Японская новелла

— Прямо хоть плачь! То и дело приходится весь день сидеть без еды. Я тут недавно подумал: я-то считаю, что заставляю мышей показывать сценки и тем зарабатываю пропитание, а на деле, может быть, это мыши заставляют меня заниматься моим ремеслом и тем кормятся? Так ведь оно в действительности и выходит.

От тоски Ли договорился и до такого, но даос продолжал хранить молчание, как и прежде, и это еще больше действовало актеру на нервы. “Наверное, старец принял мои слова с недоверием. Лучше бы мне было помалкивать и не болтать попусту”, — в душе бранил себя Ли. Краем глаза он взглянул на старика. Даос смотрел в противоположную от него сторону, на залитую дождем зимнюю иву возле храма, постоянно почесывая рукой голову. Лица его не было видно, но, похоже, он читал мысли Ли и не был настроен поддерживать беседу. Подумав так, Ли испытал неприятное ощущение, но еще сильнее было чувство досады оттого, что не смог выказать старику свое сочувствие. Тогда он перевел разговор на нашествие саранчи нынешней осенью. Из ущерба, нанесенного окрестным хозяйствам, он хотел вывести мысль о лишениях крестьянства и тем оправдать бедственное положение старика.

Но посредине этой речи старик даос вдруг повернулся к Ли. В мышцах его изборожденного морщинами лица ощущалась напряженность, какая бывает от сдерживаемого смеха.

— Вы, кажется, изволите мне сочувствовать? — Старик, словно не в силах более сдерживаться, громко расхохотался. — В деньгах у меня, знаете, нет недостатка. Если не возражаете, мог бы и вам ссудить на жизнь.

Ли, потеряв нить разговора, ошеломленно уставился на даоса “Так он сумасшедший!” — дошло до него наконец после пристального разглядывания старика. Но это предположение было тотчас же опровергнуто следующими словами даоса:

— Коли вам хватит тысячи-другой и ³, извольте теперь же принять от меня. По правде говоря, я не обычный человек.

Старик вкратце рассказал о своей жизни. В прошлом он работал на скотобойне в одном городке. Но, встретив случайно старца Люйцзу ⁴, познал Путь. Закончив рассказ, даос медленно поднялся и вошел в храм. Одной рукой он поманил к себе Ли, другою — сгреб бумажные деньги.

Ли, словно лишившись всех пяти чувств, с отсутствующим видом вошел в храм. Упершись обеими руками в засыпанный пылью и мышиным пометом пол, он в позе, напоминающей земной поклон, приподнял только голову и снизу вверх смотрел на даоса.

Тот, с трудом распрямив согбенную спину, сгреб обеими руками валявшиеся на полу банкноты. А затем, разминая их в ладонях, стал быстро швырять себе под ноги. И вдруг шум зимнего дождя на улице был заглушен звоном сыплющихся на пол храма золотых и серебряных монет. Разбрасываемые стариком бумажки в его руках превращались в настоящие деньги...

Осыпанный этим денежным дождем, Ли Сяоэр так и застыл, распростершись на полу и завороженно глядя на старика даоса.

3

Ли Сяоэр разбогател, как Тао Чжу ⁵. И когда кто-нибудь сомневается в том, что он действительно встречался с бессмертным мудрецом, он показывает написанное для него старцем поучительное четверостишие.

Давным-давно прочитавший эту историю в одной книге, автор, к сожалению, не помнит изречения дословно и потому в заключение приводит лишь общий его смысл в переводе со старокитайского на классический японский. По-видимому, это ответ на вопрос Ли Сяоэра о том, почему бессмертный мудрец нищенствует.

“В человеческой жизни заключены страдания, поэтому надо наслаждаться ею.

Человек смертен, потому знает, что такое жизнь. Обрести избавление от смерти и страданий — невыносимая скука.

Бессмертный мудрец не стоит обычного человека с его смертью и страданиями”.

Возможно, мудрец соскучился по человеческой жизни и специально бродил в поисках страданий.

ВИННЫЕ ЧЕРВИ 6

1

Уже много лет не было такой жары. Куда ни глянь, пыльная черепица на крышах домов тускло отсвечивает свинцом, а в гнездах, свитых ласточками под стрехами, того и гляди птенцы сварятся заживо. Побеги конопли и проса в полях поникли, истомленные исходящим от земли жаром, нигде не видно ни единого свежего росточка. В небе, мутном от влажной духоты, плавают мелкие, не сулящие тени облака, точно кусочки рисовых лепешек на сковороде...

Действие рассказа “Винные черви” происходит в такую вот погоду. Представьте себе палящий зной и ригу, около которой находятся трое мужчин.

Один из них, совершенно голый, лежит ничком на земле. Ноги и руки у него почему-то связаны веревками, но он, судя по всему, не испытывает от этого неудобства. Небольшого роста, со здоровым цветом лица, он производит впечатление этакого увальня. Заплыл жиром, словно боров. В головах у него стоит глиняный кувшин, но что в нем — неизвестно.

Второй человек облачен в желтую рясу, в ушах у него болтаются небольшие медные кольца, по виду его можно принять за монаха или чародея. Необычайно смуглая кожа и вьющиеся волосы и борода заставляют предположить, что он выходец откуда-нибудь с Памира. Он непрерывно размахивает кропилом с пунцовой рукояткой, отгоняя от лежащего на земле обнаженного толстяка мух и слепней. Наконец, притомившись, он подошел к глиняному кувшину и чинно опустился на корточки, отчего стал похожим на индюка.

Третий мужчина расположился поодаль от других — он стоит под соломенным навесом в углу риги. У него имеется бородка, если этим словом позволительно назвать некое подобие крысиного хвоста, свисающего с подбородка Он одет в длинный, до пола, черный халат, небрежно подпоясанный темно-коричневым кушаком Судя по тому, с каким важным видом он обмахивается веером из лебединых' перьев, перед нами — ученый-конфуцианец

Все трое, словно сговорившись, хранят молчание. Более того, они почти не двигаются. Создается впечатление, что они с затаенным дыханием ожидают чего-то чрезвычайно важного.

Солнце стоит в зените — значит, наступил полдень. Не слышен лай собак — видно, их сморил полуденный сон. Залитые солнцем конопляные и просяные поля вокруг риги объяты тишиной. Изнывающее от зноя небо подернуто огненной дымкой, и даже облака, кажется, задыхаются от жары. Пожалуй, во всем мире лишь эти трое подают признаки жизни. Да и те хранят молчание, точно глиняные истуканы в мавзолеях эпохи Троецарствия...

Как вы уже догадались, действие этого рассказа происходит не в Японии. События, о которых пойдет речь, разворачиваются в китайской провинции Чаншань, около риги, принадлежащей семье Лю.

2

Итак, человек, лежащий нагишом под палящим солнцем, — хозяин риги. Его фамилия — Лю, имя — Дачэн. Это один из первейших богачей в Чаншани. Всем удовольствиям на свете он предпочитает вино и с самого утра не выпускает чарки из рук. А поскольку о нем сказано: “За один раз может он осушить целый кувшин вина”, — ясно, что выпивоха он первостатейный. Если при этом принять во внимание, что поля его простираются на три сотни му и половина их засеяна коноплей, можно сделать вывод, что от его пьянства богатство семьи никоим образом не страдает.