Ярославский мятеж

О деятельности Советской ревизии в Ярославле и Рыбинске известно немного, в основном это приказы наркома М.С. Кедрова, опубликованные в ярославских «Известиях», данные в архивных документах, и незначительные ремарки в исторической литературе, посвященные этому вопросу. Установлено лишь, что правительственная комиссия произвела ревизию Ярославского военного округа. В приказе по итогам ревизии наряду с положительными сторонами отмечались серьезные недостатки и упущения в работе окружного военного управления. Однако правительственная комиссия занималась не только ревизией военного хозяйства, но и вопросами партийной и общественной значимости, состоянием работы советских учреждений, рассматривала заявления. Поэтому поступившей в Высшую Советскую ревизию жалобе рабочих фабрики Сакина (название фабрики по фамилии ее бывших владельцев) на компанию Н.Ф. Доброхотова, пьянствовавшую у директора этой фабрики, вместо того чтобы выяснять и улаживать имевшиеся на фабрике производственные конфликты, придали особое значение. Помимо Н.Ф. Доброхотова назывались Ф.М. Горбунов и Ф.Ф. Большаков. Доброхотов был отстранен от должности председателя губисполкома, но оставался в качестве его члена. По рекомендации наркома, 10 июня губисполком временно возглавил Сырнев, ранее занимавший довольно скромную должность в финансовом отделе. Он был скорее техническим работником, а не политиком, и в данный момент устраивал почти все конфликтующие стороны. На Сырнева возлагалась задача – провести подготовку к губернскому съезду Советов (его открытие готовилось на 1 июля) и не допустить усиления конфликта между большевиками и левыми эсерами, которые 20 июня провели свой II (крестьянский) губернский съезд Советов, не признанный большевиками. 7 июня 1918 года, после отставки Н.Ф. Доброхотова с поста председателя губисполкома, на заседании городского комитета РКП(б) рассматривался вопрос о кандидатах на замещение этой должности. Обсуждались две кандидатуры, в их числе Ф.Ф. Большаков. В ходе прений выступавшие высказывались против его кандидатуры, так как он был «замешан в разных скандалах… Его политическое поведение тоже не соответствует тактике большевиков. Не замечено за ним выдержанности и стойкости по отношению к партии коммунистов» (Г.И. Петровичев). Отмечалось, что «авторитет Большакова уже подорван в массах и поэтому нельзя выставлять его кандидатом».

Кроме этого, отдельный конфликт развивался по линии «наши» и «присланные», что со временем стало приобретать откровенно антисемитский характер. Дело в том, что в Ярославль из Петрограда были присланы Семен Михайлович Нахимсон и Давид Закгейм. Со временем один стал председателям Ярославского губисполкома, а второй – председателем исполкома Ярославского городского совета. Это породило массу недовольных толков о том, что «петроградские евреи узурпируют власть в Ярославле». И что показательно, никто их не считал «неприкасаемыми». Давид Закгейм руководил в Ярославле национализацией банков и предприятий, реквизициями. Накануне восстания он был обвинен недовольными «ярославскими большевиками» в злоупотреблениях при реквизициях и фактически находился под следствием. Семен Нахимсон накануне июльских событий пытался вызвать в Ярославль из Рыбинска отряд латышских стрелков, но его решение не поддержал горком большевистской партии. Политический кризис в Ярославле стал совершенно очевидным, когда начался Третий губернский съезд Советов. 2 июля 1918 года левые эсеры покинули съезд и создали собственный губисполком, параллельный большевистскому (возглавленному С.М. Нахимсоном). В итоге накануне ярославского мятежа в городе сложилось красное двоевластие, хотя правильнее было бы говорить о многовластии.

Глава 3 Заговорщики

В истории Ярославского восстания есть несколько неизученных глав. Какие-то сюжеты старательно замалчивались по идеологическим соображениям, какие-то обходились стороной, ибо казались незначительными. Подготовке к восстанию никогда не уделялось должного внимания, ибо советская историография полагала, что ей все и так известно (читай: «выявлено ЧК»). Дело в том, что представший перед судом Борис Савинков, которого обычно относят к инициаторам вооруженного выступления в Ярославле, дал покаянные признания, и это вполне удовлетворило советскую власть. Если вкратце, то весной 1918 года Савинков, искавший по всей России союзников в борьбе с большевиками, вернулся с Дона от генерала Алексеева и начал собирать вокруг себя офицерские группы, из которых позже сформировал «Союз защиты Родины и свободы». Он случайно знакомится с полковником Перхуровым, которого активно привлекает к подпольной деятельности. Организация, получив деньги от представителей Антанты, должна была начать восстания в ряде городов. Впрочем, в мае 1918 года начались массовые аресты среди офицеров – ЧК разоблачила их тайный союз. После этого в спешном порядке было решено начать выступление, центром которого должны были стать Ярославль и Рыбинск. Версия, изложенная Савинковым, кажется вполне убедительной, если не считать того, что представляет лишь его точку зрения. На самом деле при изучении документов бросается в глаза масса нестыковок и неточностей, которые в итоге ставят под сомнение слова Савинкова.

Начать хотя бы с появления в его окружении полковника Перхурова. Сам Перхуров во время суда над ним знакомство с Савинковым, равно как обстоятельства этого знакомства, описывал следующим образом: «Вот в этот период, когда я находился в безвыходном положении в Москве, я встретился с неким Кошелевым, который говорил, что он помещик. Он хорошо владел языками, но вид у него был такой, который заставлял сомневаться. И вот этот Кошелев сказал относительно того, что приехал Савинков, который узнал от Кошелева, что я приехал в Москву, и хочет со мной познакомиться. Он сказал: Савинков имеет открыть какое-то дело и подбирает надежных людей. В чем дело? Кошелев очень уклончиво ответил, и я задерживался идти туда. Не пошел я туда потому, что он мне рисовался террористом-эсером. Потом я встретился опять с Кошелевым, который передал мне настойчивое приглашение и одновременно сказал, что Савинков не то выключен, не то сам вышел из партии эсеров. Я потом пошел туда и встретился с Савинковым в номере гостиницы в Соболевом переулке». Получается, что Савинков, опытный конспиратор и террорист, пригласил свергать советскую власть и сделал своим доверенным лицом едва ли не первого встречного.

В действительности встреча была отнюдь не случайной. И инициатором знакомства был вовсе не Савинков. Полковник Перхуров сознательно опустил во время допросов часть своей деятельности, пытаясь предстать перед трибуналом простым разочарованным офицером. Прежде чем продолжить рассказ о заговорщиках, оказавшихся летом 1918 года в Ярославле, надо хотя бы несколько слов сказать о полковнике Перхурове, которому предстояло стать центральной фигурой в истории мятежа.

Перхуров Александр Петрович родился 1 января 1876 в селе Шерепово Тверской губернии. Из дворян, сын титулярного советника. Окончил 2-й Московский кадетский корпус, затем Александровское военное училище и Николаевскую академию Генерального штаба – кадровый военный. Участник Русско-японской и Первой мировой войн. В январе 1915 года за боевые отличия произведен в подполковники. В январе 1916 года произведен в полковники, награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Демобилизован в декабре 1917 года как военный, «достигший 40-летнего возраста», выехал к семье в Бахмут.

И именно с этого времени начинаются политические «приключения» Перхурова. Он был не просто «щепкой в потоке событий». В конце 1917 года полковник отправляется на Дон к генералу Корнилову, где планирует примкнуть к только-только начавшей формироваться Добровольческой армии. Причем Перхуров был не простым офицером, лично от Корнилова он получил специальное задание. Очевидец тех событий В.Ф. Клементьев вспоминал: «В большом зале (скорее, холле), что был сразу за входными дверями, оказалось много людей, преимущественно военных. Я заметил полковника Перхурова, который, видимо, меня поджидал. Он увлек меня в правый угол зала, где находился кабинет Верховного (так называли тогда генерала Корнилова). В левом же углу публики было побольше, и была она понаряднее. Там находился кабинет генерала Алексеева. Полковник Перхуров сказал мне, что его вызывал Верховный и предложил вернуться в Москву, вести там подпольную работу по организации антибольшевицких сил. Он это предложение принял и просил Верховного дать ему в помощники меня». И далее: «Генерал Корнилов обратился к Перхурову и стал говорить о задании, которое он возлагает на него как на своего представителя. Это была прежде всего организация на месте наших людей – офицеров, учащейся молодежи и солдат. Но солдат, он думает, будет немного, а может быть, и совсем не будет, так как старых, надежных солдат нет – погибли на фронте, а теперешние пошли за посулами большевиков».

Как видим, Перхуров вовсе не случайно появился среди заговорщиков и свою деятельность начал много раньше, чем Савинков прибыл с поручением от генерала Алексеева. Надо отметить, что Перхурову за несколько месяцев удалось фактически невозможное – он сформировал настоящую подпольную армию. К моменту знакомства с Савинковым под его началом были следующие силы: 1-я пехотная дивизия воинских кадров (начальник дивизии гвардии полковник Жданов), артиллерийский центр (начальник гвардии капитан Шредер), кавалерийский центр (начальник штаб-ротмистр и Георгиевский кавалер Виленкин), 2-я пехотная дивизия командных кадров, сформированная полковником Сахаровым исключительно из студентов Петровской академии, отряд лейб-гвардии Преображенского полка во главе с капитаном Смирновым, отряд продовольственной милиции (начальник подполковник Бредис). Возникает вопрос, зачем этой армии потребовался авантюрист и сомнительный с политической точки зрения для большинства офицеров Борис Савинков? Ответ дает в своих воспоминаниях все тот же Клементьев: «До середины апреля 1918 года наша организация не имела никаких денежных средств. Ставить работу и развивать ее было не на что. Мне не раз приходилось слышать от сочувствующих нам лиц: „Раз у вас нет крупных денежных средств, нечего воду мутить! Без денег ничего не выйдет. Ленин со своей гоп-компанией никогда бы не захватил власть в России, если бы ему не оказал всемерную помощь деньгами и опытными агитаторами немецкий Генеральный штаб“».

Надо отметить, что деньги от Савинкова, который получал их от представителей Антанты, равно и как предложенный им «Союз защиты», вызывали у большинства офицеров открытое недовольство. Причин для этого было несколько, в том числе тот факт, что Антанта через Савинкова настаивала на продолжении войны с Германией, в то время как известное количество офицеров-монархистов стремилось к союзу с империей. Один из очевидцев тех событий так описал сложившуюся ситуацию: «Как-то „по-частному“ высказал я Перхурову свое мнение об ориентациях: вместо того чтобы дробиться и стоять с протянутой рукой одним у немецкого, а другим – у английского посольства (ведь хорошего ни от того, ни от другого не жди), не лучше ли было постараться всем нам, русским, объединиться и сообща ударить по большевикам?» Версия о том, что все участники «Союза защиты Родины и свободы» были поголовно сторонниками продолжения войны с Германией, не выдерживает никакой критики. Известное их количество выступало за тесный союз с прогерманской монархической группировкой генерала Довгерта. И это отнюдь не предположение. Один из попавших под волну арестов участников «Союза защиты Родины и свободы», которая началась в мае 1918 года, оставил такие воспоминания: «30 мая 1918 года к послеобеденному времени весь подвал ВЧК на Лубянке был забит нами – членами Союза Защиты Родины и Свободы. А сверху все спускали к нам в подвал то одного, то двух, то сразу трех человек – всё членов нашего Союза. Так, втолкнули к нам двух неизвестных, будто членов Союза, будто беспогонных офицеров, и с ними важно спустился, твердо ступая со ступеньки на ступеньку, немецкий фельдфебель в полной своей форме. Куда девались серые наши беспогонники, пришедшие с нарядным немцем, и кто они были такие, я не помню. Но за фельдфебелем стал незаметно наблюдать. Он держал себя независимо, непринужденно, свободно стал всех нас обходить, заговаривать, расспрашивать. Многие наши от немца отворачивались, но кое-кто начинал с ним лопотать на немецком. Но, видно, беспредметный разговор не удовлетворял немецкого фельдфебеля, и он, любезно козырнув, переходил к следующей группе. Пробыл он с нами часа два-три. Покурил, кое-кого угостил папиросами. Глянул на часы (чекисты тогда еще часов не отнимали, и я тоже был при часах), поднялся уверенно к выходной двери, постучал. Ему немедленно открыли. Он ушел, и больше мы этого фельдфебеля не видели. Кто-то тогда с усмешкой сказал: „Приходило немецкое начальство освобождать своих ребят“».

Не будем останавливаться на всех деталях деятельности «Союза защиты» – для этого потребуется отдельная книга. Перенесемся в крайне неспокойную в 1918 году Ярославскую губернию. Савинков полагал наиболее важным захватить Рыбинск; по крайней мере, позже он утверждал, что в Ярославле было недостаточное количество сил. Перхуров в своих воспоминаниях излагал диаметрально противоположную точку зрения: «Сведения о состоянии организации в Ярославле были настолько хороши, что я усомнился в их справедливости. Высказав это Савинкову, я получил приказание поехать лично самому в Ярославль и проверить возможно точнее действительное положение дел. Вместе с тем я должен был отвезти в Ярославскую организацию деньги, в которых она испытывала острую нужду». Утверждалось, что в Ярославле в тайной организации числилось около 300 офицеров, хотя Перхуров не нашел этому никакого подтверждения. Зато его весьма тревожило, что конспиративный штаб оказался на грани раскола. На одной стороне находился немолодой уже полковник Константин Лебедев, которому противостояли весьма активные князь Георгий Шервашидзе и поручик Николай Перлин. Видя, что сил для захвата города может не хватить, руководство «Союза защиты» стало стягивать остатки организации в город на Волге. Проблема состояла в том, что многие прибывшие вели себя не слишком-то конспиративно. Как позже вспоминал один из представителей советской власти: «Месяца за два до мятежа от некоторых товарищей приходилось слышать о появлении в гор. Ярославле приезжих офицеров, и чем ближе к мятежу, тем эти сведения стали появляться чаще и тревожней и уже говорили о численности. Некоторые товарищи говорили, что очень много офицеров бывает на бульваре и что начинают держать себя вызывающе, даже нацепляют значки былого царского времени».

Существовало много формальных поводов, чтобы прибыть в город. Кто-то ссылался на коммерческие дела, кто-то пытался устроиться по армейской линии в штаб Ярославского военного округа. Это, кстати, объясняет, откуда у заговорщиков появился доступ к секретным сведениям, равно как и контроль над некоторыми армейскими подразделениями. Впрочем, не всегда подобное трудоустройство было удачным. Например, полковник Карл Гоппер, прибыв в Ярославль, никак не мог получить обещанную ему должность. Сам Гоппер так вспоминал об этом: «За все это время я посещал и большевистский штаб формирования. Прошло уже 3 недели со дня подачи мною заявления в этот штаб, но моего утверждения все еще не было. В настоящее время я и не желал его, т. к. в нем не было уже никакого смысла». Причина отказа в приеме на работу была проста – военный комиссар округа Семен Нахимсон в свою бытность вел революционную агитацию как раз в части Гоппера, там же издавал «Окопную правду» и знал полковника как исключительного контрреволюционера.

И вот здесь мы подходим к самой интересной части подготовки к восстанию в Ярославле; а именно задаемся вопросом: куда же смотрела ярославская ЧК? Уже после ликвидации мятежа советские деятели будут писать о том, что вооруженное выступление было полной неожиданностью, что белогвардейцы соблюдали исключительную секретность и т. д. Впрочем, городской продовольственный комиссар Охапкин сказал вполне откровенно: «О подготовке к мятежу белых было известно недели за две или за три, т. е. стало очень заметным прибытие большого количества офицерства из разных городов, и в одно время один из военных, не помню кто, сообщил вообще в городской к-т партии, что что-то в Ярославле творится неладное, т. е. концентрируются какие-то неизвестные военные люди (офицерство), и как только было об этом сообщено, в этот же день было созвано экстренное совещание ответственных работников. Партийных, советских и военных, которого это числа, не помню, хотя на этом совещании и был, и когда собрались на таковое, тов. Закгейм сделал о заявленном информацию. И при обмене мнениями на этом совещании еще более подтвердилось сообщение военными, т. е. некоторые из товарищей заявили, что очень стало заметное пребывание неизвестных лиц в городе, но очень подозрительных и часто посещающих Военком и др. организации и т. д. Тогда перед совещанием стал вопрос об организации конспиративного штаба при Военкомате из партийных, советских и военных представителей, которым и было предложено установить секретное наблюдение за подозрительными личностями. И этот штаб собирался ежедневно и заслушивал информации от тех товарищей, коим было поручено то или другое поручение. И в заключение принимались меры к тому, чтобы дата или возможность белым сконцентрировать все силы для того, чтобы иметь возможность сразу раздавить это ядро, и надо сказать, что информация ежедневно давалась штабу о всех приготовлениях белых, но установить, конечно, день выступления их не удавалось. Со стороны штаба было все готово для того, чтобы дать отпор».