Ядовитые цветы

Лизе нравились рождественские ярмарки – с каруселями, шарманщиками и горячим глинтвейном на улицах. Ей нравилось, что все покупают подарки – родственникам, друзьям, приятелям, едва ли не случайным знакомым. Магазины были полны людей, как никогда прежде.

Сочельник Лиза провела с Нойбергами. Ведь эту ночь принято было встречать в семье, а она успела так привязаться к ним, что воспринимала их как свою семью. Словно подтверждая ее мысль, Фридерика сказала, когда они поздравили друг друга с наступившим Рождеством:

– Скоро ты уедешь, Лиза… Это так жаль!

– Мне тоже, – согласился Сашка.

– Да, – сказал Гюнтер. – Александр даже просит нас, чтобы мы больше не приглашали к нему гувернанток. Он хочет, чтобы ты осталась у него в памяти.

– Он прекрасно говорит теперь по-русски, – сказала Фридерика.

– Не так уж и прекрасно, – обернулась к Сашке Лиза. – Если ты хочешь научиться по-настоящему, тебе надо еще много заниматься.

«Вот как назидательно я научилась говорить», – подумала она при этом.

Впрочем, Сашка не слишком верил в назидательность Лизиных интонаций.

– Я все-таки надеялась, что ты останешься в Кельне, – сказала Фридерика. – Мне казалось, твои отношения с Паулем развиваются так хорошо…

Лиза покраснела.

– Боюсь, что мне вообще придется уехать раньше, чем я думала. Именно из-за него, – сказала она. – Понимаешь, Фрицци, я не могу его обидеть, но и видеть, как он смотрит на меня влюбленными глазами, и отводить свои глаза, – я тоже не могу…

Фридерика только вздохнула в ответ.

– Во всяком случае, – сказал Гюнтер, – ты должна помнить, что к нам ты всегда можешь приехать в гости.

Лиза благодарно кивнула. Они посидели еще немного. Это был какой-то печальный вечер, и Лиза не знала: праздник ли такой, или просто такое уж настроение.

Ее никто не ждал в Москве – Коля все-таки не в счет, – в ее московской жизни не вырисовывалось ничего определенного. И все-таки что-то вздрагивало у Лизы в груди, когда она представляла московские бульвары в осеннем золоте, или заснеженные переулки, по которым трудно пробираться зимой, или широкий Кутузовский – Коля говорил ей когда-то, что ему первое время страшновато было ездить по этому проспекту на машине, такой он просторный и мощный.

Здесь, в Кельне, Лиза почти не думала, что будет делать, когда вернется домой. Да и где теперь ее дом – в Москве, в Белоруссии? Ей просто хотелось, чтобы это произошло поскорее; она сама не знала, почему.

Лизе казалось, что ее последнее объяснение с Паулем уже произошло, и в то же время она видела, что он ждет от нее еще каких-то слов. Это угнетало ее, как никогда прежде. Встречаясь с ним иногда, Лиза чувствовала даже какое-то нетерпение, почти раздражение: ну зачем он смотрит на нее так, чего он ждет, разве что-то еще неясно?

– Мне все-таки кажется, – сказал однажды Пауль, – что мы могли бы быть счастливы с тобой.

«Сослагательное наклонение!» – вдруг вспомнила Лиза Оксанины слова и едва сдержала улыбку.

– Если этого нет, – ответила она, стараясь смягчить свои слова примирительной интонацией, – значит, этого и не могло бы быть.

Это было вскоре после Нового года. Лиза и Пауль только что простились после его праздничного визита, но все еще стояли в гостиной Нойбергов. Лиза теребила длинную шелковую кисть светлой гардины и смотрела в сад. Пауль уже собирался уходить и вдруг произнес эту фразу. Услышав Лизин ответ, он грустно кивнул.

– Ты права, Лиза. Ты права во всем, что касается чувств.

Лиза видела, что и он уже смирился со скорым расставанием. Впрочем, Пауль не был бы самим собою, если бы тут же не произнес:

– Ты знаешь, наша фирма сейчас налаживает контакты с Россией. У вас очень перспективный инвестиционный рынок, хотя и слишком рискованный. Возможно, мне придется бывать в Москве в командировках.

Лиза ничего не ответила. Но он, кажется, и не ждал ответа.

Пауль вышел из комнаты незаметно – ведь они уже простились. У двери он еще раз обернулся, но Лиза смотрела в потемневший от талого снега сад.

Лизе показалось, что это и есть ее последний день в Кельне, хотя она должна была провести здесь еще месяц. Еще впереди было прощание с Нойбергами, еще бегала она по магазинам, покупая подарки маме, Коле, Наташе, детям, Оксане, Игорю, – а ее жизнь в Германии была уже окончена, и Лиза вспоминала ее как музыку, завершившуюся чистым и пронзительным аккордом.

Глава 9

– Девушка, чемоданчик давайте, довезу по назначению! У-у-у, какой тяжелый, разве можно самой!

Бойкий носильщик вскинул Лизин чемодан на багажную тележку и бодро потащил к выходу из аэровокзала. Лиза едва поспевала за ним, а он приговаривал на бегу:

– Куда едем, девушка? Сейчас и машинку для вас найдем! Как там погодка в Германии? У нас такие холода стоят, того и гляди, окочуримся тут все.

Лиза только что вышла за таможенную калитку, как тут же и появился этот расторопный парень.

– Погодите, постойте! – говорила она на ходу. – Меня же встречают, я же сейчас с братом разминусь!

Носильщик приостановился, и Лиза увидела Николая, который еще стоял в толпе встречающих и высматривал ее среди прилетевших рейсом из Кельна.

– Коля, Коля! – закричала она. – Я здесь!

Носильщик недовольно скривился.

– Чемоданчик я вам, однако ж, доставил, куда следовало. Двадцать марок будет с вас.

– Сколько? – удивилась Лиза. – Почему так дорого?

– За амортизацию тележки, – ответил тот. – А также за мои усилия по перевозке.

– Я вот сейчас к тебе приложу усилие! – Николай уже стоял рядом с ними. – Что за прорва такая!

Быстро оглядев Николая оценивающим взглядом, носильщик счел за благо ретироваться – отправился выискивать очередную жертву. Николай поцеловал сестру.

– Ну, Лизушка, хоть тебе Германия, хоть что – ты все такая же. У тебя же чемодан на колесиках, зачем тебе понадобился этот хапуга?

– Да я не успела сообразить, – рассмеялась Лиза.

– Родина, милая моя! Тут тебе не Кельн!

К ним уже бежала Наташа, за ней вприпрыжку неслась Маринка и солидной походкой шел Андрюшка.

У Лизы кружилась голова, она видела все, словно в тумане. Это был какой-то непонятный, странный момент: ей вдруг показалось, что она вообще не ориентируется в пространстве – где верх, где низ? Лиза даже схватила Николая за рукав, заставив его спросить недоуменно: