ЯОн

— Моя жена? — хихикнула Сесиль и скривилась. — Так держать?

— Ну, просто, — я погладил ее по руке, — он увидел обручальное кольцо у меня на пальце.

— А, — Сесиль поцеловала меня в щечку, — он выглядел странновато.

Я возвращался самолетом в страну, и в моем распоряжении было три кресла, но, как всегда, мне не удалось заснуть. Я размышлял о своей сделке со швейцарцами и не слишком-то верил, что она мне по зубам, и об игровой приставке, которую я купил для Рои вместе с джойстиком. Когда я думал о Рои, старался помнить, что половина моей любви к нему это, в сущности, любовь к Мири. А потом я пытался думать о какой-нибудь мелочи, которую я в ней любил, — ее лицо, как будто равнодушное, с которым она ловит меня на лжи. Я даже купил ей подарок в дьюти-фри на борту самолета — новые французские духи, и молоденькая улыбчивая стюардесса сказала, что все их сейчас покупают, и даже она сама ими пользуется.

— Скажи-ка, — сказала стюардесса и протянула мне свою загорелую ручку, — не очень дурацкий запах?

Ее рука действительно отлично пахла.

Рабин умер

Вчера ночью умер Рабин. Его задавил мотоцикл с коляской. Рабин умер на месте. Мотоциклист тяжело ранен и потерял сознание, приехала скорая и забрала его в больницу. К Рабину они даже не притронулись, он был мертв, и ничего нельзя было сделать. Тогда мы с Узи взяли его и похоронили у меня во дворе. Потом я заплакал, а Узи закурил сигарету и сказал, чтоб я перестал, его раздражает, когда я плачу. Но я не перестал, и через минуту он тоже заплакал. Потому что, как бы я ни любил Рабина, он любил его еще больше. Потом мы пошли домой к Узи, а в парадном уже поджидал полицейский, и хотел задержать его, потому что пришедший в себя водитель мотоцикла, нажаловался врачам в больнице, что Узи ударил его ломом по шлему. Полицейский спросил Узи, почему он плачет, и Узи сказал ему: «Кто плачет?! Ах ты, сволочь полицейская, подлый фашист!» Тут полицейский двинул ему, а отец Узи вышел и потребовал у полицейского документы, а тот не показывал, и в течение пяти минут собралось, наверное, уже человек тридцать. И полицейский сказал им, чтоб они успокоились, а они сказали ему, чтобы он сам успокоился, и начали толкаться, и дело опять уже почти дошло до драки.

Наконец полицейский ушел, а отец Узи усадил нас обоих у них в салоне, дал нам спрайт и велел Узи объяснить, что случилось, быстро, раньше, чем полицейский вернется с подкреплением. Узи сказал, что он врезал одному ломиком, но как раз тому, кому полагалось, и что тот донес в полицию. А отец спросил, что именно ему полагалось, и я сразу увидел, что он сердится. Тогда я рассказал ему, что начал этот, с мотоциклом, потому что он сначала наехал коляской на Рабина, а потом обругал нас, и еще меня стукнул. И отец Узи спросил его, правда ли это, и Узи не ответил, но кивнул головой. Я видел по нему, что он до смерти хочет курить, но при отце боится.

Рабина мы нашли на площади. Увидели его, когда выходили из автобуса. Он был еще котенком и дрожал от холода. Мы с Узи, и еще одна девочка из «Дозорных Цаалы», [8] которую мы там встретили, пошли искать молоко, но в Эспресс баре нам давать не захотели, а в Бургер-Ранче не было, потому что у них там кашрут. Наконец, мы нашли минимаркет на Фришмана, и нам там дали пакет молока и пустую коробку от сыра, и мы налили котенку, и он мигом все вылакал. И эта ликующая дозорная, которую звали Авишаг, сказала, что мы должны назвать его «Шалом», потому что Рабин умер за мир, и Узи кивнул и попросил у нее номер телефона. А она сказала ему, что он как раз очень славный, но у нее уже есть парень, солдат. И после того, как она ушла, Узи погладил котенка, и сказал, что в жизни не назовет его Шаломом, что Шалом — имя йеменское, а назовет его Рабин, и она может валить трахаться со своим солдатом, потому что хоть лицо у нее и красивое, но фигура абсолютно кривая.

8

«Дозорные Цаалы» (Цофей Цаала) — детская скаутская организация района Цаала, престижного района Тель-Авива. Цаала на иврите означает радость, ликование.

Отец Узи сказал ему, что счастье его, что он несовершеннолетний, но теперь, наверное, и это не поможет, потому что железом размахивать — это вам не жвачки воровать в супере. А Узи продолжал молчать, и я почувствовал, что он снова собирается заплакать. Тогда я сказал папе Узи, что все это из-за меня, потому что когда Рабина задавило, я позвал Узи и сказал ему про Рабина. А мотоциклист, который сначала как раз был симпатичный и огорчился, что так получилось, спросил меня, что это я кричу. Я объяснил ему, что кота зовут Рабин, и только тогда он начал злиться и стукнул меня. А Узи сказал отцу: «Этот говнюк не остановился на «Стопе», задавил нам кота, а потом еще и Синаю врезал, и ты бы хотел, чтоб я промолчал?» И отец не ответил, закурил сигарету, и без всяких слов подкурил другую для Узи. И Узи сказал, что лучше всего, если я сейчас же смоюсь домой, пока не пришли полицейские, тогда, по крайней мере, не впутают и меня. А я сказал, что меня это не устраивает, но тут даже отец заупрямился.

Прежде, чем подняться домой, я остановился на минутку у могилы Рабина и подумал, что было бы, если б мы его не нашли, какой бы тогда была его жизнь. Может, он совсем бы замерз, но, скорее всего, кто-нибудь другой забрал бы его домой, и тогда б его не задавило. Все в жизни вопрос везения. Даже если бы настоящий Рабин после того, как спели «Песню мира», не стал бы сразу спускаться со сцены, а немного подождал, он был бы еще жив, и вместо него, стреляли бы в Переса. Так, во всяком случае, говорили по телевизору. Или если бы у той, на площади, не было парня, солдата, и она таки дала Узи свой телефон, и мы назвали Рабина Шаломом, тогда бы его все равно задавило, но это хотя бы не закончилось дракой.

Славная пара

Мне нечего терять, думала девушка, одной рукой помогая ему расстегнуть лифчик, другой упираясь в косяк двери. Если будет плохо, так, по крайней мере, смогу рассказывать, что было, но не так, чтоб очень, а если классно, так вообще — и удовольствие получу, и похвастаться смогу. А если все-таки будет противно, всем расскажу, что он по нулям в сексе, и отомщу ему.

Мне нечего терять, думал парень, если она в курсе дела, тогда подвезло, а отсосет — так вообще. Ну, а не сложится, так по любому, еще одна. Двадцать вторая, даже двадцать третья, если засчитывается, когда рукой.

Бывает так — люди входят, думал кот, натыкаются на мебель, шумят, эта ночь из таких. Много шума, а молока давно нет, и еды в миске всего ничего, да и эти крохи — отрава. Может кот на пустой консервной банке и улыбается, но я, уже вылизавший ее изнутри, знаю, что нечему тут радоваться.

Я — оптимистка, думала девушка, он дотрагивается так приятно, так нежно, может что-то и начинается, может это любовь. В таких вещах трудно знать заранее… Однажды было у меня что-то похожее, из этого вышел большой роман, но и он под конец развалился. Было приятно, но как-то эгоцентрично. Приятно, в основном, ему.

Я — оптимист, думал парень, если уж добрались до этого, то она не станет ерепениться посредине, хотя, чтоб ты знал, и такие встречаются. И тогда, пожалте вам, эти словоблудия, посиделки в салоне. Такие, вроде как, опыты, как будто есть тут что решать. С другой стороны, это даже лучшая альтернатива. Особенно, если у них все сводится к смотрению телевизора и консервированной фасоли.

Надоело мне, думал телевизор, надоело, что включают меня, а потом выходят из комнаты, а даже если и сидят напротив, не очень-то смотрят. Если б потрудились, увидели бы, что во мне есть так много, намного больше, чем спорт, клипы и новости. Но для этого надо смотреть глубже, надо искать. А они пялятся на меня как на деваху какую-то! Им бы только классный клип или гол ножничками: есть — прекрасно, нет — оп! Им уже неинтересно.

Холодно, думал кот, слишком холодно, три недели назад еще было солнце, я сидел за окном на выключенном кондиционере, довольный как слон, а сейчас я мерзну, а они, они греются друг о друга, удовольствие получают. Какое им дело, что ночью здесь холодно, а днем — только шум и копоть. Ей богу, лично мне, эта страна уже обрыдла!

Почему я всегда такая циничная, думала про себя девушка, почему даже сейчас у меня такие рассудочные, такие циничные мысли. Вместо того, чтобы наслаждаться, я разглядываю его через щелочки глаз, и единственное, что приходит мне в голову — так это: что он обо мне думает?

Стоп, только бы не кончить быстро, думал парень, это не так прикалывает, и вообще глупо, да и она из тех, которых если раздразнишь, так пойдут и начнут трепаться. Тут есть патенты, мне как-то рассказывали. Если поменьше держать кайф и не слишком отдаваться, может, получится и растянуть.

Он запер меня, думала дверь, дважды, изнутри, чаще всего он оставляет меня открытой, наверное, это гостья. Он запер случайно, не думая. Наверное, в глубине души хотел, чтоб она осталась. Она, как раз, выглядит доброй, немного печальной, немного неуверенной, но доброй. Из тех, что если только глянешь получше — обнаружишь, что все внутри чистый мед.