Япония, японцы и японоведы

Моя совместная поездка с Сатюковым в Хаконе имела для меня, кстати сказать, очень важные бытовые последствия. По дороге Сатюков спросил меня о моих жилищных условиях в Москве. Хвалиться мне было нечем: тогда в Москве вся моя семья, включая жену, мою маму и нашего маленького сына, жила в пятнадцатиметровой комнате в общей квартире старого дома в Зарядье. Услышав это, Сатюков сообщил мне, что рядом с редакцией на улице Правды строится дом для правдистов - работников редакции и типографии. "Напишите заявление в местком "Правды" о выделении в этом доме для вас квартиры,- сказал он.- А я передам это заявление месткомовскому начальству. Пусть рассмотрят". Памятуя этот разговор, я тотчас же написал такое заявление и передал его в день отъезда делегации Сатюкову. Год спустя, когда строительство дома завершилось, мне сообщили, что по решению месткома мне была выделена двухкомнатная квартира. По тем временам о большем нельзя было и мечтать. По прибытии в отпуск летом 1959 года я получил ключи от квартиры, и мы всей семьей срочно переехали туда.

Стремление оказать моральную поддержку Коммунистической партии Японии натолкнуло меня на мысль более обстоятельно поведать нашей общественности о том провокационном судебном процессе над японскими коммунистами, который почти десять лет использовался властями страны для разжигания среди японского населения недоверия и вражды к КПЯ. Я имею в виду так называемое "дело Мацукава", сфабрикованное японской полицией в 1949 году с явной целью дискредитации коммунистической партии и левых рабочих профсоюзов Японии. Обвинив голословно группу рабочих-забастовщиков в организации крушения поезда на станции Мацукава, полицейские власти и органы префектуры прибегли к подлогам, клевете и пыткам обвиняемых. На основе заведомо фальсифицированных материалов прокуратуры местный суд города Сэндай вынес совершенно дикий приговор: трое из двадцати обвиняемых были приговорены к смертной казни, а остальные - к длительному тюремному заключению. Эта судебная расправа была не чем иным, как попыткой реакции устрашить демократические силы страны. Обвиняемых, как утверждала оппозиционная правительству печать, хотели казнить фактически лишь за то, что они были коммунистами и боролись за мир, демократию и независимость своей родины.

Но реакция просчиталась. На защиту товарищей поднялись не только профсоюзы города Сэндай, но и сотни тысяч жителей других районов Японии. "Свободу невиновным!" - под таким лозунгом развернулось в последующие годы могучее движение японских демократических сил. Когда опротестованное защитой решение местного суда было передано в Верховный суд страны, сотни японских адвокатов, включая коммунистов, социалистов и даже членов правящей консервативной партии, взяли на себя защиту обвиняемых. Активную поддержку обвиняемым и адвокатам защиты оказали рабочие профсоюзы страны, деятели культуры и науки, демократические круги зарубежных стран.

Но все-таки зарубежная общественность даже в 1958 году - почти десять лет спустя после начала судебного процесса по "делу Мацукава" - была информирована о нем слабо. Мало знали об этом "деле", а если когда-либо и слышали, то за прошедшие годы успели позабыть о нем и советские люди. Поэтому-то и пришла мне в голову мысль пробудить возмущение наших людей к этой несправедливой судебной расправе над японскими рабочими-коммунистами и тем самым внести свою лепту в дело оправдания и освобождения невиновных. С этой целью я стал добиваться у властей встречи с заключенными, ибо ни один иностранный журналист до того времени не был допущен к ним для беседы. Выяснилось при этом, что юридически ни у полиции, ни у судебной администрации не было оснований для отказа мне в этой просьбе. В результате переговоров с соответствующими инстанциями я получил согласие на посещение тюрьмы в городе Сэндай и на встречи поодиночке с рядом подсудимых по делу Мацукава (спустя девять лет после их ареста судебный процесс продолжался, и так как приговоры, вынесенные судами низовых инстанций, были обжалованы адвокатами защиты, выявившими их несостоятельность, то дело было направлено тогда на рассмотрение Верховного суда).

Посещение Сэндайской тюрьмы и встречи в ее застенках с подсудимыми по "делу Мацукава" оставило впечатление. Приговоренные к смертной казни и их товарищи - Судзуки Нобору, Такахаси Харуо, Сато Хадзимэ, Хонда Нобору и другие - оставили в моей памяти незабываемое впечатление. Каждому из них было дано двадцать минут для беседы со мной в помещении, отгороженным железной решеткой. Они проявили себя в этих беседах как предельно искренние, мужественные, несгибаемые люди, преданные своим коммунистическим идеалам. Некоторые из них, находясь под дамокловым мечом смертного приговора, продолжали читать произведения прогрессивных философов, другие изучали в застенках русский язык, третьи писали обличительные статьи о японском лже-правосудии и даже художественные произведения. Помнится, как, не обращая внимания на мрачно насупленную физиономию тюремщика, сидевшего около решетки с дубинкой на боку, один из заключенных, рабочий Такахаси Харуо, громко сказал мне: "Я вступил в партию, чтобы бороться за счастье человечества. Теперь, когда мне вынесен смертный приговор, я поступил бы снова так же, если бы события могли повториться. Я еще более, чем когда-либо раньше, уверен в справедливости нашего дела".

Замечательная стойкость узников Сендайской тюрьмы объяснялась не только их личным мужеством: на борьбу их вдохновляла самоотверженная помощь их товарищей по партии и профсоюзу, а также широкая моральная поддержка всей японской демократической общественности. Ежедневно узники получали десятки приветственных писем из различных концов страны, едва ли не каждый день к ним по призыву национального "комитета по делу Мацукава" прибывали делегации рабочих, студентов, учителей с выражением своей поддержки жертвам полицейского произвола.

Возвратившись в Токио, я подробно описал свои впечатления о беседах с людьми, осужденными на смертную казнь и девять лет томившимися в тюремных застенках, о том массовом движении, которое развернулось в Японии в их поддержку. Все написанное было опубликовано "Правдой" 19 ноября 1958 года в статье "Свободу жертвам провокационной судебной расправы!". Статья эта, как мне говорили потом, получила отклик не только в советских общественных организациях, но и в профсоюзах стран социалистического лагеря. Слышал я также, будто бы тогдашний Председатель президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилов обращался с призывом к парламентариям Японии с просьбой содействовать освобождению оклеветанных полицией рабочих-коммунистов. Откровенно говоря, мне казалось тогда, что гневная реакция японской и международной общественности не проймет бездушных и упертых в свои антикоммунистические предрассудки судей Верховного суда Японии. Ан нет! Волна протестов против судебного произвола злобствующих реакционеров оказалась, в конце концов, столь сильна, что заставила судей Верховного суда Японии принять поистине сенсационное решение. В августе 1961 года провокационный процесс по "делу Мацукава" завершился после двенадцати лет борьбы полным оправданием всех 17 обвиняемых-активистов рабочего движения, в большинстве своем коммунистов. Решение Верховного суда Японии о полном оправдании и освобождении всех обвиняемых, томившихся долгие годы в Сендайской тюрьме, было расценено тогда Президиумом ЦК Коммунистической партии Японии как крупная победа японского народа в борьбе против судебного произвола властей. Вместе с японскими коммунистами от души радовался тогда и я, считая, что в эту победу мной также был внесен некий маленький вклад.

Тремя годами позже мне довелось снова побывать в японской тюрьме. На этот раз это была тюрьма Одори Котидзе на острове Хоккайдо в городе Саппоро. Там, так же как и в Сэндайской тюрьме, я встретился с политическим узником-коммунистом Мураками Кунидзи, которого полицейские власти голословно с целью дискредитации КПЯ обвинили в антиправительственном коммунистическом заговоре, приведшем, якобы, к убийству полицейского, не предъявив при этом каких-либо веских доказательств. В результате с 1952 года Мураками находился в застенке. К весне 1962 года его дело мариновалось в Верховном суде Японии, хотя общественности страны было уже вполне ясно, что суды низовых инстанций совершили преступную ошибку, приговорив невиновного человека к пожизненному тюремному заключению. В апреле 1962 года я навестил его в тюрьме. Мы горячо пожали друг другу руки, а потом долго и тепло говорили с ним как старые друзья, понимавшие друг друга с полуслова. Мой приезд в тюрьму сильно взволновал Мураками: я оказался первым советским человеком, с которым Мураками довелось встретиться за всю свою жизнь. Мы оба с возмущением осуждали преступную несправедливость полицейских властей, оклеветавших этого честного, мягкого по природе, но стойкого по характеру человека, преданного своим коммунистическим идеалам. Глубоко тронул меня его рассказ о том, с каким жадным интересом следил он, будучи в тюремном застенке, за успехами Советского Союза в освоении космоса. На встречу со мной он принес папку с вырезками сообщений о советских спутниках и, раскрывая ее, сказал: "Поверьте, в тюрьме за все это время не было известий для меня более радостных, чем сообщения о вашем первом спутнике и о полете Гагарина. Я тогда от радости даже тюремщикам говорил: "Смотрите - вот кто такие коммунисты ! Будущее человечества за нами!"

Моя статья под заголовком "Мы с тобой, товарищ Мураками!" была опубликована в "Правде" 4 мая 1962 года. Там я выразил свою солидарность с японскими борцами против полицейского произвола и присоединил голос правдистов к их требованиям безотлагательного освобождения из тюрьмы незаконно оклеветанного члена коммунистической партии Японии. А спустя полтора месяца на страницах "Правды" появилось письмо, направленное в редакцию центрального органа КПСС японским коммунистом Мураками из тюрьмы Одори Котидзе. В ней содержались такие строки: "Дорогие товарищи! Нас, узников тюрьмы "Одори" в городе Саппоро, до глубины души взволновала ваша статья. Мне передали этот номер газеты от 4 мая вместе с ее переводом. Впервые в жизни я держал в руках "Правду", первую в мире газету, издаваемую коммунистической партией... Вы не можете представить, какой необычайный прилив сил мы ощутили. Советский Союз - государство народа, о котором мы столько мечтали,- вдруг очутился рядом!.. "Правда", которая поднимала народ на борьбу и вела его к победе! И вот теперь она здесь, с нами, в тесной тюремной камере на севере Японии. Спасибо, Советский Союз! Спасибо, "Правда"!"

А спустя еще несколько месяцев стало известно, что Верховный суд Японии оправдал Мураками и он вышел из тюрьмы.

Вот так складывались тогда на рубеже 50-х - 60-х годов мои отношения с японскими коммунистами. Многим из моих соотечественников и японских коммунистов наша дружба казалась в те годы безоблачной и нерушимой.

Глава 4

ЯПОНИЯ В ДНИ ПОЛИТИЧЕСКИХ БУРЬ

(1958-1960)

Забастовочные баталии и конфликты,

связанные с пребыванием в Японии

вооруженных сил США

Пребывание в Японии в 1957-1960 годах оставило у меня, пожалуй, более яркие воспоминания, чем последующие периоды моей журналистской работы в этой стране. Тогда мне явно повезло как журналисту: уж очень был насыщен этот период бурными политическими событиями. В те годы мне не требовалось ломать голову над тем, какую выбрать тему для очередной корреспонденции и как сделать ее читабельной. События сами просились на страницы газет и сами вызывали к себе интерес нашей общественности.

Мой приезд в Японию совпал по времени с повсеместным подъемом в стране рабочего движения. В своих корреспонденциях мне не раз приходилось довольно пространно сообщать читателям "Правды" о крупных трудовых конфликтах на японских предприятиях, о росте численности и влияния рабочих профсоюзов, об их частых столкновениях с предпринимателями. Особенно крупные столкновения между трудом и капиталом происходили в те годы на угольных шахтах островов Кюсю и Хоккайдо, где предприниматели приступили к "рационализации" производства и к массовым увольнениям горняков.