Якорь спасения

– А-а-ким...

– Чего вы опять мямлите, Аскольд Аполлонович?
– снова повысил голос Кавалергардов.

– Э-э-э, - продолжал в смущении мямлить Чайников, - имя у автора, как бы сказать, не очень.

– Какое же имя?
– нетерпеливо настаивал Кавалергардов.

– А-а-ким Во-во-строносов, - с трудом выдавил Чайников.

– Ну и что? Чем оно вам не нравится?

– Для гения, для классика, кажется мне, не очень подходящее. Может, псевдонимом заменим?..

– Много вы понимаете в классических именах, - попрекнул Илларион Варсанофьевич.
– Грибоедов, по-вашему, очень красиво было, когда прозвучало впервые? Мальчишке в школе с такой фамилией проходу от насмешек не было бы. Или Пушкин? Тоже, если вдуматься, даже не Кавалергардов. Правда, может, получше Чайникова? Так что оставим в покое имя. Пусть будет Аким Востроносов... Что за вещь? Какой жанр?

– Повесть.

– Велика ли?

– Маловата.
– И уточнил: - 168 страниц текста.

– В самый раз, - авторитетно отметил Кавалергардов и в подтверждение добавил: - Известно ли вам, что романы Тургенева не превышают шести-семи листов. Ро-ма-ны! Классики не любят размазывать. А тут всего лишь повесть.

– Конечно, - скоренько согласился Чайников.

– Кому еще известно?
– строго спросил Кавалергардов.

– Никому. Честное слово.

– Хорошо. И никому не должно быть известно. Пока. Держите и не выпускайте, ничьи глаза не должны видеть до меня. Я скоро буду.

Глава шестая,

в которой события развиваются в нарастающем темпе

Кавалергардов, не заходя к себе, не сняв плаща к шляпы, направился прямо к Чайникову. От самой двери он шел к столу Аскольда с протянутой рукой, сгорая от нетерпения держать в своих руках повесть гения. Получив рукопись, Илларион Варсанофьевич тут же, не присаживаясь, едва лишь размотав шарф и сдвинув на затылок шляпу, вооружился очками и углубился в чтение. Аскольд невольно поразился редакторскому самообладанию, его трезвости и спокойствию. Что бы ни говорили о таких, как Кавалергардов, а для того, чтобы быть главным редактором, возглавлять такое большое дело, каким являлась редакция толстого литературно-художественного журнала, надо обладать характером, в любом положении чувствовать себя хозяином, которого во всех обстоятельствах не покидает самообладание.

Чайников смотрел на шефа и невольно думал о пережитом смятении, о столь различных чувствах, посетивших его так недавно. Ничего подобного с Кавалергардовым. Само воплощенное спокойствие и сосредоточенное внимание. Деловой подход - и ничего кроме. А ведь случай не рядовой, и шеф это, бесспорно, сознает.

И на этот раз Кавалергардов не изменил перенятой им у великого Некрасова привычке - пробежал глазами несколько первых страниц, затем сунул нос в самую середину и прочитал конец. В процессе чтения Илларион Варсанофьевич слегка шевелил пухлыми губами и произносил себе под нос нечленораздельное: "гм... гм..." и "да... да...".

С трепетом ждал Аскольд, пока Кавалергардов произнесет хоть что-нибудь членораздельное, понятное. И он произнес после некоторого раздумья:

– Да, гений.
– Шеф сказал это спокойно, но веско. Опустился наконец в стоявшее перед столом кресло, снял шляпу, положил на стол перед Чайниковым, взъерошил свою жесткую шевелюру, позволив себе этот единственный внешний признак внутреннего возбуждения, и повторил: - Гений!

У Аскольда отлегло от сердца, он стал успокаиваться, с нетерпением ожидая дальнейших суждений или действий главного редактора. А тот на какое-то время впал в задумчивость, решая про себя что-то важное. Потом внезапно поднялся, схватил шляпу и рукопись и направился к выходу. Уже в дверях он кивнул Чайникову: "Ко мне!"

– Вещь небольшая, но емкая, - бросая в своем кабинете на диван плащ и шляпу, проговорил Илларион Варсанофьевич. Его теперь вроде бы прорвало, и он продолжал: - И заглавие емкое - "Наше время". Как раз то, что требуется. Гений, между прочим, потому и гений, что острее всех чувствует веление времени. Мастерство может быть и просто у талантливого или одаренного человека, а вот эпическое чутье, широта этакая - лишь у гения!

– Но повестушка-то не очень большая, может быть, и не эпического звучания, - попробовал внести трезвую ноту Чайников.

Кавалергардов подошел к столу и прочно уместился в своем редакторском кресле.

– Ну что вы такое бормочете?
– посмотрел он с укоризной на Аскольда, как разочарованный учитель смотрит на безнадежного ученика.

Чайников пожал плечами - мол, вам виднее, я только так, предположительно, нисколько не настаивая.

Кавалергардов вызвал Лилечку и тут же приказал:

– Замов ко мне! И вот еще что: назавтра срочно созываем редколлегию. В обычное время. Явка всем обязательная. Каждому скажите, что вопрос наиважнейший. И больше ничего. Никаких комментариев. Обо всем узнают здесь. Все!

Явившиеся замы были опрошены:

– Текущий номер в графике?

– В графике, - заверили, как по команде, Петр Степанович и Степан Петрович.

– Придется ломать график, - отрезал, поднимаясь со стула Кавалергардов. Он кивнул на лежавшую на столе рукопись и пояснил: - Будем давать. На открытие.

– Августовский номер у нас открывается романом Артура Подлиповского "Сон и явь", - напомнил Петр Степанович.

– Знаю, - рубанул Кавалергардов.

– С продолжением в сентябрьском, - поддержал коллегу Степан Петрович и добавил: - Подлиповский категорически против сокращений, настаивает на разверстывании в трех номерах.

– К черту! Не хочет, пусть забирает и печатает где вздумается. Авось без него не пропадем, - демонстрировал непреклонную решимость главный.

Петр Степанович и Степан Петрович, округлив глаза, переглянулись, мол, как рубит.

– Гений, - ткнул пальцем в рукопись Кавалергардов, объясняя этим коротким словом все своим замам, - не чета Подлиповскому. Тут объективная оценка, - Илларион Варсанофьевич кивнул в сторону Чайникова.

Петр Степанович и Степан Петрович обратили вопрошающие взоры к Аскольду. И тот кратко пояснил:

– Машина открыла в самотеке. Единственный пока случай. Дважды проверял. Точно - гений.

Последние слова Чайников произнес как бы оправдываясь, - ничего поделать нельзя: объективно установлено - гений. А перед ним хоть кто посторонится.

– Успеем ли дать на обложке текущего номера рекламу? Скажем, в таком духе.
– Кавалергардов воздел очи к потолку и, покрутив пальцем, продолжал: - Читайте в следующем номере масштабную эпическую повесть Акима Востроносова "Наше время" о делах и людях современной эпохи. В общем, в таком духе что-нибудь завлекательное.

Петр Степанович потянулся было к гениальной рукописи, но на нее опустилась тяжелая ладонь шефа.

– Экземпляр пойдет сейчас же на вычитку корректорам. Прочитаете в гранках. Дорог каждый час.

Начертав размашистым почерком в углу первой страницы "Срочно. В набор" и поставив свою подпись, которая состояла всего из четырех букв "ИКав" и волнистого хвостика, Кавалергардов вызвал Лилечку, вручил ей рукопись для немедленной отправки в корректуру и в срочный набор.