Япония, японцы и японоведы

Но были в руководстве ЦК КПЯ и сторонники иных оценок взаимоотношений Японии и США. К ним относились такие члены руководства КПЯ как Касуга Сёдзиро, Камэяма Кодзо, Ямада Рокудзаэмон и некоторые другие. Их взгляды сводились к тому, что Япония, несмотря на американскую оккупацию, продолжала оставаться высокоразвитой, империалистической страной, хотя и попавшей во временную зависимость от США. Следуя этим взглядам, они считали, что беда японского народа состояла в том, что монополистическая буржуазная Япония, преследуя свои корыстные цели, пошла на сговор с США, и что поэтому главное зло кроется в антинациональной, компрадорской политике японского монополистического капитала, интересы которого выражала правящая либерально-демократическая партия. Путь к ликвидации зависимости Японии от США эта группа японских коммунистов видела прежде всего в развитии борьбы против правящих кругов Японии, за освобождение страны от власти японских монополий и лидеров правящей либерально-демократической партии, за переход власти в руки сторонников ликвидации военного союза с США.

Эти расхождения теоретического порядка свелись, в сущности, к спору о том, кто главный враг японского народа: американский империализм или японский монополистический капитал. На рубеже 50-х - 60-х годов этот спор стал исходной основой разногласий, охвативших не только ряды КПЯ, но и связанные с ней массовые общественные организации, в частности Всеяпонскую федерацию органов студенческого самоуправления (Дзэнгакурэн), объединявшую около 200 тысяч японских студентов и проявлявшую в то время исключительно интенсивную политическую активность. Мощным стимулом к усилению этих разногласий стали в конце 50-х годов массовые выступления японской общественности против затеянного правительством Киси пересмотра американо-японского военного "договора безопасности" с целью мнимого усиления самостоятельной роли Японии и превращения этого договора в военный союз Японии с США.

Движение японских патриотов против "договора безопасности", развернувшееся с невиданной прежде силой по всей Японии, казалось бы, целиком отвечало планам и стратегическим установкам КПЯ и могло привести к невиданному усилению в стране политического влияния этой партии. Но этого не случилось именно потому, что руководство КПЯ не было настроено на решительную, бескомпромиссную борьбу с правительством, предпочитая действовать осмотрительно и строго в рамках законов и правил, установленных полицейскими властями. Вместо тесного сотрудничества со всеми противниками американского военного союза, поднявшимися в те дни на борьбу против "договора безопасности", оно вступило в грызню с теми из участников борьбы, чьи действия вели к открытым уличным столкновениям с полицией, а следовательно, шли вразрез с той легитимной тактикой, которая навязывалась компартией всем участникам антиамериканского движения. Не пожелало, вернее, не решилось руководство КПЯ направить в те ответственные дни главный вал всенародного движения непосредственно против правящих кругов страны в лице кабинета Киси, активно втягивавшего страну в военный союз с США. Сосредоточив главные усилия на организации массовых антиамериканских демонстраций у стен посольства США или у ворот американских военных баз, руководители КПЯ в то же время отказывали в поддержке тем противникам японо-американского "договора безопасности", которые весной-летом 1960 года нацеливали свои массовые уличные выступления прежде всего на свержение кабинета Киси и власти проамериканской либерально-демократической партии. И не только отказывали в поддержке, но и затевали ссоры с руководителями наиболее боевых отрядов противников военного союза с США, приклеивая ярлык "провокаторов" студенческим организациям, насчитывавшим в те дни тысячи, а то и десятки тысяч участников борьбы. В этом сказалась со всей очевидностью боязнь руководителей КПЯ навлечь на себя полицейские репрессии. Более решительно, чем КПЯ, действовали в те дни даже руководители социалистической партии в лице ее генерального секретаря Асанумы Инэдзиро и председателя Национального совета борьбы против договора безопасности Минагути Кодзо.

Соблюдая букву закона, главный упор в своих действиях коммунисты делали на развертывании движения за сбор подписей под петициями с осуждением "договора безопасности" и требованиями его отмены. Но это движение было самообманом: тяжелые свертки бумажных листов с миллионами таких подписей, будучи доставлены в те дни в парламент, так и оставались там лежать, не произведя должного впечатления на закусивших удила поборников военного союза с США.

В результате нежелания руководства КПЯ ввязываться в решающую схватку с правящими кругами с риском подвергнуться жестоким полицейским репрессиям руководство движением противников "договора безопасности" оказалось расколотым, а само движение после срыва визита в Японию президента США Д. Эйзенхауэра и отставки кабинета Киси, правдами и неправдами добивавшегося ратификации спорного договора парламентским консервативным большинством, быстро пошло на убыль.

На фоне острейшей, невиданной по масштабам политической борьбы, развернувшейся в Японии в 1958 - 1960 годах, появились первые, тогда еще не заметные на поверхности признаки охлаждения в отношениях между КПСС и КПЯ. Предпосылки к этому охлаждению складывались из нескольких факторов. Одним из таких факторов стали, во-первых, исподволь назревшие разногласия в советско-китайских отношениях, связанные с расхождением во взглядах КПСС и КПК на отношения между этими партиями и их роль в мировом коммунистическом движении. Во-вторых, верхушку КПЯ в лице сторонников Миямото обидело нежелание ЦК КПСС вмешиваться поначалу во внутренние партийные дискуссии, возникшие в руководстве КПЯ между сторонниками Миямото и группой инакомыслящих в лице Касуга Сёдзиро, Ямада Рокудзаэмон и их единомышленников, хотя в конечном счете, разобравшись в соотношении сил, Москва сочла за лучшее встать на сторону Миямото. В-третьих, незримым фактором охлаждения отношений КПСС и КПЯ стало постепенно возраставшее стремление лидеров КПЯ дистанцироваться от КПСС с целью демонстрации перед японской общественностью своей "независимости" от Москвы и подчеркивания своей ориентации лишь на национальные интересы Японии. И, наконец, в-четвертых, появлению трений между двумя партиями способствовал разнобой, проявившийся в 1960 году на страницах прессы КПСС и КПЯ в оценках некоторых из выступлений японских противников "договора безопасности", а также в оценках активности таких студенческих массовых организаций как Дзэнгакурэн.

Смешно было бы сегодня "винить" кого-либо персонально в том, что в отношениях КПСС и КПЯ стали возникать в 1960 году и позднее тогда еще едва заметные на поверхности нелады. Как видно теперь, в этом проявилось тогда деструктивное влияние некоторых из упомянутых выше объективных факторов. Но субъективные моменты также имели место. А яснее говоря, некоторую роль в появлении разногласий между двумя партиями сыграли в тот момент и мои корреспонденции из Токио, опубликованные на страницах "Правды", что, между прочим, отметили и некоторые японские историки.

Все дело в том, что редакция "Правды" с доверием и уважением относились к моим оценкам происходивших в Японии событий. А в 1960 году мои оценки небывалого по масштабам и силе движения японского народа против военного "договора безопасности" стали расходится с теми обвинениями, которые бросало руководство КПЯ в своих заявлениях и на страницах своих печатных изданий в адрес отдельных отрядов этого движения. Прежде всего это касалось нападок руководства КПЯ на наиболее активных участников борьбы против "договора безопасности" - студенческие организации, находившиеся под влиянием радикально настроенных лидеров Дзэнгакурэн. Если прежде эти лидеры действовали под контролем КПЯ, то в разгар борьбы против военного союза Японии с США коммунисты утратили свой контроль над этой студенческой организацией. Это проявилось в том, что вожаки Дзэнгакурэн стали игнорировать призывы коммунистических лидеров к соблюдению участниками митингов и демонстраций, установленных властями правил поведения и прочих предписаний администрации, и зачастую переходили к более решительным бунтарским действиям. В своих корреспонденциях из Токио в отличие от репортеров органа ЦК КПЯ "Акахаты", изображавших действия студентов как "провокации троцкистов", я не стал осуждать эти спонтанные бунтарские действия (мои советские читатели не поняли бы меня, если бы я стал писать в таком духе) и сообщал о них как о проявлениях стихийного недовольства и гнева японских патриотов проамериканской политикой властей. Так было, например, 16 января 1960 года, когда японский премьер-министр Киси Нобосукэ собрался лететь в Вашингтон на подписание нового текста японо-американского "договора безопасности" и был встречен по пути к токийскому аэропорту десятками тысяч негодующих студентов, захвативших и сильно повредивших здание аэропорта, в результате чего Киси пришлось пробираться к самолету тайком, окольным путем под прикрытием сотен полицейских. Я назвал тогда участников этой бурной антиамериканской, антиправительственной демонстрации "патриотами", а лидеры КПЯ обозвали их "провокаторами". В условиях "холодной войны", развертывавшейся тогда между Советским Союзом и США, было бы странно с моей стороны, если бы я по примеру руководителей КПЯ подверг нападкам и оскорблениям молодых японцев - участников этого яркого антиамериканского выступления. Я не мог поступить так ни по политическим соображениям, ни по голосу собственной совести.

Мои оценки бурных антиамериканских студенческих выступлений на аэродроме Ханэда в январе 1960 года и подобных им событий тех дней, как выяснилось позднее, очень не понравились руководству КПЯ. И когда я пришел через несколько недель в здание ЦК КПЯ, чтобы взять интервью у Миямото, то он после ответов на мои вопросы неожиданно сам завел разговор о студентах, недовольных слишком осторожным поведением лидеров КПЯ, и стал убеждать меня в том, что руководители всех этих студенческих организаций, якобы, являлись "троцкистами", "провокаторами" и агентами полиции, что никак не вязалось с моими наблюдениями и оценками. Я вежливо выслушал его, в спор вступать не стал, но в дальнейшем, когда в мае-июне 1960 года обстановка еще более обострилась, я снова в своих репортажах и информациях не стал повторять вслед за коммунистами враждебных выпадов по адресу ультрарадикальных студенческих организаций. Не упоминая о них специально, я называл "патриотами" всех участников борьбы против военного союза с США, будь то коммунисты, социалисты или студенческие организации, примыкавшие к Дзэнгакурэн (Всеяпонской федерации органов студенческого самоуправления). При этом, разумеется, я продолжал брать интервью у руководителей КПЯ и как можно шире освещать вклад японских коммунистов во всенародную борьбу против "договора безопасности". Примером тому мог служить мой репортаж о получившем широкую огласку происшествии на токийском аэродроме Ханэда, куда прибыл 10 июня 1960 года пресс-секретарь президента США Хэгерти. Наблюдая все своими глазами, я описал в репортаже с места происшествия, как машина, в которую, сойдя с самолета, сел Хэгэрти, была остановлена на выезде с аэродрома тридцатитысячной колонной демонстрантов, возглавлявшейся лидерами КПЯ, и в течение часа не могла сдвинуться с места до тех пор, пока зависший над машиной вертолет вооруженных сил США не спас американского гостя из плена демонстрантов. Подробно были описаны мной и неоднократные массовые демонстрации коммунистов у стен американского посольства в Токио. В разгар борьбы против "договора безопасности" на страницах "Правды" по моему заказу были опубликованы большие обзорные статьи Председателя ЦК КПЯ С. Носаки и генерального секретаря ЦК КПЯ К. Миямото.

Подводя итоги борьбы противников "договора безопасности", завершившейся в июле 1960 года, я также старался включить в тексты своих корреспонденций высказывания лидеров КПЯ. Да и сам я расценивал результаты этой борьбы почти в том же духе, что и руководство КПЯ, а именно как "победу" демократических, патриотических сил Японии. В какой-то мере такое толкование было тогда допустимо, ибо противникам "договора безопасности" удалось сорвать визит в Японию президента США Д. Эйзенхауэра и заставить его с полпути повернуть обратно. К тому же заставили они уйти в отставку и японского премьер-министра Н. Киси. Хотя, "победа" эта была, конечно, относительной - ведь "договор безопасности" был все-таки подписан и протащен через парламент и остался на долгие годы основой японской внешней политики.

Но, отмечая большую роль КПЯ, я не стал в своих корреспонденциях принижать и ту видную, если не ведущую роль, которую сыграли в дни борьбы против "договора безопасности" многие лидеры левой Социалистической партии и прежде всего ее генеральный секретарь Асанума Инэдзиро. Не отвлекаясь, в отличие от лидеров КПЯ, на грызню с леваками-студентами, Асанума старался сплотить все отряды борцов против военного союза с США, проявлял в острых ситуациях твердость и боевой дух и обрел поэтому в те дни исключительную популярность в стране. Это и подчеркивалось не раз в моих корреспонденциях. Стойкими борцами против проамериканской политики японских правящих кругов показали себя тогда и лидеры Генерального совета профсоюзов (Сохе): Иваи Акира и Ота Каору. Их имена также зачастую упоминались мной при освещении исторических событий 1960 года. Видимо, столь широкое освещение роли других участников движения не очень нравилось руководству КПЯ, которое хотело выглядеть за рубежом как самый решительный и самый влиятельный лидер оппозиции - ведь именно со страниц "Правды" черпала прежде всего европейская коммунистическая печать информацию о событиях в Японии. Стремясь объективно и всесторонне осветить роль различных политических организаций в борьбе, развернувшейся в Японии в связи с пересмотром "договора безопасности", я не предполагал тогда, чем это было чревато для меня. А обернулось все следующим образом.

В конце октября нежданно-негаданно я получил через посольство шифрограмму из Москвы от имени главного редактора "Правды" П. А. Сатюкова. Там содержалось для меня предписание выехать вместе с семьей в отпуск, хотя выезд в отпуск планировался мной лишь на следующую весну. Ничего поделать было нельзя: я срочно собрал вещи и ближайшим рейсом парохода из Иокогамы до Находки, а затем до Хабаровска поездом, а от Хабаровска самолетом отправился в Москву.

Откровенно сказать, каких-либо неприятных разговоров в редакции я не ожидал. Из приходивших диппочтой сообщений из редакции я знал, что редколлегия газеты была довольна моей работой. В мае-июне 1960 года мои статьи почти ежедневно публиковались на страницах газеты, а для любого зарубежного корреспондента частые публикации его материалов - это лучшее свидетельство признания его трудов. Однако по приезде в редакцию я почувствовал в первых же разговорах со мной моих коллег что-то настораживающее. Еще до того как я встретился со своим непосредственным начальником В. В. Маевским, другой журналист международного отдела, бывший корреспондент "Правды" в Италии Владимир Ермаков, отвел меня в коридоре в сторону и спросил: