Якорь в сердце

— В букинистическом раздобыл. Ухлопал кучу денег, — смущенно пояснил капитан и тут же добавил: — Честно говоря, покупал ради переплета. Тут у нас бывает, что на всей коробке сухого места не сыщешь. Решил, кожаные корки не размокнут. Да и тяжела, ветром за борт не сдует. А начал читать — и не оторвусь. Иногда до того дочитываюсь, что кажется, вроде бы и сам в преисподнюю провалился…

Подле его койки я заметил здоровенную гирю — по меньшей мере пуда на два. Проследив за направлением моего взгляда, Крум сказал:

— Физкультура — полезное дело, особенно в моем возрасте. Скоро полсотни стукнет. Еще предки вот этого самого Данте говорили, что здоровый дух проживает только в здоровом теле.

— И сколько же раз вы выжимаете эту штучку?

— Не знаю, надоедает считать. Да я ее мизинцем не меньше пяти раз подыму! Не верите?

Я вовремя заметил лукавый огонек в глазах капитана и решил не лишать его удовольствия и потому для виду принялся горячо возражать:

— Да ни за что! Если вы хоть раз поднимете, гирю на мизинце, ставлю бутылку коньяка.

Капитан довольно ухмыльнулся. В следующий миг тридцатидвухкилограммовая гиря вспорхнула в воздух и повисла на его мизинце, хотя, надо заметить, толщиной этот мизинец не уступал моему большому пальцу.

— Два… три… пять… семь… — считал я, не веря своим глазам. Теперь мое удивление было совершенно неподдельным.

— В молодости кузнецом был, — с легкой одышкой сказал он, подняв гирю в десятый раз. — Вы не первый, кто мне проспорил.

Пари я проиграл, зато контакт, о котором мечтал, был установлен. В тот день Крум многое мне порассказал о своей жизни на хуторе под Салдусом, где он сразу по окончании средней школы поступил учеником в деревенскую кузницу. Впоследствии, чтобы увильнуть от призыва в армию буржуазной Латвии, Арвид Крум поступил на курсы водолазов и позднее получил место старшины водолазов в Рижском порту, а затем в Лиепае. Труд водолаза закалял не только тело, но и воспитывал волю. Под водой нельзя полагаться на удачу, малейшая оплошность может иметь трагические последствия. Трудно теперь припомнить, сколько раз запутывался воздушный шланг во время осмотра затонувших кораблей, повреждался скафандр, рвался телефонный провод. Всех происшествий не перечесть. И ни при одном из них нельзя было просигналить, чтобы тебя немедленно вытащили с тридцатиметровой глубины, если не хотел стать неизбежной жертвой кессонной болезни. Спасти в этих случаях могло только хладнокровие, выдержка и находчивость.

— Однажды во время зимних маневров ульманисовского флота, — вспоминает Крум, произнося с подчеркнутой иронией слово «флот», который и в самом деле состоял из нескольких устаревших торпедных катеров и двух подводных лодок, доставшихся в наследство от царской России, — мне поручили достать затонувшую учебную торпеду. Дело было рискованное, но… торпеда была на флоте единственная и стоила двадцать тысяч латов, а нашего брата водолаза как собак нерезанных… Чуть не проглотила меня тогда стальная акула. Едва я к ней притронулся, как зашипел сжатый воздух и торпеда рванулась вперед, чудом не разрезав на мне скафандр острыми, как ножи, рулями…

А то вот такое было. Буксиришко один затонул. Затонул на мелком месте, и притом скоро — значит, пробоина велика. Казалось, ну что тут такого — найду дыру, наложу пластырь, закреплю кессоны… Не впервой такая работенка — дельцов, охочих купить за бесценок затонувшее судно, было хоть отбавляй. Однако на этот раз мне не повезло с самого начала: при наружном осмотре корпуса пробоину обнаружить не удалось. Пришлось подниматься на поверхность за специальными, особо гибкими шлангами, за фонарем поярче, чтобы искать отверстие изнутри — возможно, оно было как раз в правом борту, на который завалился буксир. Я обшарил все отсеки трюма, топки и бункера с остатками угля и, хоть умри, не мог обнаружить эту чертову пробоину. И тут мне стукнуло в голову: да никакой аварии не было! Просто буксир потопили, чтобы владелец мог получить за него страховую премию. Когда я заикнулся об этом прорабу, тот только рявкнул:

«Не твоего ума дело! Тебе платят за работу не повременно, и я не советую тратить время на философию!»

А мне не больно-то и надо. Мало ли темных махинаций проворачивает флотское начальство!..

Крум рассказал мне еще несколько случаев из своей водолазной практики, когда его жизнь бывала на волосок от смерти. И я подумал: «Не потому ли траулер Крума последние годы неизменно занимает первые места в соцсоревновании, что его капитану хорошо знакома не только поверхность, но и дно моря?»

— Какое же место вы отводите в своей нынешней профессии везению, случайности? — полюбопытствовал я.

Капитан поскреб затылок:

— Что ни говори, но так уж ведется в нашем промысле — либо рыба есть, либо нет ее! И называйте это как хотите. Другой раз шторм поломает все самые тонкие расчеты. Случается и так, что тралишь на хорошо знакомом месте, целыми днями бороздишь его вдоль и поперек, но и чешуи не увидишь, не то что рыбы. Махнешь рукой и уйдешь, а через час на этом же месте другой берет рекордный улов. Потому я так и обрадовался эхографу: не надо больше действовать наугад, вслепую… Пошли поглядим, как он работает.

Наверху ветер крепчал, волна пошла крупнее. Трал изрядно замедлял наш ход, и судно, словно перегруженная подвода, неуклюже переваливалось через ухабы волн. Иногда оно оказывалось зажатым меж двух гребней, и тогда от бортов крыльями взметывались белые веера пены. Море было усеяно тралботами, бродившими, словно стадо голодных коров, ищущих сочную траву.

Успех наших поисков на этот раз зависит от едва заметных точек, которые эхограф время от времени оставляет на бумажной ленте. Это скопления рыбы, и рулевой почти непрерывно вносит поправку в курс, с тем чтобы по возможности чаще пересекать дорогу косякам трески.

— Сыграем в шахматы?.. — пригласил меня капитан, расставляя фигуры.

Я решил не поддаваться ему. Играл со всей серьезностью, и вскоре его король оказался под ударом моего слона и ладьи. Но капитан не помышлял о сдаче. Он лишь как бы невзначай подтолкнул Цалена. Тот резко переложил руль, волна ударила в борт, судно накренилось, и все фигуры — белые и черные — покатились на пол.

— Ничья, — провозгласил капитан. — Говорят же: дома и стены помогают. Этот трюк мы с Виестуром сами придумали, — добродушно признался он.

Матрос взглянул на часы.

— Капитан, у нас еще есть пятнадцать минут, может, покажете какой-нибудь новый сплесень? [9] — И, обернувшись ко мне, пояснил: — Взял обязательство в этом году освоить все такелажные работы и ремонт сетей, а теперь и сам не рад — столько в этом деле премудростей.

Покуда капитан показывал и матрос, пыхтя, повторял вязку хитроумных морских узлов, я тоже не терял времени даром и поближе познакомился с юношей. Виестур вырос в колхозе. По окончании средней школы он поступил в Рижский институт физкультуры. Вскоре понял, что выдающегося спортсмена из него не получится, и вернулся в родные края, стал рыбачить.

9

Сплесень — место сплетения двух концов троса.

— Не собираетесь учиться дальше на штурмана или механика? — поинтересовался я, как водится в подобных случаях.

— Обязательно. Только сперва надо «Волгу» купить.

По-видимому, на моем лице отразилось недоумение, так как в разговор вступил капитан:

— Малый спит и видит машину. Не курит, не пьет, копит деньги. Даже не отдыхает как положено… Так себя и в гроб недолго вогнать.

Позднее я убедился в том, что капитан сильно преувеличивал одержимость Виестура. Паренек не пропускает ни одного нового кинофильма, а когда из-за шторма приходится оставаться на берегу, он с увлечением играет в красном уголке в настольный теннис. Читает. И вообще — интересы его достаточно разносторонне что же касается «Волги», то капитан прав. Прав, потому что заветная мечта Виестура — стать автоспортсменом.