Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3

— Ох, — стонет генерал, — они меня загонят в могилу. Ох! Мне кажется, что к моим кишкам прикасается раскаленное железо…

Начальник полиции и человек в штатском вносят носилки с раненым немецким солдатом. Гестаповец рассматривает на ходу документы.

Носилки ставят на пол.

— Ну? — рычит генерал.

— Документы этого солдата, — говорит гестаповец. — Был на излечении, направляется снова на фронт. Уроженец Гамбурга. Сорок лет. Вот фотография семьи. Письмо, по-видимому от жены. Детский почерк на открытке…

— Бросьте! — приказывает генерал. — Что с ним, доктор?

— Ранение в грудь, руку, шею, экесленц. Состояние общего тяжелого шока, раненый не реагирует ни на какие возбудители. Опасаюсь внутреннего кровоизлияния, экселенц. Нужен покой и выжидание…

— Опять выжидание?! Но это наш единственный свидетель, холера бы вас побрала со всей вашей идиотской медицинской терминологией! Как представляется картина нападения партизан на город? Говорите вот вы…

— Я затрудняюсь ответить, экселенц, — отвечает гестаповец, — никто никого не видел, все слышали выстрелы и взрывы, многие сами стреляли, но целей не было замечено…

— Прошу разрешения высказать одно предположение, ваше превосходительство, — произносит человек в штатском.

— Это еще что за чучело? — возмущается генерал. — Гоните его вон!

— Это, экселенц, — доверительно сообщает гестаповец, — очень дельный работник. Специалист по партизанам. Благодаря его помощи мы арестовали здешнее подполье. Он знает всех в лицо… Говорите, Яшка…

Штатский самодовольно улыбается и переминается с ноги на ногу. Это — плотный мужчина лет сорока с неестественно светлыми глазами и одутловатым лицом горького пьяницы.

— Вы, ваше превосходительство, не представляете себе, какой народ эти партизаны…

— Ближе к делу, — шипит начальник полиции.

— Будучи связан с красным подпольем, ваше превосходительство, я имею сведения о том, что один большевистский шпион прибывает в наш город для диверсионной деятельности.

— Он, наверное, дурак? — обращается генерал к начальнику полиции. — При чем здесь какой-то шпион, когда мы имеем дело с нападением банды партизан?

В это время шевелится раненый солдат, лежащий на носилках, и свистящим шепотом, с паузами, произносит:

— Разрешите доложить, экселенц… Вся эта полиция — форменные дармоеды… Даром жрут немецкий хлеб… Я б их на месте фюрера перестрелял, как бешеных собак, экселенц… Они пьют водку, а мы с вами получаем одни неприятности на службе нашему фюреру…

— Стой, солдат! Это ты спас мой портфель?

— Какие могут быть счеты, экселенц… Я — ваш солдат, вы — мой генерал… Портфель — ерунда… Вот когда один здоровенный детина с красной лентой на шапке бросился с гранатой к вашему окну и я упал ему под ноги, а граната полетела в другую комнату… Вот это да!..

— Ты представлен к награде, солдат!

— Спасибо, экселенц.

Врач умоляюще протягивает руки:

— Экселенц, вам вредно возбуждаться!

— Да. Мне все вредно… Только верность солдата сладка для меня. Всем выйти вон. Какая безумная боль… У меня лопается голова… Вон все! Мой солдат спасет Германию…

Когда все выходят и остается только врач, держащий у генерала пульс, раненый солдат бормочет:

— Черт бы их побрал, эти несовершенные немецкие взрыватели. Мог бы остаться инвалидом…

И громко, отвечая генералу:

— Да, экселенц, я спасу Германию!..

8. Облава

Федя идет по улице донбасского городка.

Он — в поношенном тулупчике, разбитых валенках, в ватной шапке. В руках у него кошелка.

Прекрасна родная улица, покрытая снегом. Даже изредка проходящие немцы — и они не портят настроения.

Впереди видна главная магистраль, по которой непрерывно движутся машины, тягачи, транспортеры, пушки, автобусы, слышится гул машин и гогот голосов.

Федя идет и напевает от избытка чувств.

Справа видна над домишками верхушка террикона, занесенная девственным снегом: шахта взорвана, и не идет на террикон порода.

Слева к горизонту виден силуэт металлургического завода и разрушенный поселок домов-красавцев поблизости.

Федя вполголоса поет, сочиняя на ходу слова песни:

"Вот и Совинформбюро сказало, Что холера фрицев похватала. На победу, партизан, надейся, Но на печке не сиди, не грейся. Шилом, мылом, толом и гранатой Выгоняй фашиста вон из хаты. Это говорю тебе я, Федя, Принимайсь за дело и немедля…"

Федя запутался в рифмах и перешел на мелодекламацию — хорошо, что фрицы не слышат:

"Как замечательно будет жить после победы! Запоет завод, засветятся яркие окна заводского городка, дворца культуры, кругом зазеленеет парк, и будет бесконечное количество цветов, благоухание наполнит воздух!.."

"А бывший подпольный работник Федя К. поедет радистом в, Арктику. — Кто этот отважный парень, радирующий со льдины? — спросят Майку ее товарищи. — Это мой лучший друг и муж, — ответит Майка, — Федя К., бывший работник подполья…"

— Федька, что ты бормочешь, с ума сошел! — слышится голос, и Феде наперерез выбегает из калитки девушка. Она одета очень бедно, лицо измазано, зубы неестественно торчат. Подбежав к Феде, она вдобавок начинает усиленно хромать.

— Ого, Фрося, здорово ты себя изукрасила!

Иду передавать девчатам опыт. Сама придумала. Смотри…

Левушка быстро вынимает изо рта картофельную прокладку и снова водружает ее на место: между губой и челюстью.

— Я тебя, конечно, понимаю, Федя, — говорит девушка, — мне самой хочется иногда петь, декламировать стихи… Давай соберем ребят в частном порядке — попеть и поплясать, а?

— Соберемся, Фрося, — задушевно говорит Федя, — дай вот с делами поуправимся, план выполним. Кстати вот, на, перепиши в пятидесяти экземплярах, забрось на окрестности, вплоть до шахты "Наклонной"…

Из кошелки Федя достает маленький горшочек масла и передает девушке.

— Масло сверху нам в премию? — спрашивает Фрося.

Они приближаются к людной улице, и Федя спешит узнать нужные ему данные:

— В госпитале дежуришь? Что нового?

— Генерала лечим, — подбили добрые люди гранатой. Уже отнялись рука и нога…