Янычары из Эмильона

Я угрюмо согласился и через несколько минут был уже на пути в город. Но встреча с доктором, состоявшаяся на следующий день, ничем меня не порадовала, так как всяческих неясностей и вопросов после нее стало даже больше, чем было вначале. Похороны прошли тихо, и через несколько месяцев о бедном Фарлоу с его проблемами почти все позабыли. Но только не я! Я продолжал поддерживать связь с Сондквистом, часто бывал у него, и когда он начал доверять мне и убедился, что в моих вопросах лежит нечто большее, чем праздное любопытство, он открылся мне во всем, что касается истинных обстоятельств смерти Фарлоу. Но иногда я думаю, что лучше бы он этого не делал. По крайней мере тогда бы я крепче спал по ночам.

Прошло более года, прежде чем Сондквист решился мне обо всем рассказать. Был сентябрь, хворост трещал в камине его кабинета в Гринмэншен, распространяя по комнате волны сухого тепла. Мы засиделись допоздна, и хотя днем было еще тепло, вечера уже несли с собой прохладу. Он достал кое-какие записи о лечении Фарлоу и разрешил мне просмотреть дневник моего друга.

После небольшой паузы я прямо спросил его:

— Вы считаете Фарлоу сумасшедшим?

Сондквист задумался, а потом решительно покачал головой.

— Иногда мне кажется, что сумасшедший — это я, — как-то загадочно сказал он, и странное напряжение мелькнуло в его взгляде.

— Что вы имеете в виду? — насторожился я.

Доктор нервно забарабанил длинными пальцами по столу, потом поднял стакан вина и залпом осушил его.

— Вы уверены, что в самом деле хотите узнать, как умер ваш друг? — спросил он, испытующе глядя на меня прямо в упор.

Я кивнул. Сондквист повернулся и мрачно посмотрел на огонь, будто ответ на загадку Фарлоу находился где-то среди мерцающих угольков.

— Могу я надеяться на ваше благоразумие в этом вопросе? — наконец спросил он после долгого молчания.

— Несомненно, — уверенно ответил я.

Тогда доктор повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза, начав рассказывать о жутком конце этой печальной истории.

— Я полагаю, вы все знаете о прогрессии снов Фарлоу, не так ли? — осведомился он для начала.

— Да, он все мне рассказывал, — подтвердил я.

Сондквист поведал мне, что в последние дни лечения Фарлоу был, как всегда, тихим и послушным. Но перед самой последней ночью он вдруг очень разволновался и в беседе с доктором рассказал ему о своих тревогах. Дело было в том, что в последнем сне янычары так близко подъехали к Фарлоу, что он мог уже дотронуться до них. И он опасался, что если следующей ночью сон повторится опять, то они уничтожат его, и он погибнет.

Сондквист, разумеется, имел другое объяснение этим снам. Он полагал, что последнее видение должно ускорить развязку болезни, потому что как раз оно-то и содержит в себе зерно всей проблемы. Он сказал Фарлоу, что если тот выдержит этот критический момент и пересилит в себе страх, то дальше сможет жить совершенно нормальной жизнью. По мнению доктора, именно после этой ночи, если действительно придет тот самый сон, которого Фарлоу так боится, он будет вылечен, и навязчивые кошмары навсегда оставят его. Реакция моего друга была вполне понятной: он страшно рассердился, заявив, что Сондквист ничего не понимает и не хочет понимать, потому что его собственная жизнь не висит на волоске. В конце концов Фарлоу до того разгорячился, что пришлось вызвать санитаров, чтобы успокоить его. Он выкрикивал что-то насчет янычаров из Эмильона и умолял Сондквиста поставить у его постели на ночь охрану.

Директор дал ему успокоительные таблетки и велел ночным сестрам время от времени заглядывать в палату. Фарлоу перевели в комнату с мягкими стенами и полом, и так как смирительная рубашка больше не требовалась, спал он, как всегда, на кровати. В два часа ночи дежурный санитар заглянул в окошечко изолятора. Пациент спал.

А около четырех утра клиника была разбужена жуткими криками. Неистовые вопли неслись из палаты Фарлоу, и это было нечто ужасное, чего раньше никогда не приходилось слышать даже директору. Первый санитар, который заглянул в окошко палаты, тут же отвернулся. Его страшно рвало несколько часов, а потом он потерял сознание. С огромным трудом Сондквист заставил себя войти в комнату. После тщательного исследования содержимого палаты была вызвана полиция, сделаны фотографии, и опрос свидетелей длился целую неделю.

Ради поддержания спокойствия среди пациентов и персонала Гринмэншен, а также для сохранения репутации самого доктора Сондквиста, высшие власти, среди которых был и сам начальник полиции графства, решили, что делать этот случай достоянием гласности не следует, и его быстро замяли.

Истина была настолько фантастичной, что единственное письменное упоминание о ней сохранилось лишь в личном архиве Сондквиста, который все это время был заперт на замок, и документы могли быть опубликованы только после его смерти.

Здесь я начал задавать вопросы, и доктор подробно ответил на них. Потом он дал мне посмотреть фотографии, сделанные в тот страшный день, и я подумал, что было бы лучше их сразу же уничтожить. Никогда не забуду, что там было изображено… С болью в сердце я, наконец, вышел из ворот Гринмэншен и как пьяный поехал домой.

Когда я окончательно пришел в себя, то первым делом отыскал пресловутый камень, переданный мне Фарлоу. замотал его в мешковину и привязал к свертку несколько тяжелых железок. Затем поехал на мост и выбросил все это в реку. После этого мне показалось, что часть мрачной тени сползла с моего рассудка. Но все же эта история продолжает неотступно преследовать меня, и в последнее время мой сон стал часто нарушаться. И я молю Бога, чтобы мне не снились сны, которые посещали Фарлоу…

То, что рассказал мне Сондквист, и что я увидел на фотографиях, напоминало разделочную комнату в мерзкой кровавой бойне. В палате Фарлоу, которая была обита мягкой материей, и где не было ни одного острого угла, а тем более — оружия, лежали окровавленные, изрезанные, растерзанные куски его трупа, в нечеловеческой злобе разбросанные по всему помещению — там глазное яблоко, там рука, там часть ноги, точь-в-точь как на демонических полотнах Иеронима Босха. С той лишь разницей, что все это было на самом деле. Не удивительно, что многие медсестры потеряли сознание при виде этой картины, а санитарам, убиравшим помещение, пришлось пользоваться масками и щипцами.

И вот что сказал мне доктор Сондквист. когда я уходил от него:

— Можете в этом не сомневаться, хотя научно такое и необъяснимо, но Фарлоу был разорван на кусочки так, будто на него напала добрая дюжина молодцов с острыми ножами или саблями!..