Ярое Око (фрагменты)
Шрифт:
Зловещая тишина распахнула крылья над гудящим ристалищем, но лишь на миг... Над плотными рядами татар взмыл треххвостый бунчук в твердых руках Джэбэ-нойона, вселяя в воинов стальную отвагу.
Над половецкими шлемами тоже воинственного взлетели к небу пестрые значки [95] , и по приказу старого хана Котяна тысячи воинов бросились в наступление. Исполняя волю всесильного и высочайшего повелителя, половецкая орда стала вытягивать вперед свои фланги, как изгибающиеся руки, чтобы взять в «клещи» врага. Но монголы не дрогнули, не повернули коней. Напротив, они остались на месте и не пытались вырваться из стремительно смыкавшегося кольца.
95
Разновидность
«От лагеря отделился первый отряд монголов. Тысяча сомкнутых всадников, по сто человек в ряд, устремилась на низкорослых лохматых лошадях, покрытых железными и кожаными панцирями. Они неминуемо должны были прорвать нестройную, колеблющуюся линию половцев, широко растянувшихся по степи.
– Кху-кху-кху-кху-у! – слышался звериный рев монголов.
От основного куреня оторвалась вторая тысяча и покатилась по степи. На солнце вспыхивали слепящим блеском стальные шлемы, металлические щиты и изогнутые мечи» [96] .
96
Ян В. Чингиз-хан.
...Старейший половецкий хан – хозяин степи Котян – казался спокойным и величавым, сидя в седле своего туркменского скакуна с красным хвостом [97] . Оставаясь на возвышенности вместе со своими приближенными, он наблюдал за боем, и только потемневшие скулы да беспокойно бегающие глаза выдавали тревогу и все нарастающее отчаянье хана.
Он прекрасно видел, как от общей «тьмы» татарской конницы отсекался отряд за отрядом и неудержимо, словно горный поток, несся вперед с хриплым, душераздирающим боевым кличем «кху!».
97
Хенна (хна) – красно-бурая краска, которой в древности на Востоке красили ладони, седеющие бороды, усы, а в походе – хвост коня.
...В какой-то момент половцы заметались. Крайние сотни повернули морды коней к лагерю грабить монгольские обозы. Но от ставки Джэбэ-нойона мгновенно отделилась еще одна тысяча и так же легко и ровно понеслась наперерез половцам. Оба отряда сшиблись насмерть.
Желто-бурое облако пыли окутало место сечи. Оттуда, как из горящего улья, стали осами вырываться отдельные половецкие всадники и, прильнув к гривам коней, опрометью уноситься в степь.
– О, боги!.. Подобного этому я не зрил никогда! – поднимая на дыбы своего «туркмена», в бессильной ярости воскликнул Котян.
В парчовом малиновом чекмене, подбитом соболем, в тисненом кожаном шлеме, опушенном красной лисой, и в червленых сапогах, расшитых серебряными нитями, он разъезжал туда-сюда по холму, то и дело хватаясь за рукоять кривой сабли, сверкавшей алмазами, и впивался глазами в клубщуюся пылью даль.
...Между тем четыре отряда монголов один за другим в жестком, стройном порядке взяли направление на сердцевину развернутых половецких войск, на ту возвышенность, где находился Котян и его свита.
Взрывы монгольских возгласов «кху-кху-кху!» застучали набатом в ушах хана. Все ближе и ближе!..
«Кто сможет остановить эту проклятую лавину?!» – Котян крутнулся в седле. Его верных защитников рядом не было. Все они направили своих коней в сторону битвы. Один лишь воевода Ярун с тремя сотнями личной охраны хана ждал его приказаний.
– О небо! Покарай нечестивых псов! Вперед! Убейте их! Изрубите! Слава и почести вам подмога!
– Ай-я-а!! За мной, джигиты, у кого сердце барса в груди! – крикнул Ярун, и воины на горячих конях тесным кольцом обхватили его.
Вспыхнул меч Яруна – это был знак начала атаки.
...От внезапности нападения ряды монголов смешались. Словно беркут, кружил Ярун по полю брани, опьяненный схваткой,
и быстро погасал свет солнца в очах тех, кого настигал его меч.Окруженный надежными молодцами-аланами [98] , храбро бился Ярун, показывая пример бесстрашия; но половцы, уже сполна вкусившие бешеный натиск татар, – бежали.
...Непобедимый Котян был на грани безумия. Его лучшие, испытанные силы бросились навстречу монголам. Но те задержались ровно настолько, чтобы прорубить себе русло, и хлынули дальше, к той высоте, где находился главный половецкий хан.
98
Аланы – скифско-сарматские племена, обитавшие со II–I веков до н. э. в причерноморских степях и на Северном Кавказе. Побежденные гуннами, они приняли участие в великом переселении народов, частично переселяясь в V веке вместе с готами в пределы современной Венгрии, а частично вместе в вандалами в 409 г. в Испанию. Кавказские аланы – предки современных осетин.
...Из жестокой рубки, как из огненного чрева Иблиса [99] , выскочил на коне Ярун; вид его был ужасен – глаза залиты черной кровью, рот перекошен в зверином оскале:
– Спасайся, Высочайший! Сегодня не наш день! Боги от нас отвернулись...
Котян взмахнул плетью, храпевший быстроногий скакун сорвался с холма вниз, точно подхваченный ветром, понесся на север вдоль мерцавшего Днепра...
За малиновым чекменем повелителя ринулись скопом его приближенные, побросав бунчуки и стяги. Испуганно гремя дорогими доспехами, сбруями и бубенцами, они едва не были опрокинуты собственной конницей. Та вынеслась следом из жерла лощины и раскатилась сыпучим горохом.
99
Дух зла, коварства и тьмы, упоминается в Коране.
С ревом ужаса и отчаянья они лупцевали коней; сбили и смешали толпу прислуги, лихорадочно пытавшуюся спасти ханский обоз...
Осатаневшие кони измолотили копытами в кровавый фарш раненых и отставших... На осиротелой высоте остались лишь яркие клочья персидских ковров с искореженными золочеными блюдами, серебряными пиалами и халвой, перемешанной с пылью.
...Потрясенные до мозга костей произошедшим, люди Плоскини жадно наблюдали из своего камышового скрыва за дальнейшим ходом событий.
Отдельные стычки то тут, то там еще продолжались. Отбившееся крыло половецкой орды, потеряв всякую надежду воссоединиться со своими, с боем уходило на юг.
Его атаковали летучие отряды татар. Подобно волчьей стае, они набрасывались на обескровленную, но еще огрызавшуюся добычу; вырывали из ее холки, ляжки или грудины кусок пожирнее и, рассыпавшись, отходили прочь... То внезапно, по команде повернув коней, вновь и вновь стремительно вгрызались в измотанного противника.
...Близился вечер. Косые лучи низкого солнца зарумянили пропитанные кровью берега Днепра. От косогоров и холмов потянулись длинные, костлявые тени, когда из стана Джэбэ-нойона послышались призывные звуки медных труб, и отряды монголов, разом потеряв интерес к половцам, умчались в свой лагерь.
...И вот место побоища опустело. Со всех концов померкшей равнины неслись страшные хриплые стоны и призывы о помощи... Дух смерти бесшумно витал над степью. Едва ли не треть половецкого войска ранеными и убитыми полегла в этой сече.
– Наконец-то все угомонились. – Плоскиня хищно осклабился, на миг прикрыл уставшие глаза. Вкушая тишину, не в силах поверить своей удаче, он чувствовал, как бешено стучит сердце и кровь в висках, шее, в груди – тугими толчками, все чаще и чаще... «Чтоб вам всем на ноже поторчать... Силы небесные! Да я же теперя... богатей самого князя киевского... Токмо нагнись! Подыми злато да серебро, снеси в ладью... Твою мать!»