Я - Златан

— Я готов разрыдаться… ты напоминаешь мне меня самого.

Робиньо. Он вырос и стал звездой мирового масштаба, которую ждали в своих рядах многие клубы. По крайней мере, поначалу. Его купил мадридский «Реал», а потом он перешёл в «Манчестер Сити». Но в последнее время его рекламировали уже больше с негативным подтекстом. Вокруг него много чего происходило. Мы сдружились в «Милане», ведь мы оба выросли в трудных условиях, и в наших жизнях было много общего. На нас орали из-за того, что мы передерживали мяч. Мне нравилась его техника. Но он частенько был несосредоточенным, и много финтил на своём фланге.

Я хорошо понимал его. Я хорошо понимал всех игроков команды. Перед моим первым матчем на выезде против «Чезены» я прямо-таки излучал энергию. Страницы газет были набиты статьями о том, что я собираюсь показать с первого матча, что я значу для новой команды.

В основе в атаке вышли я, Пато и Роналдиньо. Казалось, что это мощно. Робиньо начал в запасе. Но всё бесполезно. Я изнурил себя с самого начала, как я частенько делал в «Аяксе». Хотел слишком многого, а получили мы слишком мало: на перерыв мы ушли, уступая «Чезене» со счетом 2:0. Мы, «Милан», проигрываем «Чезене»? Это меня бесило, и я выкладывался на поле максимально, но ничего не получалось. Я пахал, как собака, и ближе к концу мы получили право на пенальти. Кто знает, может, мы бы перевернули игру? Я пошёл бить пенальти. Удар пришёлся в штангу. Мы проиграли. Как, вы думаете, я себя чувствовал?

Мне ещё пришлось проходить допинг-тест после матча. Я зашёл в тот кабинет, будучи злее чёрта, что аж стол сломал. Мужик в кабинете перепугался не на шутку.

— Успокойтесь, успокойтесь…

— Слушай, не говори мне, что надо делать, иначе закончишь, как этот стол.

Не стоило так поступать, он ведь ни в чём не повинный человек, отвечающий за допинг-контроль. Но с этим настроем я приехал в Милан, и после нашего поражения в глазах было темно. В таких случаях меня надо оставлять в комнате, где можно ломать и крошить. Внутри меня всё кипело, и я был рад, когда на следующий день пришли газеты, в которых мою игру признали слабой. Заслуженно. Мне оставалось лишь кулаки сжать.

Но в следующем матче лучше не стало. И в последующем. Я забил свой первый гол за «Милан» в ворота «Лацио», и мы даже были близки к победе. Но на последних минутах мы её упустили.

На этот раз не было допинг-контроля. Поэтому я сразу пошёл в раздевалку и со всей силы пнул доску, где тренер рисует игровые схемы. Она полетела, как снаряд, и попала в игрока.

— Не играйте с огнём, это опасно, – прорычал я, и в раздевалке воцарилась тишина. Думаю, все сидящие там люди точно поняли, что я имел в виду: мы должны были побеждать, и мы, мать вашу, не должны были пропускать ненужные голы в конце. Так продолжать было нельзя.

После четырёх матчей у нас было лишь пять очков. Во главе таблицы, конечно же, был «Интер». Я чувствовал, что давление на меня становится всё сильнее. Мы до сих пор жили в отеле Boscolo, и нам удалось немного освоиться. Хелена, которая не выходила на публику, дала первое интервью. Оно было для журнала Elle, и это был фарс. Каждое сказанное слово попадало в заголовок. Я мог сказать какую-то фигню в духе: «После встречи с Хеленой стало гораздо меньше лапши с фрикадельками». Эти фразы стали в журнале неким подобием признания в любви Хелене, что показывало, что я менялся. У меня был бзик по поводу прикованного к себе внимания, а сейчас я начал становиться более застенчивым.

Вокруг меня было не так много людей, и мы вели спокойную жизнь. Я сидел дома, и через несколько месяцев мы переехали в квартиру в центре города, которую для нас нашло руководство клуба. Конечно, это было мило, но там не было нашей мебели, наших вещей. Всё это было круто, но всё это было чужим. По утрам меня в фойе дожидался телохранитель, с которым мы ехали в Миланелло, где я завтракал перед тренировкой и обедал после неё. Постоянно было много всякой PR-фигни, фотосессий. Как всегда, это происходило в Италии, я был далёк от семьи. Перед выездными матчами мы оставались в отелях, а перед домашними – в Миланелло. И у меня появилось новое ощущение.

Ощущение тоски по дому. Винсент рос, он говорил всё больше. Это сумасшествие. Макси и Винсент так много раз переезжали с места на место, что они спокойно говорили на трёх языках: шведском, итальянском и английском.

Начинался новый этап в жизни, и я частенько задумывался, а чем же я займусь после окончания карьеры, а Хелена начнёт свою? Меня посещали подобные мысли. Порой я даже ждал конца карьеры. Порой – нет.

Но я был не менее заряженным на поле, и скоро футбольные дела начали налаживаться. Я решил исход семи-восьми матчей подряд, и вернулась старая добрая истерия. «Ибра, Ибра» повсюду. Газеты сделали фотоколлаж. В центре был я, а на мне вся остальная команда. Мол, я тащу весь «Милан» на своих плечах. Это обсуждали так горячо, как никогда прежде.

Я знал одну вещь, касающуюся футбола, лучше других: в футболе ты сегодня можешь быть Богом, а в другой день – совершенно бесполезным. Приближался главный матч осени, дерби против «Интера» на "Сан-Сиро". Никаких сомнений в том, что Ультрас меня будут ненавидеть, не было. Давление должно было только усилиться. Помимо всего прочего, у меня начались проблемы с одноклубником Огучи Оньеву, американцем размером с дом. Как-то я сказал одному товарищу в команде:

— Что-то серьёзное произойдёт. Я это чувствую.

«Меня настигало ощущение, что я перегорал». Я – Златан. Часть сорок четвертая, предпоследняя

Люди говорили, что он один из самых славных парней в мире. Огучи Оньеву напоминал боксера-тяжеловеса. Его рост был за 190 сантиметров, и весил он около ста килограммов. Несмотря на то, что он не выходил в стартовом составе команды, он был признан ранее лучшим игроком года в бельгийской высшей лиге среди легионеров и лучшим американским футболистом того года. Но он не справлялся со мной и попытался найти подход.

– Я не такой, как все другие защитники,– сказал он.

– Ну, молодец, возьми с полки пирожок!

– Меня не собьёт с толку твоя чушь, а ты только её и несёшь постоянно.

– О чём ты говоришь вообще?

– О тебе. Я видел тебя в игре, и ты только и делаешь, что болтаешь без умолку, – продолжил он. Это взбесило меня.

Не только потому, что я был сыт по горло всеми этими защитниками, которые пытались провоцировать меня. Я не тот, у кого случается словесный понос. Я себя на поле показываю. На протяжении многих лет я слышал столько дерьма… Цыган, что-то о моей маме, прочая хрень. Худший образец: «Увидимся после матча!» Что это за хрень, чёрт возьми? Мы собираемся устроить разборку на автостоянке? Это же нелепо. Я помню Джорджо Кьеллини, центрального защитника «Ювентуса», мы играли вместе. А уже потом, когда я выступал за миланский «Интер», мы встретились на футбольном поле, и он весь матч провисел на мне: «Всё уже не так, как было раньше, не так ли?» Он пытался спровоцировать меня, но потом сделал подкат сзади. Вот это вот трусливо, не так ли? Я не видел его в момент подката, но было очень больно. Очень. Но я промолчал, как я в таких случаях обычно и поступаю. Отплачу сполна при нашей следующей встрече, подумал про себя я. Отплачу так, что он долго не сможет после этого встать.

Не любитель я пустых разговоров. Я люблю действие, люблю потолкаться. Но тогда возможности отомстить я не получил, поэтому после финального свистка подошёл к нему, схватил за голову и потащил, как непослушного паса. Я видел испуг в глазах Кьеллини.

— Что ж, ты этого хотел. Как же так получается, что ты сейчас обсираешься по полной?, – прошипел я и отправился в раздевалку.

Я отвечаю своим телом, а не словами, и я также ответил и Огучи Оньеву. Но он продолжал. Однажды, когда я закричал: «Не было штрафного!» – он пытался утихомирить меня пальцем, мол, ты несешь всякую ересь. Тогда я и подумал: «С меня достаточно».