и нормально к этому относиться, а не изображать из себя черт-те что…

Среди наших учителей, мощных педагогов, колоссальных мастеров (штучный товар из нас делали всегда) выделялся один молодой педагог. Это был Олег Ефремов, который уже тогда отличался и своей мощью, и невероятной манкостью. Когда он даже просто ходил среди других преподавателей по коридорам, курил на третьем этаже и долго разговаривал, мы ясно видели и остро ощущали, какая это особенная, ни на кого не похожая индивидуальность.

Это было как раз то время, когда создавался театр «Современник». Своего помещения у театра еще не было, и папа Веня предоставлял Ефремову и его артистам для репетиций аудитории Школы-студии МХАТ. Мы, студийцы, были как бы чернорабочими при «Современнике», помогали на репетициях, в оформлении сцены – везде, где нужно было. И видели, как работает Олег Ефремов.

Мы обожали Олега Николаевича. Готовы были умереть за него. Это потом, спустя годы, когда произошла девальвация его личности и он фактически убил МХАТ, мы сошлись с ним насмерть. Но все это, повторяю, было потом. А вначале мы души в нем не чаяли…