Ярость рвет цепи

Это были здоровые, сильные волки, ровесники Курта. Каждый слыл отличным бойцом и, бывало, неоднократно похвалялся, что он сделает с безволосыми, если те вздумают напасть на убежище. Главное сражение, как ожидалось, разгорится у выхода. Молодые волки спорили, перебивая друг друга, похваляясь количеством “убитых” врагов.

Правда, как всегда, оказалась нестерпимо горькой.

И все-таки кое-где на стенах виднелись кроваво-красные брызги. Они походили на алые крылья, распустившиеся веером под сильным воздушным порывом. Автоматы так не стреляют. Но так бьет когтистая лапа — наотмашь, с чудовищной силой.

Безволосые унесли своих мертвых.

Курт заплакал от отчаяния. Он даже не знал, кто были эти пришельцы. Что им тут понадобилось? Как они сюда попали?

Несмотря на охватившее Курта отчаяние, в нем все еще жила надежда. Он встал с колен и, пошатываясь, побрел к коридору. Приходилось переступать через лежащие тела, а ботинки то и дело хлюпали в лужах густой липкой жидкости.

Курт был близок к помешательству.

В коридоре тоже лежали волки. Не группами, а преимущественно поодиночке. Они торопились на крики и пальбу, но пришельцы рвались дальше, сметая на своем пути любое сопротивление. Встречались и волчицы. Курт через пелену слез узнавал родные лица. Из таких знакомых, привычных глаз успело исчезнуть всякое подобие жизни. Курта охватил страх, он побежал, спотыкаясь даже на ровных местах.

Вот и общий зал. Мертвых тут было немного. Волки, которые не находились в своих комнатах, успели разбежаться по убежищу. Курт пересек зал и вышел в другой коридор — там были личные комнаты волков. В этой части убежища царил полумрак — из плафонов торчали разбитые лампочки, потолок был испещрен пулевыми отверстиями.

Именно здесь, а не у выхода, разгорелось основное сражение.

Волки выбегали из комнат, чтобы погибнуть под автоматными очередями. Это была настоящая бойня. Нередко тела лежали друг на друге — волки, волчицы… Курт перешагивал через них и шел дальше. Надежда угасала с каждым шагом, по мере того как все больше комнат оставались за спиной. В черепах сородичей виднелись аккуратные, а порой безобразные отверстия. Убийцы не брали пленных.

В комнатах лежали старики и щенки. Последние выглядели особенно беззащитными. Пули растерзали мягкие детские тела. Из приоткрытых ртов стекала кровь.

Курт шел дальше, но видел одно и то же.

Стая угодила в ловушку. В убежище не было оружия (за исключением того, что осталось от Коррига и еще более далеких четвероногих предков), а если бы таковое и нашлось, толку от него было бы немного. Особенно красноречиво выглядел сломанный черенок швабры, зажатый в лапе одной из волчиц.

Дальнейшее Курт помнил смутно. Он катался по полу, рычал и рвал шкуру когтями. Кричал, обращаясь к трупам: “Кто?!”, “За что?!” и что-то еще столь же бессмысленное. Горе его было беспредельно, и столь же беспредельна была его ярость. Он угрожал убийцам страшным возмездием, обещал, что найдет их даже в аду, если понадобится туда спуститься…

Как долго это длилось, Курт не знал.

Наконец, схватив черенок от швабры, он направил этот кол себе в сердце. Зажмурил глаза и стиснул челюсти. Но руки не желали слушаться. Курт страстно хотел рухнуть на острие, чтобы покончить с невыносимой болью, и все-таки не мог заставить тело подчиниться. Ни один четвероногий предок не пошел бы на такое, и это унаследовали нынешние волки.

Курт отшвырнул кол и заплакал. Как же он позабыл? У него же с собой два пистолета. Это ведь просто — достать, снять с предохранителя и приставить к виску… Но момент был упущен. Курт знал, что уже не сможет этого сделать.

Затем он подумал, что остался не один. У него есть сестра.

А еще он должен жить, чтобы отомстить.

И тогда волк поклялся — самой страшной клятвой, от которой, как ему тогда показалось, содрогнулся бетон под ногами. Поклялся, что найдет убийц, кем бы те ни оказались, и свершит свою месть. Поклялся, что не будет ему покоя до тех пор, пока не уничтожит безволосых, уничтоживших племя. Сколь бы много времени на это ни потребовалось…

Встать на ноги удалось лишь с третьей попытки. Перед глазами Курта все качалось и плыло. Опираясь о стену, он побрел по коридору. Было не так важно, куда идти — во всяком случае, ему так казалось. Повсюду только трупы, кровь и исполосованная кровью известка. В голове гудело, лапы дрожали. Так плохо Курту еще никогда не было. Граница между душевными и физическими страданиями стерлась. Нервные волокна пылали в мучительном огне. Боль струилась по жилам ядовитой кислотой.

Курт сам не понял, каким образом вышел к запасному выходу.

Эта дорога была знакома каждому в стае, включая щенков. Сюда, в случае опасности, следовало стремиться в первую очередь тем, у кого не было других обязанностей. Но в сердце Курта уже не осталось места для надежды. Глаза его заметили открытую дверь, а следом — срезанные запоры и петли. Как и главный выход, эта дверь была отлично бронированной, однако даже вполовину не столь защищенной.

Пришельцы справились с ней гораздо быстрее.

У двери лежали тела. Первым Курт увидел Ирргана, отца Кэти. В нем зияли не менее тридцати пулевых отверстий, причем не менее дюжины в области сердца. Пасть могучего волка застыла в диком оскале, глаза почти выкатывались из глазниц.

Но вместо гнева в них стояла лишь пустота.

Обе лапы Ирргана были по локоть в крови, — свернувшись, та превратила шерсть в жесткие топорщащиеся колючки. Неподалеку от правой лапы валялась голова безволосого, в буквальном смысле оторванная от тела. Из окровавленной массы торчали сломанные позвонки, хрящи и разорванные артерии, из которых на пол вытекла порядочная лужа. Курт понял, что никогда не видел этого лица.

Далее, ближе к выходу, лежали щенки. Пятеро. А с ними — старейшина. В голове старого волка зияли два пулевых отверстия. Он лежал ничком, вывернув шею под неестественным углом. Левая лапа продолжала тянуться к выходу, словно указывая — туда, туда…

В изуродованную теперь дверь был прежде врезан кодовый замок. Чтобы молодые волки не бегали тайком на поверхность, комбинация была известна лишь старейшине и еще двум членам Совета. В первую очередь предполагалось выводить щенков. Однако правы оказались те, кто говорил на заседаниях Совета, что этот план никуда не годится и что безволосые, решись они на штурм, обнаружат и другие лазейки.

Курт покачал головой. Поздно искать виноватых.

И те, и другие лежали рядом.

И вдруг Курту показалось, будто взгляд старейшины направлен на него. Мертвые глаза смотрели на Курта с немым укором.

Догадка прошибла его точно молния. Это ОН во всем виноват. Ковбой. Майклсон. Нелегальная клиника. Чересчур много времени, проведенного на поверхности. Слишком много общения с безволосыми.

Он и ранее, как только переступил порог, об этом догадывался, но что-то мешало ухватить эту мысль. Вероятно, все тот же могучий инстинкт самосохранения, продолжавший действовать, даже когда он был совсем ни к чему. И правда — догадайся Курт несколькими минутами ранее, спустить курок ему наверняка не составило бы труда.

Но теперь он чувствовал лишь пустоту, отчаяние и безысходность. Догадка принесла новую боль, усилить которую, казалось, уже было невозможно.

Что он наделал?!

Как это могло случиться?!

Он избегал контакта с безволосыми. Это не мог быть докторишка — у того не было ни мотива, ни достаточных средств, чтобы провернуть такую операцию. Конечно, он мог сообщить полиции, но это казалось слишком уж невероятным. Не в обычаях обитателей Запретного города якшаться с легавыми. К тому же те просто не успели бы ничего предпринять за столь краткий срок. Здесь работали профессионалы, до которых продажной полиции было далеко.