Ярмарка коррупции

Он резко замотал головой:

– Никогда о нем не слышал. На самом деле никогда. Это же очень распространенное имя, так зовут тысячи людей.

– Я надеялся, что вы знаете какого-нибудь мистера Джонсона, имеющего отношение к вашим письмам или к мистеру Йейту.

Он снова мотнул головой:

– Нет, не знаю. Я ведь уже сказал вам.

Не могу сказать с определенностью, что он лгал, но и полной уверенности, что он говорит правду, у меня тоже не было. Поэтому я решил, как говорится, не сжигать мосты. Эта загадка пока ничего для меня не значила. У меня не было ни малейшего представления, какую роль мог играть мистер Джонсон в этих событиях. Я встал и поблагодарил священника за уделенное мне время.

– Если у меня будут новости или возникнут вопросы, я вас навещу. Попросите своего слугу быть помягче со мной в следующий раз.

– Не думаю, что моя гостиная – лучшее место для наших встреч, – сказал он. – Что касается слуг, было бы нелепо, если бы я не велел им охранять меня от нежелательных посетителей.

– Тогда придется сделать исключение, – сказал я.

Что касается мистера Норта, викария на службе у Аффорда, я подумал, что будет полезно поговорить с ним немедля. Аффорд полагал, что достаточно выступать с проповедями в церкви своего прихода в Уоппинге, но Норт там жил и, следовательно, мог лучше знать, что происходило в среде докеров. Поэтому я нанял экипаж и отправился туда, рассчитывая, что он вскоре появится дома. Чтобы узнать, где он живет, мне пришлось спросить у нескольких человек, но вскоре я получил нужные сведения и отыскал его дом.

Дорога была не самая приятная. Улицы здесь были не мощеные, и помои текли широкой бурой рекой. Стояла невыносимая вонь от гниющих отходов и фекалий, что не мешало резвиться на улице ребятишкам. Пьяные мужчины едва стояли на ногах. Попадались и едва стоявшие на ногах женщины, у некоторых на руках были грудные дети. Если младенец плакал, он получал от мамаши несколько капель джина для успокоения.

Ливрейные лакеи попадали в этот район не часто, и мое появление вызвало немалое любопытство. Дети в рваной одежде таращили на меня глаза, а женщины поджимали губы и бросали косые взгляды. Но, как надменный ливрейный лакей, я не обращал на них никакого внимания и продолжал свой путь, стряхивая грязь и навоз, которые летели в меня.

Однако, проходя по этим улицам, я узнал и кое-что более интересное. Мой побег из Ньюгейта стал широко известен и оброс невероятными подробностями. Едва ли у дневных газет было достаточно времени, чтобы написать об этом событии, но бродячие торговцы предлагали самодельные листовки и горланили баллады о моих приключениях. Я узнал о них самым неимоверным образом, а именно услышав балладу «Старина Бен Уивер сбежал», исполняемую на мотив «Молодая красотка к монаху пришла». Я тотчас взял у торговца листок и прочитал текст, представляющий собой полную чепуху. Там был еще и рисунок, изображающий человека, сходство которого со мной сводилось к тому, что у него были руки, ноги и голова и он сигал нагишом с крыши Ньюгейта, будто огромная кошка, способная спрыгнуть с любой высоты и остаться невредимой. Как стало известно, что я сбежал голым? На этот вопрос я не мог ответить, но знал, что слухи в Лондоне распространяются по каким-то своим особым каналам и остановить их распространение невозможно.

О моей встрече с мистером Роули тоже было написано, но в этих листовках, предназначенных для бедняков из низших слоев общества, мое поведение преподносилось как акт возмездия угнетенного по отношению к угнетателю. Мне это, несомненно, понравилось, так же как и описание моего побега, в котором звучали восхищение и удивление. В листовке говорилось, что Бенджамин Уивер взломал две дюжины дверей, победил целое полчище стражников, несмотря на то, что сам был безоружен, а у стражников были ружья и шпаги. Он прыгал с огромной высоты (и взбирался тоже!). Никакие замки не были для него помехой. Ни один констебль не мог с ним справиться. Он обладал недюжинной силой, был акробатом и мог совершить побег откуда угодно. Иногда фантазия автора заходила слишком далеко. Меня изображали сражающимся с армиями злостных вигов и продажных парламентариев, не говоря уж о неистовых папистах, подстрекаемых Римом.

И хотя мои приключения описывались в чудовищно преувеличенном виде, я льщу себя надеждой, что, если бы немногим позднее не появился некий Джек Шеппард, прославившийся тем, что сбегал из тюрьмы полдюжины раз и самыми невероятными способами, о моих подвигах вспоминали бы и по сей день.

Мне было, безусловно, приятно, что обо мне говорят с восхищением, но моя радость омрачалась одним обстоятельством. Слава стоила дорого, поскольку торговец балладами сообщил, даже не подозревая, с кем говорит, что за мою голову объявлено вознаграждение – сто пятьдесят фунтов. Мне было лестно, что меня оценивают столь дорого, но я чувствовал бы себя намного счастливее, если бы мог надеяться, что меня оставят в покое.

Мистер Норт жил в одном из лучших домов на Куин-стрит, хотя даже самый лучший дом на Куин-стрит выглядел плачевно. Здание потрескалось и разваливалось. Крыльцо наполовину разрушилось, и пользоваться им было небезопасно. Большая часть окон, выходящих на улицу, была заделана кирпичом, чтобы не платить налог на окна. Домовладелица указала мне его комнаты. Он занимал две комнаты на третьем этаже этого шаткого строения. Я застал его дома вместе с женой и четырьмя детьми, издающими самые ужасающие звуки. Мистер Норт встретил меня у дверей. Теперь я мог рассмотреть его более внимательно, чем прежде, и увидел, что его черный камзол ветхий и весь в заплатках, белый галстук в пятнах, а парик не напудрен и не расчесан. Короче говоря, он был жалким представителем своей церкви.

– Не вы ли были сейчас у Аффорда? Что вам надо? – спросил он довольно неприветливо, видимо, из-за моей ливреи.

Я подумал, что смотреть с презрением на, как он полагал, лакея с его стороны было свинством. Но я пришел не для того, чтобы завязывать с ним дружеские отношения.

– Я прошу вас уделить мне немного времени, – сказал я. – Если возможно, я бы хотел поговорить с вами наедине.

– По какому делу?

Его раздражительность делала его старше, чем он был в действительности. Он хмурил брови и скалил зубы, как кусачая собака.

– По неотложному и важному делу, о котором я могу говорить только наедине, так, чтобы ваша хозяйка не пряталась по углам, подслушивая нас. – Я улыбнулся в ту сторону, откуда доносилось ее шарканье.

– Если желаете, чтобы я уделил вам время, – не унимался он, – я должен знать больше.

– Это касается мистера Аффорда и его причастности к серьезному преступлению.

Вряд ли что-либо иное произвело бы больший эффект. Он тотчас проводил меня в заднюю крошечную комнату, служившую, по-видимому, спальней ему и всем его домочадцам. В комнате ничего не было, кроме большого матраса на полу, разбросанной повсюду одежды и нескольких стульев, сколоченных из разрозненных деталей. Он вышел, сказал что-то жене – что именно, я не расслышал, – снова вошел и закрыл за собой дверь. При закрытых дверях я почувствовал себя неловко в этой тускло освещенной комнате, где стоял запах пота и усталости.

– Ну, теперь говорите.

– Что вам известно о связи мистера Аффорда с Уолтером Йейтом и табачным коммерсантом Деннисом Догмиллом?

– А это при чем? – сощурился он.

– Вы можете ответить на вопрос?

Он пристально посмотрел на меня, а потом у него глаза полезли на лоб:

– Да вы – Уивер!

– Мое имя не имеет значения. Ответьте на мой вопрос, пожалуйста.

Он попятился, словно испугался, что я могу его ударить. Я его понимал, учитывая то, что писали газеты о моем побеге из тюрьмы и про обрезание уха.

– Аффорд сказал мне, что нанял вас, чтобы вы нашли того, кто посылал ему эти письма. Должно быть, вы очень заинтересованы в продолжении расследования, если готовы искать автора угроз и дальше, хотя и прячетесь от правосудия.

– Я прячусь от правосудия из-за этого расследования, – сказал я. – Я никого не убивал и убежден, что, если смогу найти того, кто посылал эти записки, я выйду на настоящего убийцу и восстановлю свое доброе имя.

– Боюсь, мне нечем вам помочь. Меня не посвящали в дела мистера Аффорда, да я никогда и желания не имел в них участвовать, поскольку нахожу его проекты нереальными, а взгляды нелепыми. Уверен, он внушал вам, будто помогает рабочему люду из одного христианского милосердия, однако мистер Аффорд делает это исключительно потому, что полагает: если бедняки довольны, ими легче управлять.