Январские ночи

Сразу же после Декабрьского восстания Московский комитет создал военную организацию. Опыт первой русской революции показал, к чему может привести недооценка армии. Для ведения революционной работы среди солдат и офицеров выделяют самых надежных пропагандистов, и в их числе Землячку и Ярославского.

— А мы уж беспокоились, что вас долго нет, — обращается Ярославский к Землячке. — Вот Клопов рассказывает, уходят солдаты из-под влияния эсеров…

Землячка согласно кивает в ответ, в этом тоже ее заслуга — она часто встречается с солдатами из различных частей Московского гарнизона. Опытный пропагандист, она изо дня в день втолковывает солдатам, что террором революции не сделаешь, армия, не опирающаяся на народ, — слабая сила, истреблением отдельных представителей царского правительства ничего не добьешься, нужно изменить социальный строй.

— Все в сборе, — продолжает Ярославский. — Конференцию военной организации считаю открытой. Обменяемся пока мнениями о том, как углубить нашу работу среди солдат, а тем временем Ольга Сергеевна принесет списки участников…

Но тут в передней новый звонок.

— Кто бы это? — удивляется Ярославский. — Не могла Ольга Сергеевна так быстро обернуться!

Торопливо пробежала через гостиную горничная.

Костин прислушался.

В передней кто-то переговаривался.

— Кого еще там принесла нелегкая? Неужто в самом деле какой-то страждущий?

Клопов и Ярославский схватили со стола журналы, Костин прижал руку к щеке, Дрейер со скучающим лицом подошел к окну.

Конференция сразу превратилась в сборище незнакомых друг с другом пациентов.

— Как долго, — недовольно заметил Дрейер, имея в виду горничную.

Вероятно, ей не удавалось выпроводить непрошеного посетителя.

Но оказался он, увы, совсем не тем лицом, которое можно выпроводить.

Дверь отворилась, и перед участниками конференции предстал… жандармский ротмистр.

— Господа, вынужден прервать вашу беседу, — не без иронии объявил он. — Прошу всех оставаться на своих местах.

Из кабинета выглянула Калантарова, выразила на своем лице удивление.

— Господин офицер… Что это значит?

— Ничего такого, сударыня, — не без галантности ответил ротмистр, — что могло бы вас удивить. — Он театрально развел руками. — Господин Ярославский вот уже несколько дней пользуется нашим неотступным вниманием… — Не поворачивая головы, он крикнул: — Заходите!

Жандармы появились тотчас же. По всей видимости, они ожидали сопротивления, поэтому их было более чем достаточно.

— Сударыня… — Ротмистр щелкнул шпорами перед Землячкой. — Если не ошибаюсь, госпожа Берлин?

— Ошибаетесь, — холодно возразила Землячка. — Я лечусь здесь, и фамилия моя вовсе не Берлин.

— Простите, тогда, может быть, вы назовете себя?

— Я не обязана называться, но если вы интересуетесь — Осмоловская.

— Отлично, госпожа Осмоловская, — весело сказал ротмистр. — Мы разберемся в этом, но пока что попрошу следовать с нами, в тюрьме, я надеюсь, вы вспомните свою настоящую фамилию.

Опять не глядя на своих помощников, приказал:

— Проводите эту даму.

Ротмистр улыбнулся, он был в отличном настроении.

— А этих господ придется обыскать, — сказал он, кивая на мужчин.

Землячка пошла к выходу. Не спеша надела в передней пальто, посмотрелась в зеркало, спустилась в сопровождении двух жандармов по лестнице. У парадного их ждала полицейская карета, впрочем, перед домом стояла не одна, а целых три кареты. Землячка посмотрела вдоль переулка — по противоположной стороне неторопливо шла Лизочка Леви.

«Как удачно, что она задержалась, — подумала Землячка — Появись жандармы получасом позже, какие ценные документы попали бы к ним в руки!»

— Пожалуйте, — поторопил ее один из жандармов.

Землячка стала на подножку кареты, жандарм вежливо ее подсадил, дверца захлопнулась, солдат на козлах крикнул, лошади понеслись, и карета промчалась мимо Лизочки, старавшейся не спешить, чтоб не привлечь к себе внимания.

Полиция

Сущевская полицейская часть.

— Выходите!

Она выходит из кареты и останавливается перед тяжелой дверью.

Ее вводят через караульное помещение во двор.

В глубине — тюремный корпус с зарешеченными окнами. Узкий темный коридор, обитая железом дверь с глазком для наблюдения.

Дежурный надзиратель отпирает замок.

— Прошу.

В камере какая-то женщина…

Обычная тюремная камера. Голые стены, сводчатый потолок, окно с решеткой, пол из каменных плит, две железные койки.

Землячка входит, и дверь захлопывается.

Кого послала ей судьба делить одиночество? Боже мой, да ведь она ее знает! Это Генкина, мать Ольги Генкиной, зверски убитой в прошлом году черносотенцами в Иваново-Вознесенске.

Землячка встречалась и с Ольгой и с ее матерью. Ольга была невестой Ярославского, они собирались пожениться — и вдруг такая страшная, такая безжалостная смерть…

Мать Ольги не была ни членом партии, ни революционеркой, не очень-то разбиралась в революционных делах, просто была матерью своей дочери. Но после гибели Ольги сказала, что будет помогать революционерам. В память дочери. Не позволила горю сломить себя. «Я ничего не понимаю в ваших теориях, — говорила она, — но я буду помогать товарищам моей дочери всем, чем смогу». И она действительно оказывала революционерам множество услуг: налаживала явки, носила передачи, доставала деньги.

Землячка подошла к ней.

— Розочка!

— Т-с-с… — Землячка отрицательно помотала головой. — Не называйте меня.

— Когда? — спросила Генкина.

— Только что.

— Что-нибудь серьезное?

— Да.

Генкина прижала к себе Землячку.

— А вас за что? — спросила она Генкину.

— Да ни за что, — ответила та. — Взяли у меня на квартире одного человека, я сказала, что даже не знаю его. Выпустят через несколько дней.

Они заговорили о тюрьме. Пожилая добрая женщина, не искушенная в революционных делах, и профессиональная революционерка, не имеющая права говорить о своей работе.

Землячка расспрашивала свою соседку по камере о порядках, установленных в Сущевской части, о надзирателях, о передачах.

— А какой здесь врач? — поинтересовалась Землячка.

— Приличный человек, — сказала Генкина. — До ареста я передавала сюда через него письма.

К помощи врачей Землячка прибегала в затруднительных случаях не один раз; большей частью это оказывались порядочные люди, по характеру своей профессии они видят немало человеческого горя и неплохо разбираются, кто прав и кто не прав в этом мире, — поэтому-то для нее так важен был ответ Генкиной.