Ярость жертвы

Мужчина у окна негромко хмыкнул, точно отрыгнул. Во мне не было ни страха, ни грусти, но давило тяжкое сожаление, какое испытывает, вероятно, калека, которому ломают последний здоровый сустав.

— Я не рыпаюсь. Вам нужна квартира? Пожалуйста.

Гость щелкнул зажигалкой и поднес ее к моим губам.

— Нет, Саня. Квартира была вчера. С тех пор ты еще больше провинился. Я бы сказал, ты даже обнаглел.

— Что же вы хотите теперь?

— Квартира само собой. Плюс сто тысяч долларов. Это по-божески, Саня. Если прикинуть, что ты теряешь, это вообще ерунда.

— Но у меня нет таких денег.

Гость сделал вид, что не расслышал. Его напарник подошел к Кешиной кровати, потому что тот как-то странно затрепыхался и ручонками зашарил по одеялу, а потом даже попытался сесть. Мужчина наклонился и заботливо, умело сдавил ему глотку. Кеша хлюпнул носом и затих.

— Сто тысяч — еще не все, — сказал бритоголовый. — Придется дать подписку.

— Какую подписку?

Бритоголовый усмехнулся совсем уже по-приятельски:

— Обязательство. Поработаешь на фирму, песик. Но это не моя мысль. Это начальство придумало. Я-то предлагал нулевой вариант. Уж больно ты неугомонный. К сожалению, не мне решать.

— Согласен на все, — сказал я.

— Не спеши. Двое суток у тебя есть на размышление. Двое суток тебе хватит?

— Вполне. Да я и сейчас…

— Пытаешься химичить, понимаю, — подвинулся ближе со стулом, и у меня появилось мерзкое ощущение, что его мокрые, будто запотевшие глазки приклеились к моей коже. — Что-то забыл, гаражик-то у бати на Стромынке? Или где?

— Тебя хоть звать-то как, супермен? — спросил я.

— Вряд ли тебе понадобится мое имя, песик.

— И то верно.

— Сигареты оставить?

— Спасибо, у меня есть.

— Послезавтра приду с бумагами. Жди.

— Идет. Но чтобы достать сто тысяч, мне же сначала надо выйти отсюда.

— Это детали. Это мы уладим.

Уходя, он дружески ущипнул меня за бок. Напарник потянулся за ним. Только тут я почувствовал, какая тяжелая плита лежит на груди, попытался ее сдвинуть, но задохнулся. Череп гудел набатом. Я погасил лампу. Словно из ваты услышал голос подполковника:

— Крепко скрутили, да?

— Ты не спал?

— Сначала спал, потом проснулся. Что думаешь делать?

— Еще не знаю.

Тут я слукавил. Давно знал, что выход только один. Побаивался этого знания. Не готов был, не настроен. Силенок было мало в запасе. Не хватало еще какого-то маленького толчка. Приговор надо мной был произнесен, я сам его подписал, но, как всякий малодушный человек, продолжал надеяться, что появится некто посторонний, могучий и справедливый, и отменит казнь.

— Им нельзя поддаваться, — пробурчал Артамонов. — Палец сунешь, отхватят руку.

— Тоже верно.

— Мразь поганая! Повыползала из щелей. Я тебе помогу. Дам один телефончик на всякий случай.

— Спасибо, Юра! Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, дружище!

Но сон сморил меня не скоро, и это потому, что просыпаться было вроде незачем.

Глава пятая

После стремительного утреннего обхода (шесть минут на четверых) я поплелся за Тамарой Даниловной в ординаторскую. Вдоль стен коридора на кроватях лежало человек десять больных, которые поступили ночью: их еще не успели рассортировать. Ночной улов обновленной Москвы. Говорят, в иные ночи навозят столько, что некуда девать. Некоторые своим отрешенно-окровавленным видом наталкивали на мысль, что попали сюда по ошибке либо потому, что морг перегружен. Другие подавали активные признаки жизни, копошились и изучали свои ранения.

Из ординаторской я вызвал Тамару Даниловну в коридор. Она вышла недовольная. Глядела исподлобья, как на врага.

— Слушаю вас?

— Тамара Даниловна, у меня просьба личная к вам. Давайте присядем где-нибудь в сторонке.

Давненько не встречал я женщин, у которых выражение неприязни было как бы частью лица.

— Вам нельзя вставать. Почему вы все время ходите? Не хотите выздороветь?

Молча я добрел до ближайшей скамеечки — они стояли вдоль коридора то тут, то там. Сел и вздохнул с облегчением: голова перестала кружиться. Тамара Даниловна помешкала, но все же пошла за мной и опустилась рядом.

— Извините, что отрываю от важных дел, но завтра мне нужно выписаться.

— Это ваши проблемы, — раздраженно бросила она.

— Разумеется. Но я хочу обратиться к вам именно как к врачу.

— А кто же я по-вашему? — все-таки заинтересовалась.

— Не знаю. Но вопрос не в этом. Объясните, пожалуйста, нормальными словами, каково мое состояние? С точки зрения медицины.

— Если сбежите из больницы, я ни за что не отвечаю.

— Спасибо. Но какие-нибудь лекарства…

— Чтобы делать глупости, не надо никаких лекарств.

У нее было некрасивое, резкое, почти мужское лицо, с угрюмой, тайной насмешкой в глубине глаз. У меня не было времени достучаться до ее сердца, но я понимал, что при иных обстоятельствах нам нашлось бы о чем поговорить. В какую-то секунду она тоже это поняла: ее лицо потеплело.

— Самое малое — еще неделя покоя. Больше ничего, — сказала она.

— У меня нет этой недели.

— Ключица и ребра должны срастись.

— А что с головой?

— Обойдется. Просто сильное сотрясение мозга.

У нее были высокие, сильные плечи, и большая грудь нежно обрисовывалась под халатом, но она сутулилась, даже когда сидела.

— Завтра уйду, — сказал я, — и так и не увижу, как вы улыбаетесь.

— Куда вы спешите?.

— Я еще вернусь, чтобы пригласить вас поужинать. Согласны?

Она все-таки улыбнулась, но лучше бы этого не делала. Обнажились неровные зубы и золотая коронка на левом резце.

— Воображаете себя дамским угодником?

— Тамара Даниловна, почему вы выбрали такую странную профессию — костоправ? Вроде бы чисто мужская работа?

— А вы думаете, я женщина?

— Еще какая! — Я было размахнулся порассуждать наэтутемуи, надеюсь, не ударил бы в грязь лицом, но Тамара Даниловна властно положила руку на мое колено.

— Хорошо, хорошо… С утра сделаем контрольные снимки. Там видно будет… Однако вы проныра, молодой человек!

…Покурив, я снова отправился к телефону. Дозвонился до Зураба и попросил его о большой услуге. Он должен был заехать ко мне, взять ключи, а потом пригнать к больнице моего «жигуленка».

— Чего задумал, старче?