Японский фронт маршала Сталина

Однако в обозримом будущем японские политики и военные круги стремились избежать обострения отношений с Россией. Об этом, в частности, свидетельствовало установление в 1925 г. между двумя государствами дипломатических отношений. Более того, японскими планами предусматривалось даже использовать СССР для овладения Японией Китаем. В меморандуме Танаки было записано:

«…Но для того, чтобы соперничать с красной Россией в области экономики и политики, мы сначала обязательно должны превратить Китай в свой аванпост, а сами будем контролировать его с тыла и тем самым воспрепятствуем росту влияния красной России. Одновременно мы должны тайно блокироваться с красной Россией (подчеркнуто нами. – А.К.), воспрепятствовать таким путем росту влияния Китая и обеспечить тем самым завоеванные нами права в Маньчжурии и Монголии.

Целью политики восстановления японо-русских дипломатических отношений, провозглашенной в свое время г-ном Гото Симпэй*, и приглашения Иоффе** было, главным образом, использование России для обуздания Китая» [44] .

* С. Гото – видный японский политический деятель, в 20-е годы – мэр Токио.

** А.А. Иоффе – руководитель советской дипломатической миссии в Китае в 1922–1923 гг., участник переговоров об установлении советско-японских дипломатических отношений.

44

Русский архив. Т. 18. С. 29.

Другими словами, японское правительство и военное командование замышляли «нейтрализовать» СССР на период овладения Маньчжурией, а затем всем Китаем. В возможность осуществления этого намерения в Токио верили, усматривая в активных миролюбивых шагах советского правительства проявление слабости СССР.

Незадолго до «восточной конференции» и вручения императору Японии «меморандума Танаки», в мае 1927 г. советское правительство официально обратилось к японскому правительству с предложением заключить договор о ненападении. Тогда правительство Японии отвергло это предложение, считая, что «в отношении пакта о ненападении, выдвигаемого СССР, следует занять такую позицию, которая обеспечивала бы империи полную свободу действий» [45] .

45

ГАРФ, ф. 7867, оп. 1, д. 275, л. 92.

На принятие этого решения большое влияние оказали существовавшие в военных кругах разногласия по поводу дальнейшей политики империи в отношении СССР. К этому времени генеральный штаб армии разработал поэтапный план захвата китайских земель: вначале северо-восток, затем север Китая и Синьцзян. До укрепления Японии на этих пограничных с СССР территориях считалось целесообразным не обострять отношения с Советским Союзом. Одновременно существовала альтернативная точка зрения о том, что проведение быстрой победоносной войны против ослабленного СССР должно предшествовать развертыванию экспансии Японии в Восточной Азии. Ее сторонники свое мнение обосновывали тем, что Советский Союз может помешать осуществлению экспансионистских планов Японии. Информируя Москву о наличии подобных настроений, посол СССР в Японии А.А.Трояновский писал: «В военных кругах бродят мысли о занятии Сахалина, Приморья и Камчатки» [46] . Попытка посла 8 марта 1928 г. вновь поставить перед премьер-министром Танакой вопрос о заключении пакта о ненападении была отвергнута. Танака ответил, что «для этого не пришло еще время» [47] .

46

Документы внешней политики СССР.М., 1969. Т. XV. С. 16. Вскоре советскому руководству стало известно содержание «меморандума Танаки». Работавший под дипломатическим прикрытием генерального консула СССР в Корее советский разведчик Иван Чичаев уже в сентябре 1927 г. получил через своего агента из числа японцев копию этого документа. Копия «меморандума Танаки» была добыта также советской резидентурой в Харбине (Рабочая трибуна. 1995. 22 июля). Затем по решению советского правительства «меморандум» был опубликован в одном из китайских изданий. Хотя Токио попытался официально опровергнуть существование этого документа, последовавшие события полностью подтвердили подлинность изложенных в нем замыслов. Как впоследствии отмечал в своих мемуарах «Потрясения периода Сёва» бывший министр иностранных дел Японии Мамору Сигэмицу, последовательность действий «удивительно точно соответствовала той, которая была изложена в меморандуме Танаки».

47

Документы внешней политики СССР.М., 1966. Т. XI. С. 144.

Однако в Японии не могли не сознавать, что империя экономически была не подготовлена к серьезной войне против СССР. Проявлявшие осторожность японские политики и военные, учитывая опыт Первой мировой войны и интервенции в Россию, понимали, что участие в войне не ограничивается лишь действиями армии и флота, а требует напряжения всех сил государства и народа. Они заявляли, что «Япония не выдержит длительную войну без китайского сырья» [48] . Учитывалось также, что к началу 30-х годов в Японии еще не закончился процесс реорганизации и переоснащения вооруженных сил. Поэтому в соответствии с меморандумом Танаки на первый план выдвинулся вынашиваемый годами замысел провести «легкую и быструю» войну в Маньчжурии, отторгнуть эту богатую сырьевыми ресурсами и имевшую важное стратегическое значение провинцию Китая.

48

Дайхонъэй рикугун бу. Ч. 1. С. 248–249.

Приступая к очередному этапу «собирания» чужих земель под японскую «крышу» (к этому времени колониями империи уже являлись Корея, Тайвань, Южный Сахалин, бывшие германские островные владения в Тихом океане), японское правительство тщательно выбирало момент для агрессии. Решение о захвате Маньчжурии было ускорено разразившимся в мире экономическим кризисом. В Токио учитывалось, что занятые внутренними задачами выхода из кризиса западные колониальные державы не смогут воспрепятствовать захватническим действиям Японии. Учитывалось также, что для Советского Союза было крайне важно обеспечить мирные условия для восстановления страны. Поэтому опасаться отпора японской агрессии в Маньчжурии со стороны СССР также не было оснований.

Оккупация японской армией осенью 1931 г. Маньчжурии оказала важное влияние на последующее развитие советско-японских отношений. Советское правительство понимало, что выход японских вооруженных сил на границу СССР увеличит опасность военного столкновения с Японией. Поэтому оно, осуждая японскую агрессию, активизировало свои предложения заключить пакт о ненападении, указывая, что отсутствие его не свидетельствует о намерении Японии проводить миролюбивую политику. Народный комиссар иностранных дел СССР (министр иностранных дел) М.М. Литвинов в состоявшейся в Москве 31 декабря 1931 г. беседе с министром иностранных дел Японии К. Ёсидзава, отметив, что СССР уже имеет пакты о ненападении или нейтралитете с Германией, Литвой, Турцией, Персией, Афганистаном, ведет соответствующие переговоры с Финляндией, Эстонией, Латвией и Румынией, подчеркнул, что «сохранение мирных и дружественных отношений со всеми нашими соседями, в том числе и с Японией, является основой нашей внешней политики» [49] .

49

Документы внешней политики СССР.М., 1968. Т. XIV.С. 746.

В то время СССР не мог рассчитывать на совместные со странами Запада действия для отпора агрессии Японии. Отношения с Великобританией и Францией были напряженными, а США отказывались дипломатически признать СССР. В одиночку же выступить против Японии Советский Союз не мог.

В Токио не сомневались в искренности стремления Советского Союза заключить пакт о ненападении с Японией. В секретном меморандуме, составленном заведующим европейско-американским департаментом МИД Японии С. Того, говорилось: «Желание Советского Союза заключить с Японией пакт о ненападении вызвано его стремлением обеспечить безопасность своих дальневосточных территорий от все возрастающей угрозы, которую он испытывает со времени японского продвижения в Маньчжурии» [50] . И это было действительно так. В начале 30-х годов реальная военная опасность для СССР исходила именно от Японии. Германия еще переживала синдром поражения в войне, а основные западные державы – Великобритания, Франция и США в условиях экономического кризиса были разобщены и занимались внутренними проблемами.

50

Цит. по: Рагинский М.Ю., Розенблит С.Я. Международный процесс главных японских военных преступников. М.; Л., 1950. С. 237.

Однако и для Японии, еще не «переварившей» Маньчжурию, большая война с СССР едва ли была возможна.

Думается, не случайно японское правительство долго не отвечало на сделанное Советским Союзом очередное предложение заключить между двумя государствами договор о ненападении. Некоторые японские политики считали, что в сложившихся после оккупации Маньчжурии новых геополитических условиях едва ли целесообразно категорически отвергать саму возможность заключения с СССР такого соглашения. Ведь договор о ненападении с Советским Союзом мог потребоваться Японии при обострении ее отношений с США, Великобританией и Францией в борьбе за господство в Китае.

Однако, было понятно, что заключение советско-японского пакта о ненападении могло посеять у западных держав подозрения относительно стратегии Японии на континенте, побудить их оказать сопротивление ее дальнейшей экспансии в Центральный и Южный Китай. С учетом всего этого отказ Японии от заключения договора о ненападении последовал лишь спустя год, когда стало ясно, что западные державы не только не окажут в Китае сопротивления Японии, но и будут продолжать снабжать ее стратегическим сырьем и военными материалами. 13 декабря 1932 г. японское правительство в официальной ноте вновь заявило, что «еще не созрел момент для заключения договора о ненападении». В ответной ноте советского правительства указывалось, что его предложение «не было вызвано соображениями момента, а вытекает из всей его мирной политики и потому остается в силе и в дальнейшем» [51] .

51

Документы внешней политики СССР.М., 1970. Т. XVI. С. 17.

Одновременно в конце 1932 г. император Японии Хирохито одобрил разработанный генеральным штабом армии план войны против СССР на 1933 г., который учитывал изменившееся после захвата Маньчжурии стратегическое положение: в случае войны японской оккупации подлежала обширная часть советской территории к востоку от оз. Байкал [52] .

Вопрос о войне против СССР детально обсуждался на проходившем в июне 1933 г. очередном совещании руководящего состава японских сухопутных сил. Военный министр С. Араки настаивал на том, чтобы готовиться к войне прежде всего против СССР и осуществить нападение на него в 1936 г., когда «будут и поводы для войны, и международная поддержка, и основания для успеха» [53] . Генералы Т. Нагата и Х. Тодзио, напротив, считали, что для ведения войны против СССР «Япония должна собрать воедино все ресурсы желтой расы и подготовиться для тотальной войны». Тодзио говорил о рискованности преждевременного выступления. Поддерживая эту точку зрения, начальник второго управления генерального штаба армии Нагата указывал, что для войны против СССР «необходимо иметь в тылу 500-миллионный Китай, который должен стоять за японскими самураями как громадный рабочий батальон, и значительно повысить производственные мощности Японии в Маньчжурии» [54] . Поскольку такую программу выполнить к 1936 г. было трудно, предусматривалось возобновление переговоров с СССР о заключении договора о ненападении.

52

Дайхонъэй рикугун бу. Ч. 1. С. 339–340.

53

Сёва-но рэкиси (История периода Сёва). Токио, 1982. Т. 4. С. 194.

54

Bergamini D. Japan’s Imperial Conspiracy. London, 1971. P. 552.