Японская новелла

Поль придвинул к С. стоявший на столе телефон. “Набери 57. Это номер больницы. Позови пациентку из третьей палаты, скажи, что это из дома звонят”.

Я же в это время смотрел в подзорную трубу. И снова перед моими глазами выросла вчерашняя парочка. Они снова целовались. К ним на плоскую крышу больницы, где был устроен сад, поднялась медсестра. Она слегка поклонилась женщине. Потом они стали спускаться вниз.

Б изумлении С. отняла трубку от уха и произнесла по-японски: “Сказали, что она на минутку вышла”.

Учитель повернулся ко мне: “Бери трубку. Будешь говорить ей то, что я тебе скажу. А ее слова передавать мне”.

Женский голос: “Кто это? Кто? Это ты, что ли?”

Учитель: “Да, это я. И я знаю, что ты целовалась на крыше с сыном директора больницы”.

Я: “Да, это твой муж. И я знаю, что ты целовалась на крыше с сыном директора больницы”.

Молчание.

— Ты с ним в первый раз поцеловалась позавчера. А вчера и сегодня ровно в три часа вы являлись к одной и той же скамеечке.

— Ты с ним целовалась в первый раз позавчера...

— Это и вправду ты, что ли? Пожалуйста, не пугай меня. Ты где, на работе? Дома? Что-то у тебя голос какой-то не такой. Где ты находишься?

— Она отпирается. Похоже, не верит, что это и правда муж.

— Ты что ж, меня не узнаешь, мужа своего? Я все знаю, потому что после того, как я приходил к тебе в палату утром, вернулся домой и обнаружил, что забыл там свою трость...

— Что же ты хочешь? Чтобы у меня после таких дел голос нормальный был? А я, между прочим, трость свою сегодня у тебя в палате забыл.

— Трость, трость... И за тростью сюда вернулся? Где ты сейчас?

(Слова, сказанные по-французски, далее опускаются).

— Мне ни в какую больницу и возвращаться не надо. Я все и так вижу. Ты забыла, что жена принадлежит мужу, ты оскорбила меня. И я видел, как после моего ухода ты сидела на кровати, стригла ногти, кушала апельсин, примеряла носки, на свои ноги все глядела, а потом губы накрасила и перед зеркалом вертелась.

— Подожди, подожди...

— Знай — у меня глаза, как у самого Бога!

— Да подожди ты, не о тебе разговариваем!

— Тогда знай, что этот самый мужчина на той же самой скамеечке целовался с девчонкой, которая находилась в той же самой палате до тебя. И с молоденькой медсестричкой тоже целовался. Ей, бедняге, пришлось из больницы потом уволиться. Я все знаю, я все видел! И вот ты, дура, на ту же самую скамейку уселась.

— Ох, ах, прости меня!

Голос в трубке задрожал. Месье Поль чуть сместил подзорную трубу, и я увидел, как эта мертвенно бледная женщина бежит к больничным воротам, будто сам дьявол гонится за ней. Потом она стала оглядываться по сторонам и грохнулась наземь.

Учитель зло рассмеялся. “Первый акт разыгран успешно. Мы сделали из нее супругу такую добродетельную, какой еще не видывал мир”.

4

Из подзорной трубы месье Поля можно было в подробностях наблюдать, что творится у больничных ворот, в аптеке, ординаторской, на кухне, в палатах северного крыла, в саду на крыше. Из соседних с больницей домов ничего этого видно не было. Никто, разумеется, и не мог подумать, что творящееся в больнице можно наблюдать с вершины горы.

“Ног у меня нет, но я видел столько секретов, что не достается на долю обычного человека. У меня две жизни — вы, мои ученики, и те люди в больнице. Ученики до сих пор почитают меня за дипломата. А потому радоваться и плакать мне пришлось больше с моими больничными друзьями. Через этот прибор их добродетели и грехи являются в преувеличенном размере. Ты знаешь все — как Бог, но ты и одинок, как Бог. Но с вашей помощью я теперь могу выносить и вердикты. Переходим ко второму акту”.

Второй акт не имел с трагедией ничего общего. В ординаторской находился врач, который был всегда озабочен тем, что рассматривал что-то в микроскоп.

“Микроскоп — это ведь тоже орудие не человеческое, но божественное. В нем тоже заключена любовь к трансформациям”, — сказал месье Поль и щеки его заалели.

А на лице у этого врача, между тем, красовался шрам — от правого уха до щеки. Результат какого-то неудачного опыта. Одна из сестер была в него влюблена. Однако он считал себя уродом и потому не обращал на нее никакого внимания.

План учителя заключался в том, чтобы С. вызвала по телефону этого доктора влюбленным голосом медсестры.

“Дело в том, что я здесь на работе недавно, а потому...” — только и смогла выжать из себя С.

“Ну что ж, продолжение второго акта назначается на завтра”.

Выпив в кафе гостиницы чаю, мы снова поднялись к учителю. Он жестко приказал С: “Убедительная просьба. Скажи по телефону, что ты намереваешься выйти замуж за студента”. С. покраснела, но выражение лица у учителя было самое решительное.

— У меня важное сообщение. Дело в том, что я решила выйти замуж за одного студента.

Потом С. вдруг сделала шаг назад и сказала во весь голос — так что ее собеседника на том конце провода перестало быть слышно: “Это мама!”

На том конце провода была мать С. Учитель соединил ее не с больницей, а с домом. Месье Поль сузил глаза и рассмеялся: “Завтра тебе предстоит играть роль влюбленной женщины. Поэтому я решил, что тебе нужно влюбиться уже сегодня”.

Мы тут же ушли. Камфарные деревья горели под закатным солнцем. Откуда-то сверху доносилась песенка месье Поля:

Платье новое, поясочек новый...

Отчего невеста опечалилась?

— Что мне делать? Как я домой вернусь?

— Пошли к морю.

По широкой мостовой мимо нас пронесся автомобиль. В автомобиле была та самая женщина со скамеечки на больничной крыше. При этом она сидела, тесно прижавшись к своему любовнику. Выходило, что учитель просчитался. Видно, они поверили, что мужу стало все известно. И им стало все равно. Интересно, видит ли сейчас их и нас наш безногий француз? Я чуть прижался к С. Страсть, исходившая от пронесшегося автомобиля, передалась и мне. И здесь подзорная труба с телефоном осечки не дали. Теперь и у меня появилась любовь. Я обернулся. Над гостиницей кружила тройка голубей.