Японская война 1904. Книга третья

— Хорошо, — Татьяна кивнула, невольно задумавшись, насколько же солдаты и офицеры уважают Вячеслава Григорьевича. — Тогда я хотела спросить про ту схему, которую недавно передал генерал. Неужели солдатам нужно знать даже такие мелочи?

— А как же, — тут же засопел Соловьев. — Вот смотрите: есть мы, есть враг, и каждый умеет воевать. А это значит что? Что стоит кому-то попереть вперед, как с другой стороны тут же подтянут и людей, и пушки! Понимаете?

— Если честно, не очень.

— Смотрите, когда мы идем в атаку в лоб, как это выглядит? Перебежки малыми группами, потом взвод или даже рота сосредотачивается и бьет. И в такой атаке есть два очевидных слабых места — пауза перед атакой и еще одна остановка сразу после того, как солдаты разметают врага. Как говорит генерал, это обычная психология. Даже самый опытный солдат обычно продумывает свои действия только до края горизонта, до той точки, которую успел рассмотреть перед атакой из укрытия. И вот в эти-то моменты паузы и раздумий армия и несет самые большие потери.

— Потому что артиллерии проще вас накрыть! — поняла княжна.

— Точно! И поэтому мы еще с Ляояна пробуем другой подход. Начинаем атаку теми же малыми группами, а потом стараемся сделать так, чтобы солдатам как можно дольше не приходилось останавливаться. Чтобы они знали свой маневр и либо продолжали постоянно двигаться, либо сразу начинали окапываться. Отсюда и такое внимание разведке. Это, может, при Наполеоне им было достаточно только врага посчитать, а сейчас 20 век — всем нужно воевать по-новому.

Татьяна согласно кивнула. Это было очень правильно: она вот старалась лечить по-новому, и это спасало тысячи жизней, Вячеслав Григорьевич сражался по-новому, и это тоже… Спасало жизни. В удивительное время они живут, где столь разные по своей сути дела могут сплетаться воедино… Где-то басовито громыхнули пушки — похоже, 6-дюймовки. Артиллерия — это страшная сила, которая с каждым годом становилась только опаснее и смертоноснее. И ведь не все до сих пор понимают, как это поменяет войны будущего, сколько смертей принесет.

Наивные… В столичных салонах еще встречались люди, которые любили порассуждать о том, что в наступившем веке войн и вовсе не будет. А на самом деле та по-настоящему новая война подбиралась все ближе, готовая сожрать уже не тысячи, а сотни тысяч, возможно, даже миллионы жизней. И такие, как генерал, как те, кто пошли за ним, пока еще сдерживали это чудовище, чудом не давая ему развернуться. Но как долго это будет продолжаться? Возможно ли вообще победить в этой бесконечной схватке?

Татьяна неожиданно поняла, что не дышала почти полминуты. Она не знала, что на нее накатило в этот момент, откуда взялось это ощущение надвигающейся бездны, но именно сейчас она твердо осознала. Вячеслав Григорьевич ведь сражается не только с армиями японцев, не только с произволом великих князей и министров, но и с этим будущим. Он тоже его видит, тоже боится, и все равно… Надевает доспех, берет меч и скачет вперед.

— Все-таки рыцарь… — Татьяна улыбнулась и вытерла еле заметные слезинки в уголках глаз.

После этого она попросила у Соловьева перо и лист бумаги — теперь она точно знала, что ответить маменьке.

* * *

— Насколько русские уже растянули свой фронт, чтобы не дать японцам себя обойти? — Гастон Думерг, пофыркивая словно морж, ходил из стороны в сторону.

— Больше десяти километров, — Пикар казался спокойным, но на самом деле ему хотелось морщиться из-за ужасного травянистого вкуса местного чая. И как те же русские офицеры пьют его ведрами, которые они прячут за поэтическим названием «самовар»?

— Очень много! — Думерг начал размахивать руками. — При этом японцы докидывают на этот фланг дополнительные силы, а ваш Макаров… Пытается успеть все только своим корпусом. Вы все еще считаете, будто он настолько хорош, чтобы поставить свой талант против больших батальонов и победить?

— Считаю, — кивнул Пикар. — Однако спешить мы не будем… Все равно, даже если идти на сделку, нам потребуются аргументы, чтобы раздобыть для Макарова его пушки, которые он так любит.

— На самом деле с этой Жэн Эколь, молодой школой, у нас наклепали столько малых кораблей… — Думерг на мгновение задумался. — И кто в Париже оказался настолько глуп, что поверил в эти шаловливые идеи, будто много малых дешевых лодочек смогут справиться с нормальным флотом?

— Вы хотели бы избавиться от своих миноносцев? — задумался Пикар.

— Они не вызывают уважения у местных, они ничего не смогут сделать ни одному современному флоту, который будет гонять их как галльских кур. Поэтому если под эгидой сотрудничества с этим Макаровым вы захотите пожертвовать ему сотню 47-миллиметровых пушек, то я с радостью избавлю от этого барахла хоть десяток миноносцев, отправлю их в Париж и наконец-то попрошу в Ханой что-то приличное.

— Заодно и ваши друзья из Сен-Назера будут довольны новым крупным заказом, — Пикар усмехнулся. — Впрочем, если это все для доброго дела, почему бы и нет. Значит, говорите, сотня 47-миллиметровых Гочкиссов? Думаю, с таким предложением можно будет и на разговор выйти.

— Сегодня?

— А вы сегодня скажете мне точное количество орудий и сроки, когда их смогут привезти?

— Пара дней на телеграфе, и цифры будут у меня.

— Тогда через пару дней и заглянем к Макарову, — кивнул Пикар, он любил переговоры только тогда, когда точно знал, что именно он может себе позволить.

Неожиданно в дверь постучали.

* * *

Вера уверенно шагала по улице в сопровождении десяти прячущих лица подозрительных личностей. Контакты Казуэ действительно откликнулись на оставленную в нужном месте записку и без лишних слов выделили группу боевиков для ликвидации так мешающих всем французских посланников.

— Еще далеко? Куда мы идем? — снова спросил мужчина с выпученными рыбьими глазами, единственный из всего отряда, кто издал за вечер хотя бы один звук.

— Десять минут, французов приведут на место другие люди. А вы, как мне сказали, сможете просто сделать свое дело и не задавать лишних вопросов.

Рыбоглазый обидчиво засопел, но промолчал. Впрочем, до нужного пустого склада на окраине вокзала они дошли даже чуть раньше, чем Вера обещала. Девушка указала на крайнее окно, и через минуту там мелькнул красный отблеск — сигнал. В тот же миг Вера с наемниками бросились ко входу. Заботливо приоткрытая дверь помогла ворваться внутрь без лишнего шума, а потом без всякой паузы люди рыбоглазого разрядили свои пистолеты в темные силуэты в дальнем углу.

Несколько секунд эхо выстрелов гуляло по складу, а Вера ждала. Может, зря она все это затеяла? Нет — пистолет рыбоглазого повернулся в ее сторону, вот только нового выстрела не было. Расстрелянные силуэты французов слишком долго не падали, не кричали, вообще не подавали признаков жизни — и теперь это стало очевидно для всех.

— Что это значит? Говори! — один из молчавших до этого наемников тоже повернул пистолет к Вере и даже ткнул ее еще горячим стволом.

— Проверка, — девушка пожала плечами, отметив про себя необычный лающий акцент. — Хотела понять, не захотите ли вы устранить меня после дела и… Угадала.

— Но сигнал… и кто там стоит? — рыбоглазый точно оказался не очень умным.

Впрочем, и остальные не воспринимали ее всерьез, продолжая толпиться возле входа. Ошибка.

— Сигнал, — Вера подошла к окну и подняла за веревку лампу из красного стекла. — Второй конец ведет туда, где мы стояли в самом начале. Мне просто нужно было попасть ногой в петлю, потянуть, и вот вам знак. А фигуры…

Девушка подхватила лампу и, увернувшись от рук рыбоглазого, скользнула в дальний угол, чтобы осветить три манекена из папье-маше, которые были позаимствованы из закрывшегося во время войны модного магазина Дитриха. Там же были взяты и мундиры, которые были на них довольно небрежно наброшены. Движения, яркий антураж, игры света и тени, как и учили ее наставники еще в Петербурге, действительно неплохо отвлекали внимание. Наемники, словно забыв обо опасности, следили за ней не отводя глаз.