Янтарная Цитадель

– Со стороны родного деда? – усомнился Эльрилл.

– Звучит немыслимо, знаю. Но поверьте – мы видели худшее. И страшней того – говорят, будто царь обратился в вызыванию гауроф, и даже проливал людскую кровь, чтобы настроить себя на темные силы, которые лучше было бы не пробуждать.

– Гауроф?! – воскликнул вождь. – О глупец!

– Еще хуже, – вставил Орке. – Ежели он рвет из земли камни без посредства и помощи замфераев, он только бед натворит, что нам и не снилось.

– Думаешь, ваш царь обратится и против элир? – спросил Лийет.

Элдарет покачал головой.

– Не могу сказать.

– Мы не можем противостоять ему, – произнес Эльрилл. – Нас слишком мало, и мой долг – хранить безопасность Сребренхольма. Мы не желаем ввергать людей и элир в междоусобную войну!

– Нет, конечно. С его стороны было бы немыслимой глупостью обратиться против своих союзников, но теперь я поверю и в это. Я прошел до самого Сеферета, пытаясь предупредить народ, пока не стало поздно.

Трое путешественников переглянулись.

– Мы слышали, – проговорил Руфрид.

И он принялся рассказывать историю, которую много недель назад они поведали Эльриллу.

Элдарет слушал внимательно, подперев подбородок ладонью.

– Бхадрадомен в Ардакрии… – пробормотал он, когда излучинцы закончили. – Хотел бы я сказать, что это стало для меня потрясением. Но госпожа Амитрия поведала мне о них несколько месяцев назад. В этом нет вины Гарнелиса – эту беду он унаследовал. Поселения бхадрадомен, которым дозволено жить на материке, покуда они не выходят за отведенные границы. Они более-менее безвредны…

– Безвредны? – воскликнул Руфрид. – Мой брат несколько дней болел, едва завидев одного! На него напали, и он чуть не обезумел!

– Не преувеличивай, – буркнул Линден.

– И Амитрия показала мне лес с замковой башни, – добавила Танфия. – Поселение бхадрадомен похоже на чернильную кляксу, и пятно расползается по лесу. И они преследовали нас, и пытались убить!

– Погодите, погодите! – Элдарет умиротворяюще поднял руки. – Я хотел сказать, они были безвредны. До меня доходили слухи, что в рекрутском наборе солдаты получают странную помощь, но ваш рассказ – самое отчетливое свидетельство тому.

– Мне виделась тварь, убившая господина Арана, когда тот нес ваше послание, – вставил Линден. – И эта же тварь убила танфиного дядю.

– Гхелим, – проронил Элдарет. – Бхадрадомен, запечатлевшие другое существо, которому подражают обликом и повадкой. В данном случае – дра’аку.

– Боги, да! – вскрикнула Танфия, вспоминая. – Когда тот, в плаще, спорил с Бейном, он требовал Линдена, потому что тот ранил его гхелим! О, богиня…

Элдарет стиснул виски ладонями. Лицо его побелело.

– Дела обстоят еще хуже, чем мне думалось. Предупреждения мои пропали втуне, а несчастный господин Аран погиб из-за них.

– Простите, – пробормотала Танфия. – Похоже, мы принесли друг другу дурные вести.

– Я изначально подозревал во всем этом руку бхадрадомен. Они ползают в тени, как пауки. Не верится, что все это их работа, но прознай они обо всем, это очень по ним – воспользоваться нашей бедой.

– Да, – возразил Эльрилл, – будь они сильней. Они могли бы воспользоваться им, но, правду сказать, Девять царств все еще сильны и едины, а пожиратели – обессилены. Они знают, что попытка восстать обернется для них разгромом.

Элдарет медленно выдохнул.

– Спасибо тебе, Эльрилл, глас разума. Ты прав. Их вожак – Аажот, или как его там, – не глуп. Он знает, чем кончится для них бунт.

– Но что-то происходит, – сказал Руфрид. – Мы не можем закрывать глаза.

– И что же нам делать? – спросила Танфия.

К ее удивлению Элдарет запрокинул голову и расхохотался. Голос его эхом прокатился по пещере, и музыканты прекратили играть, возмущенно взирая на чужака.

– Вот в чем вопрос, Танфия!

– Я одного хочу, – проговорил Линден, – вернуть Изомиру и возвратиться домой.

– Да. – Элдарет положил руку юноше на плечо. Снова зазвучала музыка, обворожительно-жуткая, как сияющие за хрустальными стенами снега. – Стереть из памяти это неудачное происшествие, и жить дальше, словно ничего не случилось. Но ты не сможешь. Все меняется, и к прежнему возврата нет.

Изомира пришла в себя на кушетке в палате для игры в метрарх. Голова кружилась; потом возвратилась память, и девушка тревожно вздрогнула.

Над ней склонился царь, прижимая к ее лбу влажный платок. Девушка шарахнулась; Гарнелис убрал платок. Затем, к полнейшему ее изумлению, он пал на колени рядом с кушеткой, вцепившись в ее руку, и покаянно склонил голову.

– Прости меня, – прохрипел он. – Умоляю, прости меня. Я не могу заставить себя причинить тебе боль, Изомира. Прошу, не бойся. Я никогда тебя не обижу.

Она заставила себя поднять взгляд. Его лицо! – девушку пронзил ужас – не потому, что государев лик был ужасающ или уродлив, но потому, что этого не было.

Он изменился. Руки его были чисты, и мантию он сменил на чистую, желтую с серебром, но перемена лежала глубже. Черты лица его разгладились, взгляд стал прям и незамутнен. Скорбные морщины разгладились. Царь словно помолодел, и даже волосы его стали темней и гуще.

Он снова походил на свой старый портрет – сильный, добрый, невинный.

– Вы изменились, – прошептала Изомира. – Как?

– Я ничего не могу поделать. – Голос его был мягок, умоляющ, печален, и в то же время покоен. – Давление… тьма… она копится во мне, пока я в силах ее сдерживать. И прорывается кровопролитьем. Я никому не сознавался в этом, кроме Лафеома. Я не могу сказать царице.

– Почему вы говорите мне?

– Не знаю. Ты – другая.

– Мне нечего сказать вам. Вы убили Наманию.

– Но их жизненные силы не пропадают. Они питают заурому, как поддерживают и меня. Царь, заурома, земля – мы неразделимы.

– И Лафеома. Я видела, как он впитывает силу. И он ухмылялся.

– Пойми, прошу. Я не хочу творить это. Мне ненавистна погибель. Но я ничего не могу сделать. Это единственный способ, последняя моя надежда. Прости меня, Изомира. Умоляю.

Глаза его – нежные, ясные, прекрасные – молили «люби меня». И самым ужасным было, что ей и вправду мучительно хотелось любить его, как царя, как мужчину… но она не могла. Изомира отвернулась, и расплакалась от потрясения и отчаяния.