Ярмо Господне

Даме Прасковье не дано понять: инквизитор сокровенно задействовал алмазные серьги-крестоцветы в мочках ее ушей. Неведомо ей и то, что исповедь у нее воспринимает рыцарь-зелот шестнадцатого круга посвящения, почитающий за благо официально и публично о том не возглашать.

Для всех, кроме рыцаря-адепта Патрика, посвященного в таинство благодатного продвижения, апостолический рыцарь-инквизитор Филипп неопределенное время пребудет зелотом двенадцатого круга. «Во имя вящей славы Господней служители Его скромны и смиренны…»

Предержащее решение полноправно принято рыцарем-инквизитором Филиппом. Таковы его непреложные прерогативы и нерушимые основополагающие орденские традиции, ничего не имеющие общего с людскими обычаями и преходящими правилами мирской обыденной морали.

Так было, и так будет.

Рыцарь Филипп не счел нужным читать даме Прасковье долгую дидактическую рацею. Он был краток и лаконичен, исчерпывающе выяснив конкретные синтагмы предпринятого ею ритуала «рерум экстернарум»:

— …Благая цель, моя кавалерственная дама, вовсе не в каждом случае оправдывает огромные средства, вложенные в ее достижение. Бывает, дорогое лекарство сказывается на здоровье горше самой горестной болезни.

Эвентуально искаженный ритуал подлежит непременной отмене. Прошу прибыть в сей день за четверть часа до заката в домовую часовню арматорской резиденции рыцаря Патрика, будучи облаченной в багряную мантию дамы-зелота.

Ныне я разрешаю вас, дама-зелот Прасковья, от вашего обетования и намерен наложить на вас исправительную епитимью инквизитора. Omnia. У меня все.

Одним плавным движением Прасковья приподнялась с низкого сиденьица, грациозно встала на правое колено, приложилась губами к рыцарскому перстню Филиппа. Отступила на несколько шагов назад, оглянулась, удостоверилась, что тайну исповеди обеспечивает аудиовизуальный занавес, и пропеллером взвилась в воздух, распростершись на двухметровой высоте в дивный идеальный шпагат — носки, лодыжки, бедра… как по линеечке…

Не левитируя, без телепортации она изящно и мягко вновь утвердилась на месте, укрепив ранее сложившееся мнение рыцаря-инквизитора:

«Для женщин, подобных даме Прасковье, обет воздержания есть дополнительный соблазн, чреватый клятвенной ложью и возможными проблемами с убежищем… Коль скоро кольцо из асилума на самом женственном месте не мешает ей свободно расслаблять интимные мышцы и заставлять работать с полной нагрузкой все остальные, притом без какой-либо дивинации».

— Оп-ля! Omnia! Сказал и душу мне облегчил. Dixit et animam meam levavit!

Спасибо вам, отец Филипп. Я сейчас могу и в убежище завалиться, ничегошеньки не опасаясь, назови меня Парашей.

— В асилум твой, дева моя Параскева, ты попадешь не ранее рассветного часа.

— Как скажете, рыцарь.

— Скажу, ступай, дщерь Евина, к эрлу Патрикусу. Передай ему, рабу Божьему, кабы сготовил для меня сребреник тутошний, вест-индийский. Богу — богово, нам, людишкам — мирское…

Вы свободны, дама-зелот Прасковья.

— Да, рыцарь.

«Ох мне…

На дедушку Патрикей Еремеича грешу: он-де моему любимому личному составу мозги сикось-накось крутит, вертит. Этим вот тренингом, патер ностер, в детство вгоняет взрослых сисястых девок.

Сам-то — хорош гусь. Из супер-пупер дамы-зелота неофитку недоделанную сотворил. Ишь, козочкой молоденькой скачет, на одной ножке, будто маленькая девочка во дворе по классикам прыг-скок…»

— 2-

Прецептор Патрик усадил за мониторы и дистанционные манипуляторы даму Прасковью, дал ей руководящие указания и решил предаться необходимому отдыху, организовав кофе-брейк. Да и кофе в его большой пинтовой кружке к тому времени остыл и иссяк.

Филипп устроился в другом лабораторном углу обширного, высотой в два добрых этажа, арматорского зала с высоко расположенными, выходящими на четыре стороны света длинными тонированным окнами под потолок. Сел он у кофеварки «экспрессо» и пирожных вдали от тренажеров, поблизости от татами, предназначенного для силовых единоборств.

«Ага! Здесь-то док Патрик и будет мне бахвалиться кое-какими успехами непропеченных неофиток. Что ж, сдобное тесто по его рецепту можно-таки попробовать на вкус. После добавим, чего не достает, скажем, корицы или мускатного ореха, отработав рецептуру…»

— …Сэр Фил, у меня все достаточно готово для сегодняшней рабочей демонстрации. Но прежде извольте получить ваш серебряный доллар, мой своекорыстный и жадный мистер Фил Ирнив.

Вынужден признать, сэр. Наше пари мною безобразно проиграно. Добросовестно заблуждаясь, я напрасно уцепился за версию сэра Питера о некоем проклятии Апедемака, наведенного им на своих преследователей. Потому как виной нашей спорадической, иногда трудно преодолимой тяги к натуральной магии и к магическим хулиганствам явился постэффект моего «престера Суончера».

К моему глубочайшему прискорбию, ритуал пока не отработан, и его побочным эффектом стала естественная порча. Она, о горе нам! тем или иным неподобающим образом поразила всех харизматиков, кто подвергся воздействию «престера Суончера».

Но это кратковременное явление, коллега. Я, кстати, отделался от него утром во вторник, когда в неописуемом раздражении наложил узы безмолвствия на двух похмельных богохульных мусорщиков и в дистиллированную воду трансмутировал бензин в баке их монструозного автомобиля.

В то время мой антикварный голубой «кадди» тоже пострадал. Как и современные транспортные средства некоторых соседей достопочтенного доктора Суончера, он оказался заправленным медицинским этиловым спиртом.

С того дня, брат Филипп, я не наблюдал у себя рецидивов. А мой сосед, досточтимый мистер Томас Торнстоун, в университетской клинике успешно поправляется после белой горячки и злоупотребления ниспосланных ему с неба, как он утверждает, 40 литров свободной выпивки.

— Пожалуй, док, на мне побольше вашего сказался побочный эффект «престера Суончера». В ночь на среду я опрометчиво возжелал утихомирить двух задравшихся помойных котов у меня во дворе. На переполненные мусорные баки навел полтергейст, устроил бесчиние и безобразие, но котов разогнал не сразу.

Как-то нехорошо вышло, связал я мелкую кошачью сволочь хвостами и не сразу догадался их обрубить, когда они с мявом и ревом бросились спасаться в разные стороны. Переполошили весь квартал.

Утром развалилась на досочки скамейка во дворе, где собравшиеся пенсионеры в ночном кошачьем переполохе обвиняли агрессивный союз НАТО, расширяющийся на восток, имперскую Россию, лезущую на запад, и США, орудующие везде, куда их не звали. Североамериканские штаты оказались виновными и в том, что ночью на улице рухнул на проезжую часть многометровый идеологический рекламный щит.

К счастью, от белоросской государственной идеологии никто не пострадал. А злопыхательство дворовых ветеранов строительства коммунизма и национального суверенитета обернулось незначительными ушибами мягких тканей седалища.

Был у меня еще один гендерный казус, брат Патрик. О нем я покуда умолчу в силу сцепления секулярных эвентуальностей. Но ситуация у меня под контролем. И весьма кстати вскоре ситуативно пригодятся золотые кольца кавалерственной дамы Прасковьи.

— Мисс Праски оказалась нам обоим полезной, сэр. Тщательно изучив ее казус, я пришел к выводу, что клиническая картина нисколько не соответствует имманентной ретрибутивности за использование харизматических дарований, если в произошедшем с дамой Праски акциденте активно участвовал ее асилум. Отсюда было недалеко до умозаключения о поисках иного агента неприятностей, непристойностей, несообразностей, поразивших в большей или меньшей степени всех участников операций «Ночной первомай» и «Львиный бог Апедемак».