Яндекс.Книга

— И что вы ему говорили? «Я вас как гендиректор гендиректора прошу: „Купите у нас рекламу“»?

— Наоборот. Я говорил примерно так: «Вам не надо покупать у нас рекламу, мы ее разместим бесплатно. Просто скажите, что нам про вас показать людям. И имейте в виду, что за прошлый месяц наши пользователи искали краску для обоев 3245 раз. Мы можем сделать так, чтобы все эти люди видели ваше объявление, и вы будете платить только за клик. Согласны?»

Результаты звонков Аркадий тоже заносил в Excel: сколько не ответили вообще, сколько ответили, но с ходу послали, сколько поговорили и обещали подумать, сколько реально заинтересовались, сколько купили. Несмотря на всю тугодумность рынка, результаты обзвона были все-таки обнадеживающими. Осталось лишь посчитать, сколько при таких темпах продаж надо посадить людей на телефон и через какой примерно отрезок времени ждать полной и безоговорочной монетизации.

— У этой рабочей недели Воложа были два серьезных последствия, — резюмирует Евгения Завалишина. — Во-первых, Аркадий сам понял, как строить разговор с клиентами, чего они не понимают и как им это объяснять. А во-вторых, его поступок имел большой воспитательный эффект в самом «Яндексе». Даже самые рядовые сотрудники вдруг осознали: если сам гендиректор на неделю запирается в переговорке и тупо обзванивает клиентов, значит это действительно важно, а мы все тут просто конченые двоечники. А двоечниками быть у нас не любят.

Куда бежать из горящего дома?

Даже по самым оптимистичным прогнозам «Яндекс» ожидал возвращения просевших доходов на прежний уровень не раньше чем через полгода после введения покликовой системы. Но результаты ошеломили: пробить прежние показатели CPM (Cost Per Mille — цена за тысячу кликов) удалось уже через два месяца. Народ валил в «Яндекс. Директ» валом, а уже через год динамика роста этого продукта стала чудовищной. В последующие годы доходы от контекстной рекламы увеличивались бешеными темпами: $35,6 млн, $72 млн, $167 млн. В 2008 году доля рекламы, идущей через «Директ», достигла $300 млн — это 85 процентов в общем объеме доходов компании. Избранную бизнес-модель не пошатнул даже мировой финансовый кризис.

— Евгений, а тогда, в 2003-м, если бы вы не успели с монетизацией, инвестиционных денег еще бы надолго хватило?

— Да они практически кончились. Был даже такой волшебный момент, когда Аркадию пришлось отказаться от своей зарплаты, чтобы в отчете мы оказались бизнес-положительными.

В американских блокбастерах герои всегда выбираются из передряги в самый последний момент, когда у них за спиной все взрывается. Какая-то доля правды в этом все-таки есть.

Будет ли в этой книге системный сбой?

Будет, причем прямо сейчас.

Яндекс. Панорама

Взгляд из настоящего

Деньги похожи на грибы. У них есть цвет и форма, у них есть вкус и запах, они растут семейками и размножаются невидимыми спорами. Слабые деньги стелются по земле, как пестрый лишайник, они имеют резкий запах, очень заразны и плохо выводятся. Сильные деньги растут в темно-сером стеклометалле, они стремительно тянутся вверх — как будто в невесомости. Поначалу блестят, с годами — блекнут.

— Вот полюбуйтесь, это молодые деньги! В Нью-Йорке вы видели старые, а тут молодые. Чувствуете разницу?

Мы едем в Сан-Франциско через залив по мосту Бэй-Бридж, и наш добровольный гид Ирина из местных русских делает балетный жест правой рукой в сторону даунтауна. Грибная колония сверкающих небоскребов теснит морскую дымку великого города, как огуречная рассада защитную парниковую пленку.

Сан-Франциско — город на любителя. У меня первое впечатление отрицательное. Второе и третье — тоже отрицательное. Слишком много на улицах бездомных раздолбаев и просто раздолбаев — я такого не люблю. Они ведут себя в рамках допустимой дерзости, но на грани фола. Кажется, что все эти люди, химически зависимого телосложения, с лицами сдерживающихся из последних сил зомби, только терпят окружающих. Но стоит только полиции устраниться, как город моментально превратится в ад. Сильнее всего этим адом попахивает по ночам. Центр Сан-Франциско становится похож на лагерь беженцев. По улицам центра приходится идти, переступая через спящие тела. Если вычеркнуть из местной реальности небоскребы, то налицо город из страны третьего мира.

Бездомные со всех штатов скатываются в Сан-Франциско как по наклонной. Привлекают теплый климат и идеологическое потворство местного населения. Калифорния всегда голосует за демократов, защищает любые меньшинства и одобряет самые дорогостоящие социальные программы. Моя рациональная натура бунтует против такой среды обитания и никак не может вписать в логику увиденного тот факт, что Калифорния — самый успешный штат США. Если бы она была отдельным государством, это была бы двенадцатая экономика мира. Почему именно демократический, а не республиканский штат выиграл борьбу за молодые деньги? Ведь республиканцы считаются партией ответственных людей, а за демократов голосуют только неассимилировавшиеся мигранты и коренные дармоеды.

Через неделю жизни в этом городе все наконец сходится. Ложной оказывается именно предпосылка о том, что республиканцы — это про бизнес, а демократы — про справедливость. Англосаксонская политическая культура вообще не любит противопоставлений. Это в континентальной культуре (Франция, Германия, Россия…) идеи конкурируют за обладание обществом: кто не с нами, тот против нас. В англосаксонской же (Великобритания, США, Австралия…) — сосуществование клубов по интересам: за вами идут одни люди, за нами идут другие, но это наши люди, это наша страна, так что давайте теперь договариваться.

Обе американские партии играют в одной команде, просто одни в качестве нападающих, а другие — защитников и полузащитников. Республиканцы поддерживают сильных, а демократы создают условия для активизации слабых. Поэтому демократы — это тоже про бизнес. В Америке вообще всё про бизнес, хотя и не всё про прямую выгоду. Всевозможная социальная халява создает предел, ниже которого невозможно упасть. В результате сотни тысяч людей с не самыми острыми зубами преодолевают страх инициативы и тоже идут в бой за общее место под солнцем.

Если бы в стране доминировала республиканская мораль, эти люди выбрали бы более осторожную тактику — продолжали какое-нибудь надежное семейное дело, строили бы свои двухэтажные карьеры, были бы склонны к простым решениям, а значит, шансов на очередной инновационный прорыв у страны было бы гораздо меньше. Америка постепенно деградировала бы, превратившись в страну мускулистых лавочников и фермеров. Именно политика демократов помогла интегрировать в экономику домашних задротов и уличных раздолбаев, людей с богатым воображением и сильным интеллектом, которые в результате построили Америке Кремниевую долину и до неузнаваемости изменили мир. Сотни тысяч наркоманов, бомжей и безнадежных компьютерных хомячков, которые распорядились предоставленной возможностью иначе, — это цена, которую страна платит за возможность прокатиться на новой волне развития и получить все шансы для того, чтобы оседлать следующую.

Взгляд из прошлого

«Силиконовая ложбина — это то, что видят некоторые голливудские актрисы, когда смотрят себе под ноги. Кремниевая долина — это место в Северной Калифорнии, где делают микросхемы» — так отреагировал однажды президент компании Gibson Laboratories Стив Гибсон, когда его вконец достала путаница с переводом английского Silicon Valley на некоторые другие языки, в том числе на русский.

Silicon, в отличие от silicone, — это вовсе не материал, из которого стареющие дамы поправляют себе грудь. Silicon — это кремний, который во второй половине XX века стали использовать вместо прежнего германия для изготовления полупроводниковых приборов. Первым выражение Silicon Valley употребил журналист Дон Хефлер в 1971 году в своем цикле статей об этом регионе США.