Ячейка 21

Обе, и избитая Граяускас, и ее подруга Слюсарева, как он понял, были проститутками с того берега Балтийского моря. Он и раньше встречал таких. Всегда одна история: молодые нищие девчонки, которым запудрили мозги. В один прекрасный день в их родной деревне появлялись люди, сулившие им золотые горы: работу, благосостояние. Их снабжали фальшивыми паспортами. И в тот самый миг, когда они брали этот паспорт в руки, они превращались из полных надежд подростков в падших женщин. Фальшивый паспорт стоил дорого, так что получали они его в долг. А долг надо было отрабатывать. Тем из них, что посмели отказаться, быстренько объясняли что к чему: они узнавали на собственной шкуре, что такое зверские побои. Их насиловали так, что промежность кровоточила, приставляли к виску пистолет: «Защелкни пасть, сука! Должок-то за ксиву и билет будешь отрабатывать, а не то я тебе еще вдую!» Он потом продал их. Тот парень, что бил, насиловал и тыкал пистолетом в висок, – продал. По три тысячи евро за каждую из девочек, которые переехали с востока на запад и теперь прилежно стонали, когда очередной клиент входил в них.

Эверт Гренс вздохнул, взглянул на Свена Сундквиста, который зашел в кухню доложить о результатах обыска в очередной комнате:

– Там тоже ни хрена нету. Никаких личных вещей, ничего.

Несколько пар туфель, платья, целый ворох белья, естественно, флаконы с духами, пакетики с разными там румянами, коробка презервативов, дилдо и наручники. И больше ничего. Во всей квартире не было найдено ничего, что давало бы хоть какую-то информацию, кроме как о древнейшей из всех профессий.

Эверт недовольно хлопнул в ладоши:

– Детки в клетке. Детки без лица.

У девочек не было ни документов, ни разрешения на работу – как будто и их самих не существовало на свете. Ползали, не дыша, по квартире на седьмом этаже, запертой на электронный замок, в городе, так не похожем на их родную деревню.

– Эверт, а сколько их в нашем городе?

– А на сколько спрос есть. Рынок.

Эверт Гренс снова вздохнул, наклонился и провел пальцем по стене. Там была кровь: сутенер хлестал свою жертву именно здесь. На обоях в цветочек алели капли крови, и даже потолок почти весь был забрызган. Он чувствовал себя чертовски уставшим. Хотел напрячь голосовые связки и выговорить громко и четко, но смог лишь прошептать:

– Она нелегалка. Ей нужна будет охрана.

– Ее сейчас оперируют.

– Потом. В палате.

– Тогда, значит, через два часа. В больнице сказали, что понадобится пара часов.

– Распорядишься, Свен? Охрану. Я не хочу, чтоб она исчезла.

Во дворе дома с красивым фасадом было тихо и пусто.

Эверт Гренс обернулся на окна – тоже пустые, похожие одно на другое своими шторами и цветочными горшками на подоконниках.

Он почувствовал, как его охватила апатия.

Избитая женщина и сутенер в блестящем костюме, и Бенгт, и его коллеги, которые целый час ждали снаружи, пока она там валялась без сознания, истекая кровью.

Он попробовал сбросить все это с себя, но как? Как это сделать? Этому еще никто не научился.

Он замерз.

В половине одиннадцатого утра Йохум Ланг завтракал в буфете ресторана «Ульриксдаль». Так поступали реальные пацаны: собирались за столами, покрытыми крахмальными скатертями, роскошно жрали и лишь потом перетирали дела.

Они завернули сюда по дороге на важную встречу, проехав через всю северную часть города.

Еще кусочек омлета, затем чашка хорошего кофе и в конце – зубочистка с мятным вкусом.

Ланг заглянул в обеденный зал. Белые скатерти, серебряные столовые приборы и какие-то люди – конференция. Нарумяненные женщины прикуривали сигареты, мужчины сидели рядом и пили кофе. Он усмехнулся: ждут чего-то, заседают… Сам он никогда не принимал участия ни в чем подобном и этих игрищ не понимал.

– О чем хотел поговорить?

Они со Слободаном не разговаривали с того самого момента, когда Ланг сел в его блестящий автомобиль с кожаными сиденьями, который ждал его у ворот тюрьмы Сел и выкинул билет на поезд в окно.

Сейчас они выжидающе смотрели друг на друга, сидя по разные стороны пустого и красивого стола в дорогом ресторане в десяти минутах езды от центра Стокгольма.

– Мио просил.

Йохум молчал: большая выбритая голова, приобретенный в солярии загар, шрам, который от губ полз высоко по щеке, все там же.

Слободан подался вперед:

– Он хочет, чтобы ты разобрался с тем парнем, что толкал наш товар, да намешал его со стиральным порошком.

Йохум Ланг по-прежнему выжидал. Не произнес ни слова. Пока не зазвонил мобильный Слободана. Тогда Ланг откинулся и произнес:

– Ты разговариваешь со мной. Остальные свои гребаные делишки прибереги на потом.

Пару секунд он сверлил глазами Слободана.

Тот отдернул руку от телефона, как будто она была на дистанционном управлении.

– Он толкнул дерьмо, я же сказал. И к тому же племяннице самого Мио.

Йохум взял солонку и катанул ее так, что она слетела со стола и покатилась по полу аж до самого окна.

– Мирья?

Слободан кивнул:

– Да.

– Мио раньше-то о ней, правда, никогда особо не заботился. Так, проблядушка мелкая.

Музычка из динамика, который висел над ними. Нарумяненные женщины рассмеялись и прикурили очередные сигареты, мужчины расстегнули воротники рубашек и спрятали обручальные кольца в карманы.

– Мне кажется, ты с ним знаком, с парнишкой-то этим.

– Давай-ка к делу.

– Со стиральным порошком намешал! А товар наш, сечешь теперь?

Он начал повышать голос:

– Мне это не нравится! Мио это не нравится! Чертов нарик!

Йохум откинулся назад, ничего не ответив. Лицо Слободана налилось краской:

– Кред! Слушок уже пошел. Стиральный порошок в венку – тут есть о чем побазарить.

Йохум начал уставать от сигаретного дыма, валившего от конференц-дамочек, от запаха копченых колбасок, от самого ресторана и слишком уж лощеных официанток. Ему хотелось на солнышко. Он подумал, что тюрьма Аспсос должна по идее рождать в людях тоску по всему этому: рестораны, женщины, но… На самом деле выходило с точностью до наоборот. Каждый раз после очередной отсидки он чувствовал, как тяжело человеку «оттуда» привыкнуть к здешней жизни.

– Черт, ты скажи просто, что я должен сделать.

Слободан увидел, что Йохум теряет терпение.

– Ни одна сволочь не должна продавать стиральный порошок, прикрываясь нашим именем. Сломай ему пару пальцев. Руку. Не более того.

Они посмотрели друг другу в глаза. Йохум кивнул.

Звучала музычка, пианино все рвало на клочки популярную песенку. Под нее он встал и двинулся к автомобилю.

Стокгольмский центральный вокзал все еще зевал, продирая глаза, несмотря на то что перевалило за полдень. Для одного – перевалочный пункт, для другого – подходящее место для сна, а вон там встретились двое одиноких. Он и она, для них тоже место найдется.